— Потому что в твоем сердце тоже другая? — чувствуя недосказанность, ревниво напомнила она о «Златовласке».

Игорь ничего не ответил.

Симона щелкнула в полутьме зажигалкой.

— Если это все, что ты хотел мне сказать, — промолвила она, многозначительно посмотрев на Игоря, — в Венеции такое не повторится. Я постараюсь уладить это заранее.

— Думаю, что все непросто, — задумчиво произнес Игорь.

— Я сообщу в жюри…

— И в полицию, — с иронией в голосе поддразнил Игорь.

— Не думай, что ваша мафия непобедима! — разозлилась Симона.

— Конечно, и что ваше жюри неподкупно, — взорвался он. — А ко мне ты приставишь, робота-полицейского!

— По поводу жюри не совсем так: ведь каждый член жюри — это живой человек, а не компьютер с глазами. То есть мнение каждого субъективно, и существует много причин, влияющих на его решение. Ты согласен? — Симона, отставив фужер, примирительно юркнула под одеяло.

— Конечно. — Игорь тотчас же растаял, забыв о споре, и обнял девушку.

Но Симона решила его обхитрить. Она вырвалась из объятий Игоря и продолжила:

— Во-первых, жюри многонационально, значит, каждый протежирует своему.

— Россиян в жюри нет, — возразил Игорь.

— Во-вторых, — не сдавалась Симона, оставив без внимания его реплику, — внутренние склоки в мире живописи, зависть, политика… Перечислять дальше?

— Не стоит. — Легко перевернув ее тело в постели и оказавшись сверху, он почувствовал себя победителем.

— Каждый сам даже не подозревает, какое решение может принять под воздействием того или иного фактора, — пробуя бороться, выдохнула из себя девушка. На мгновение ей удалось вырваться из крепких объятий Игоря и она прошептала: — Даже сиюминутного настроения.

«Вот что касается последнего, — полностью овладев ею, Игорь ощущал, что буквально растворяется от ласковых прикосновений француженки, — тут я с вами, мадемуазель, совершенно согласен».

Премию в Касселе Игорь не получил. Не дали ее и «Седому». После разговора с Игорем Симона постаралась довести до сведения своей соотечественницы, возглавлявшей выставку, об изменившемся настрое членов жюри. Перед заключительным заседанием комиссии та переговорила с каждым. Результат тайного голосования оказался неожиданным. Россияне не прошли вообще. Но деятельная Симона не унывала, напротив, она восприняла это как маленькую победу. Отобрав у Игоря кроме «Златовласки» еще несколько картин, она стала готовить его к Биеннале.

За это время француженка несколько раз приезжала в Москву. Их отношения внешне выглядели сугубо деловыми. Они вместе выходили в свет, посещали музеи и выставки. Став после Касселя заметной личностью, Игорь получал приглашения на презентации и коктейли. Симона не без удовольствия составляла ему компанию. Никто со стороны не догадывался, что между ними существует нечто большее, чем деловое партнерство. Встречаясь на людях, они держались друг с другом подчеркнуто любезно, но, оставаясь наедине, с жаром предавались любви, чувствуя непреодолимую потребность в близости.

Игорь не интересовался, как и с кем Симона проводит время в Париже. Чего нельзя было сказать о француженке. Как и любой женщине, ей хотелось целиком и полностью владеть предметом своего вожделения. Она пробовала выспрашивать любовника о связях с другими женщинами, но каждый раз ему удавалось уходить от прямых ответов, отделываясь шутками.

В душе Игорь понимал, что их отношения — это путь в никуда и что с Симоной лучше бы иметь чисто деловые контакты. Но всякий раз, когда ее голос раздавался в мастерской, Игоря охватывало страстное желание, и он ничего не мог с этим поделать. Нежная и чуткая, как струнка, француженка послушно откликалась на каждое его прикосновение. Энергичная и твердая в делах, она была податлива в сексе, реагировала на малейшее движение партнера. Это была самоотдача и полное отсутствие эгоизма, что не часто встречал Игорь в других женщинах, с которыми ему приходилось вступать в близкие отношения. Ни одну из них он не любил. Потому что его сердце уже было отдано явившейся во сне Златовласке. Умом он понимал, что это какое-то наваждение, навязчивая идея, бред. «Может быть, обратиться к врачу?» — временами думал он. Но каждый раз, укладываясь спать, молился, чтобы она приснилась ему вновь. Он хотел еще раз услышать ее веселый голос, дотронуться до желанного тела. Оно существовало в его воображении не как бесстыдная нагота соблазнительницы, любовницы, женщины, а как само совершенство, созданное Богом.

