— Этого не может быть! — недоумевал Защитник Гроба Господня.

— Не спорьте, — вмешался в разговор Ормус. — Это я отдал окончательный приказ не впускать никого, даже рыцарей-сенешалей. Простите, патрон, но я руководствовался необходимостью соблюдать максимум предосторожностей.

— Ах вот как! — усмехнулся Годфруа. — Понимаю. Значит, какой бы приказ я ни отдал, право окончательного приказа принадлежит великому дай-аль-кирбалю Ормусу. Ну-ну. Представьте себе, дорогой мой рыцарь Христа и Храма, я принимаю решение всегда именоваться лишь Защитником Гроба Господня, но могущественный Ормус принимает свое, окончательное, решение назначить меня, кем бы ты думал, — инрием, то бишь, ни много ни мало, а Иисусом Назореем Царем Иудейским. А? Каково? А знаешь ли, дорогой друг мой, что это за череп лежит на столе? Это череп первого инрия. Догадываешься, чей? Самого Господа нашего Иисуса Христа!..

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас! — произнес я и перекрестился. — Патрон, и вы верите им?

— Патрон, прикажите им удалиться! — произнес своим гробовым голосом Артефий.

— Как бы не так, — ответил Годфруа. — Я прикажу им удалиться, а вы примете окончательное решение их уничтожить. Так?

— Верно, патрон! — воскликнул Роже де Мондидье. — Они так и сделают. Взгляните на них — разве ж это люди?

— Ты прав, милый мой циклоп, — сказал командору Роже Защитник Гроба Господня. — Это давно уже не люди. По крайней мере, половина из них давно уже не живет на белом свете. Они по простоте душевной заблуждаются, полагая, будто в свое время им удалось открыть тайну эликсира бессмертия. На самом деле, они умерли тогда, когда и положено умереть порядочному человеку. После смерти их души отправились в ад, поскольку души у них были черные, а телами завладели избранные бесы. Бедные тела, они даже не догадываются, кто в них сидит!

— Прекратите, Годфруа! — грозно прорычал Ормус.

— Нет, это вы прекратите, мерзкий колдун! — вырвалось тут у меня. — Прекратите отдавать приказы Защитнику Гроба Господня. Вы проиграли. Вы поверили в подлость человеческой натуры, вы были слишком уверены, полагая, что доблестный Годфруа согласится на все, лишь бы его провозгласили новым мессией, потомком Иисуса Христа. Вы просчитались, и это говорю вам я, рыцарь Христа и Храма Людвиг фон Зегенгейм. И это именно я укокошил вашего мерзкого брата Гаспара, сбросив его в бездонную вонючую скважину на горе Броккум под Вероной. А теперь, патрон, разрешите мне разогнать всю эту свору мошенников.

— Не разрешаю, — сказал Годфруа. — Они сами уйдут. Но прежде я бы хотел назвать их всех по именам.

— Достопочтенные члены великого совета, — сказал тут Ормус, — предлагаю вам всем немедленно покинуть залу. Нам нечего здесь больше делать.

Все сидевшие за столом встали с самым негодующим видом и двинулись вслед за Ормусом к боковой двери, которую я поначалу не заметил. Один из них снял со стола черную скатерть и завернул в нее череп, выдаваемый этими мошенниками за Честную Главу Спасителя. Он так поспешно это сделал, что не все успели схватить со стола бокалы и три или четыре бокала упали на пол и со звоном разбились, расплескав красную жидкость.

— Куда же вы, почтеннейшие? — смеялся им вслед Годфруа. Он пребывал в очень возбужденном состоянии. — Смотрите, Зегенгейм, вон тот выдавал себя за моего далекого предка Лоэнгрина, а вон тот называл себя Персивалем. Этот, который унес голову, вообще утверждал, что он не кто иной, как Агасфер. Конечно, это всего лишь клички, которыми они морочат головы порядочным людям. Стойте, куда же вы? Нехорошо уходить не представившись и не попрощавшись. Артефий! Ты тоже уходишь? Постой, я же еще не отведал твоего эликсира. Эй!

— Не пейте его, патрон! — воскликнул я.

— Отчего же? Артефий так тот хлещет его по утрам и вечерам.

— Не пейте, прошу вас!

Я бы не дал ему осушить содержимое пузырька, который он уже извлек из висящего на шее мешочка, но в эту самую минуту в залу ворвался рыцарь Христа и Гроба Робер де Пейн. Вид у него был самый свирепый, он размахивал мечом, готовясь нанести удар своему обидчику, Хольтердипольтеру.

