— Вы многое хотите знать! — сказали ей и упрятали за высокими степами замка Любарта.

Не все женщины выходили на построение. Тогда в камеру гестаповцы впускали разъяренных собак… Еду заключенным приносили два раза в день. Так называемый завтрак состоял из темного сухаря и воды. В обед приносили несоленую бурду. Мучила жажда. Пить почти не давали. Когда доставался глоток воды, женщины колебались — умыться им или выпить?

Ночью всех заключенных из соседней камеры подняли по тревоге и вывели в коридор. Крепкие становились по левую сторону, слабые — по правую. Были и такие, что еле держались на ногах, падали. Их били, поднимали, волокли вниз к Стыри, а там расстреливали.

На следующую ночь проделали то же самое и с той камерой, где находилась Паша. Загремели засовы, блеснули огни фонарей. Построили. Гестаповец прохаживался и с усмешкой вглядывался в испуганные лица женщин. На Паше задержал взгляд дольше. Громко по-немецки выразил восторг:

— Тысяча чертей, хороша девчонка!

Но в глазах Паши горели ненависть и презрение. Она не боялась — за себя постоит! Ей никогда не изменяло чувство веры в себя, в свои силы. Сколько раз подвергалась опасности, а все-таки оставалась жива. Очень рисковала в лагере военнопленных. Выдержала! Была вместе с Измайловым, когда водружали красное знамя над городом. Победила! Помогла утопить полицейского агента… Благополучно завершена операция с похищением снаряда. И на этот раз все обойдется хорошо!

Внезапно гестаповец закричал:

— Цюрик! Назад, в камеру!

По неизвестным причинам у гестаповцев изменился план. Всех загнали в камеру. Паша улыбнулась: опять пронесло! Что это — судьба?

Паша прислонилась к холодной стене. Сон прошел. Она думала о матери, о подругах, о том, какие тяжелые испытания выпали на их долю. Доведется ли ей еще раз увидеть милых и близких? Кто остался на свободе?

В камере вповалку лежали женщины. При тусклом свете Паша всматривалась в лица мучениц. Недалеко от нее склонила голову на плечи соседки совсем еще молодая женщина. Она ничего о себе не рассказывала. Звали ее Любой. За что ее бросили сюда немцы? Говорили, будто за дерзость. Она влепила оплеуху одному офицеру, который к ней приставал на улице.

Под стенкой сидела женщина с белой прядью волос. У нее двое детей — мальчик пяти лет и шестилетняя девочка. Что с ними? Где они сейчас? Женщина ничего не знала. Муж ушел в партизаны, а ее заточили в тюрьму.

Паша перевела взгляд на пожилую женщину. Она не знала, почему та оказалась здесь. У нее было такое доброе, материнское лицо.

Как тяжело видеть страдания советских людей! Невольно Паша забыла о своих личных переживаниях, только одно себе твердила: буду молчать. Ничего не знаю и ничего не скажу! Даже если будут пытать… Эти же люди терпят!

Но на третий день Савельеву выпустили. На все вопросы следователя она давала вполне вразумительные ответы. Работает честно, у немцев на хорошем счету. Никогда не давала повода для подозрений. Эти сведения не трудно проверить у тех, где она трудится.

Домой Паша не шла, а бежала. Что с мамочкой? Как она? Спешила и сама себе говорила, что всю жизнь будет видеть узкую темную камеру, грязный, сырой пол… Нет, никогда уже она не забудет замок Любарта!

Вдоль шоссе, извивающегося меж холмами, то справа то слева маячили хаты под стрехой, запорошенные снегом. За ними стеной стояли безмолвные леса. А когда за поворотом машина взбежала на холм, перед глазами Кузнецова открылась неприглядная панорама. Многие хутора и села фашисты разрушили, и теперь они казались необитаемыми. Да, много горя причинили оккупанты. Живописный Волынский край стал грустным, опечаленным.

По асфальтовой дороге на запад неслись разноцветные «опели», «адлеры», «фиаты», мотоциклы и тяжелые грузовики. Николай Иванович всматривался в мелькающие лица немецких чиновников, коммерсантов, фашистских приспешников, спешивших укрыться с награбленным добром в более безопасное место. Какие у них растерянные лица! Какой кислый вид!