Наталья остановилась словно вкопанная.

«Этого не может быть! Быть этого не может!» — Она украдкой оглянулась. Посетители выставки, мило улыбаясь, любовались картиной, которая передавала чувства свежести, чистоты, молодости. Красота и совершенство форм обнаженной девичьей фигуры завораживали. Золотисто-каштановые волосы, белоснежные плечи, бежевато-оранжевые соски, рыжие завитушки чуть ниже пупка…

«Анастасия», — шептала одними губами Наталья. Ее маленькая Настя, совершенно голая, то есть нагая, как принято говорить про изображение на картинах. И абсолютно узнаваемая. Даже с родинкой на левом бедре. «Зачем? Кто мог ее заставить позировать в таком виде?» — пронеслось в голове у матери.

Наталья, сорвавшись с места, бросилась прочь. Со стороны казалось, что за ней кто-то гнался. Она протискивалась сквозь плотную толпу посетителей. Поскольку середина недели отводилась на Биеннале для частных просмотров, в центральном павильоне, где располагалась международная экспозиция, было полно народу. Расталкивая людей, женщина продиралась к выходу, напрочь позабыв о своих планах побродить по национальным павильонам, длинным переходам «Аперто».

Выскочив на улицу, Наталья немного успокоилась. Не по-осеннему яркое итальянское солнце светило прямо в глаза. Она подняла голову вверх: покосившиеся от времени дома, крыши с бирюзовым налетом, жалюзи на окнах плотно закрыты. Надвинув солнце защитные очки, как будто кто-то мог прочесть ее мысли, Наталья выбежала узенькой улочкой к причалу. Смешавшись с толпой, села на пароходик и в смятении отправилась домой.

Через двадцать минут она уже нажимала кнопку звонка своего небольшого, но уютного дома, который несколько лет назад приобрела по рекомендации солидной фирмы, торгующей недвижимостью.

Почувствовав запах больших денег русской «бизнес-вумен», да еще коллекционирующей к тому же картины, ей стали предлагать самые дорогие дома на Большом канале.

«Канал Гранде», так его называли итальянцы, струился по центру Венеции змейкой, напоминавшей латинскую букву С. Издавна по берегам канала селилась венецианская знать. Но так как земли было мало, то дома частью своей выходили на сушу, а стены фасадов, державшихся на сваях, казалось, вырастали прямо из воды. Экзотики, о которой мечтали состоятельные покупатели, было тут предостаточно: «Золотой дом» знатного семейства Контарини, готический Дворец Контарини Фазан, где, по преданию, жила Дездемона до того, как ее похитил Отелло, и многие другие достопримечательности. Соответственно и цены на недвижимость в этом районе были просто заоблачными.

Наталье показали дворец, купленный на Большом канале американской коллекционершей, покровительницей авангардистов Пегги Хаггенайм. Сменив нескольких мужей из мира искусств, она так же, как и Наталья, отдала свое сердце Венеции — сказочному городу на воде, с церковью Санта Мария дель Орто на центральной площади Св. Марка, хранящей полотна Тициана и Тинторетто, с торговой улицей Мерчерией, забитой старинными лавчонками, где продавались причудливое венецианское стекло, серебро, кожа, кружева и вышивки. Этот город оказался последней пристанью богатейшей женщины Америки.

«Венецианская Биеналле до сих пор хранит память о ее коллекции авангардистов», — завлекая «новую» русскую поселиться по соседству с дворцом миллионерши, поведал Наталье менеджер итальянской фирмы. И Наталья почувствовала, что каждый житель здесь как бы пропитан духом искусства и всем, что имеет к нему отношение.