— Успокойтесь, Робер, — сказал ему Годфруа. — Все в порядке, рыцарь Христа и Храма выполнял мой приказ. Смотрите, я пью свое бессмертие.

Тут он поднес к губам пузырек и сделал из него несколько глоточков. Слишком поздно я бросился к нему. Годфруа закричал и упал на пол, держа себя за горло. Лицо его вмиг посинело, глаза выпучились, черный язык вывалился изо рта. Продолжая кричать, он катался по полу, затем вдруг затих, дрожащею рукой схватился за свой нательный крест, по лотарингской традиции состоящий из одной продольной и двух равных поперечных перекладин, поднес его к выпученным глазам и промолвил:

— In hoc signo vinces!note 15

Это были его последние слова. Он весь вытянулся и испустил дух. Лицо его при этом сделалось таким черным, что страшно было смотреть.

— Так вот каким бессмертием потчует гнусный Артефий! — закричал я и кинулся к маленькой двери, за которой минуту назад исчез последний представитель тайного синклита. Дверь была наглухо заперта.

— Скорее! Помогите мне ее выломать! — крикнул я.

Одноглазый Роже и Робер де Пейн принялись помогать мне выламывать дверь, она оказалась такой крепкой, что нам пришлось немало потрудиться, прежде чем мы ее вышибли. Но за этой дверью оказалась еще одна, а когда мы вышибли и эту, за ней оказалась третья.

— Проклятые колдуны! — в отчаянии кричал я. — Я доберусь до вас! Нет, вы не уйдете от меня!

Выломав третью дверь, мы очутились в длинном коридоре, пробежав через который, наткнулись еще на одну дверь. Изрядно мы помяли бока, выламывая три предыдущих двери, но, несмотря на боль в плечах, яростно стали биться в эту, четвертую. Мы так рьяно навалились на нее, что, когда она распахнулась, и Робер де Пейн выпал, мы чуть было не выпали вместе с ним. Невероятное зрелище предстало нашему взору — прямо за дверью распахивался вид на Исполинскую гору, лежащую к западу от Иерусалима, ибо дверь выходила прямо наружу с одной из башен замка Давида. За дверным проемом была пустота. Внизу почти отвесная песчаная насыпь оканчивалась самым узким местом долины Енном. Скатившись с насыпи, рыцарь Христа и Гроба чудом не переломал себе всех костей, отделавшись ушибами и испугом. Он лежал там в пыли и громко посылал проклятия, по-видимому, в адрес тех, кто подстроил эту ловушку. Никаких следов членов тайного синклита нигде не было видно.

— Что за чорт! — воскликнул Роже де Мондидье. — Готов поклясться своим единственным глазом, что это были оборотни. Куда они могли исчезнуть так быстро, даже если представить, что они выпрыгнули и скатились с насыпи, как наш друг Робер…

— Скорее! Нужно найти, где еще могла быть дверь! — сказал я, хотя точно помнил, что покуда мы бежали через коридор, там не было никаких дверей.

И точно, мы обыскали весь коридор, но не наткнулись ни на что, что можно было бы принять за дверь — кругом были только каменные стены. С большим трудом я представлял себе, как могли эти мошенники исчезнуть, выпрыгнув через ту дверь. Возможно, их кто-то ожидал там внизу, но…

Я взял на себя временно обязанности защитника Гроба Господня. Все три ордена — сепулькриеры, тамплиеры и сионьеры — были мобилизованы на поиски негодяев, которые так и не увенчались успехом. Оставалось лишь поверить в то, что, как сказал Годфруа, это были «избранные бесы».

— Ну вот, — вздохнул Гийом, когда я дошел до этого места своего рассказа, — наконец-то и вы заговорили о волшебных явлениях. Неужто все крестоносцы грешат выдумыванием сказок?

— Что? Вы не верите мне? — возмутился я. — Ну, коль так, то даю вам слово, вы не услышите от меня продолжения рассказа! Простите, что занял ваше драгоценное внимание выдуманными байками.

— О, граф, я не хотел вас обидеть! — взмолился стихоплет. — Видит Бог, я никому так не верю, как вам. Просто мне довелось услышать в Палестине такое количество вранья о колдунах и демонах, что когда вы дошли до последнего эпизода в своем рассказе, я расстроился и на минуту, всего лишь на минуту, поверьте, подумал, что и вы решили малость приукрасить свое повествование.