В отряд Кузнецов возвратился в полдень и тотчас явился на доклад к Медведеву. Он подробно рассказал о сложившейся в Ровно обстановке, усиливавшейся там панике. В конце беседы Николай Иванович высказал сожаление по поводу неудавшейся встречи с Эрихом Кохом.

— Самый подходящий момент был рассчитаться с ним, — сокрушался Кузнецов.

Сочувственно взглянув на Николая Ивановича, Медведев утешил его:

— Куда бы ни залетел этот черный ворон, все равно с ним свидимся! А пока придется заняться другим делом.

Кузнецов оживился:

— Каким, Дмитрий Николаевич?

— В Луцке свил себе теплое гнездышко такой же палач, как и Кох. У него звание громкое — генеральный комиссар Волыни и Подолии, группенфюрер СС генерал Шене. Слыхали о таком?

— Да, в Ровно приходилось слышать. Офицеры часто вспоминали о нем.

— Так вот, — Медведев взял карту, разложил ее. — До маяка, вблизи Луцка, — он ткнул пальцем в небольшой кружок, — вас будут сопровождать наши хлопцы. Маяк они устроят в двенадцати километрах от областного центра, в Киверцах, откуда будут поддерживать с вами связь. А в Луцк с вами пойдет Ваня Белов. Он смелый разведчик, до войны был шофером. Хорошо знает город, одно время в нем работал. Да, в помощь пошлем еще луцкую подпольщицу Нину Карст. Она располагает адресами конспиративных квартир и при необходимости свяжет, с кем понадобится.

Дмитрий Николаевич заложил руки за спину, помолчал минуту, чуть нахмурился:

— Не мне говорить, Николай Иванович, что генерал Шене заслуживает суровой кары. Но, кроме того, следует обстоятельно разведать обстановку в городе. В последнее время наша связь с подпольем нарушилась. Товарищи из подпольного обкома партии давно у нас не были. По нашим данным, в Луцке ведутся массовые аресты подпольщиков и сочувствующих им людей. Немцы многих выследили, арестовали. Положение тяжелое.

Кузнецов внимательно слушал Медведева, в его глазах заблестел огонек решимости.

— Я готов! — восторженно отозвался разведчик. — Пойду с Беловым и Карст.

— Вот и хорошо! Отдохнете, а с зорькой — в добрый путь!

— Нельзя ли отправиться сегодня ночью?

— Нет, люди должны подготовиться, — внушительно сказал Медведев. — Белову необходимо заменить документ. На всякий случай.

— Есть! Значит, завтра!

Партизан Володю Ступина, Юзика Куряту и Колю Бондарчука поставили в известность о том, что они сопровождают Кузнецова до Киверец, где должны организовать маяк для поддержания с ним постоянной связи.

В отряде лишь кое-кто знал о новом задании, полученном Кузнецовым. С ним ушли Белов и Карст.

Кузнецов в чине офицера гестапо и его ординарец Белов под фамилией Грязных вместе с близкой знакомой офицера — фольксдойч фрау Нинон Карст вышли на шоссе, остановили следовавшую в Луцк пустую машину.

— В город? — спросил Кузнецов немецкого шофера.

— Так точно, господин офицер.

— Подвези нас!

«Мерседес» мчался без задержки. Когда наступил зимний вечер, проверка документов на контрольном пункте усложнилась. Образовался затор машин.

— Давай в обход! — предложил Кузнецов шоферу.

Машина резко свернула влево, перебралась через мелкий кювет и по параллельно бегущей грунтовой дороге направилась к контрольному пункту. Вблизи него машина выбралась на асфальт и втиснулась в просвет, образовавшийся между часовым и «опелем».

— Куда прешься? Арестую! — погрозил патрульный.

Кузнецов неторопливо вышел из машины, поправил фуражку и убедительным голосом сказал:

— Прошу не сердиться, выполняю срочное поручение гестапо. А эти, — он указал рукой на скопившиеся в колонне, — успеют.

Для пущей важности Кузнецов вынул удостоверение на имя Пауля Зиберта.

— Прошу, господин офицер, проезжайте! — взял под козырек патрульный.

Вечерний Луцк был почти пустынным. Только на каждом углу маячили патрули. Падал мокрый снег. До комендантского часа оставалось еще сорок минут.