— А что такое любовь? — презрительно улыбнувшись, вмешалась Алена.

— Любовь — это когда тебе так приятно, так хорошо! — мечтательно изрекла Дорис. — Чтобы хотелось обнять, прижаться и так вот стоять…

— Лежать, — с сарказмом уточнила Алена, — и лучше на шелковых простынях в огромной спальне, а вокруг тебя музыка, танцовщицы, слуги с подносами восточных сладостей и фруктов.

— В общем, «Тысяча и одна ночь», — провозгласила Настя.

Все трое дружно расхохотались.

— Добрый день, девочки! — Наталья с чашкой кофе в руке и эскизами под мышкой вышла к подружкам. На ней был темно-зеленый костюм из плотного шелка, который не только подходил к цвету глаз, но и придавал стройность располневшей фигуре: ровный жакет скрывал бедра, юбка, расширяясь книзу, чуть фалдила. — Что это вы так веселитесь? — Она подсела рядом с Аленой к круглому соломенному столику и разложила на нем рисунки. — Не возражаете, если я к вам присоединюсь? Хочу немного передохнуть, воздухом подышать. День сегодня очень тяжелый, много приезжало клиентов. Я тут новый эскиз к лифу платья набросала. Хотите взглянуть?

— А платье из чего? — полюбопытствовала Дорис, вглядываясь в рисунки.

— Из прозрачного черного шифона.

— Да, сейчас модно прозрачные и без лифчиков, — подхватила Дорис.

— Можно и без лифчиков, как раз для этого плотные кружева на груди. Знаете, я придерживаюсь принципа кутюрье Бернара Перри.

— Он ведущий кутюрье Дома Жана Луиса Шеррера, — с большим почтением прокомментировала Дорис.

— Это он костюмы к телесериалу «Династия» делал? — воскликнула Настя.

Наталья кивнула.

— Его философия проста: главное, чтобы женщина выглядела ухоженно, элегантно и украшала собою жизнь.

— Каждому хочется украшать собою жизнь, — вырвалось у Насти, — но… — она хотела что-то добавить, однако остановилась.

Наталья виновато посмотрела на дочь. Все это время они избегали друг друга. После напряженных отношений ей хотелось как-то оправдаться и загладить свою вину в том, что она не поверила Насте. История с картиной, кажется, благополучно закончилась. Журналистам не удалось напасть на след Насти. За это дочь должна была пожертвовать своей свободой: не попадаться на глаза прессе и вообще не вылезать на центральные улицы, чтобы случайно не попасть в объектив камеры. Она пребывала в четырех стенах, что очень импонировало больному, как казалось Наталье, но только не ей. Где-то в глубине души, не забывая истории своего замужества, мать оберегала дочь от повторения своей судьбы. И, если уж быть до конца откровенной, Наталья считала, что для Насти нужно что-то особое, необыкновенное. А что — Наталья не знала сама.

Вернувшись с экскурсии из Вероны, где подруги провели целый день, Настя заглянула в гостевую спальню. Обычно Игорь лежал там в постели или, осторожно передвигаясь, бродил по комнате. Сегодня его кровать оказалась аккуратно застеленой, и спальня пустовала. Почему-то именно с ним Насте хотелось поделиться впечатлением о городе, ставшем местом паломников-влюбленных.

Оправившись немного от болезни, Игорь никогда больше не возвращался к разговору о своем отношении к Насте. Он чувствовал себя неловко в их доме, переживая, что доставил всем столько хлопот. Но Наталья сама предложила ему остаться до полного выздоровления. Художник поправлялся медленно, и врач повторял, что нужно как можно больше общаться с ним. Поэтому девочки часто заглядывали к Игорю — поболтать, рассказать о впечатлениях после прогулок по Венеции. Иногда они вели с ним пространные беседы о жизни, искусстве и даже пробовали спорить о проблемах любви. Но это были общие разговоры, никто не касался как бы запретной темы его сна, картины, его безмолвной любви к живой Зластовласке, которую он боготворил.

Чуткая и тонкая от природы, Настя чувствовала это, купаясь в лучах обожания, нежности и любви. Не сверстника, а опытного мужчины, старше себя на десять лет. Постепенно привыкнув к Игорю, она по-детски заигрывала с ним, баловалась, поддразнивая и испытывая его сдержанность. Ей льстило то, что она имеет власть над таким взрослым и теперь известным человеком. Дорис то и дело намекала, что, будь она на ее месте, больной давно бы поправился. Умудренная опытом замужества, Алена, многозначительно покачивая головой, объясняла подругам, что Игорь — не тот случай. Девушек «на минутку» у него полно. Все гораздо серьезнее, чем легкомысленно предполагает Дорис. А Настя с замиранием сердца ждала, что когда-нибудь художник объяснится ей в любви.

Она уговорила подружек съездить в Верону и посетить гробницу Джульетты. Город, который Шекспир избрал местом трагедии Ромео и Джульетты, с древними памятниками и зелеными пейзажами создавал необыкновенную гармонию величия старины и природы. Саркофаг во дворе монастыря капуцинов[2], где, по преданию, были вместе похоронены Ромео и Джульетта, всю обратную дорогу стоял перед глазами впечатлительной Насти. Ей срочно хотелось обсудить это с Игорем: как вражда между семьями Капулетти и Монтекки могла заставить молодых влюбленных покончить с собой?

«Смерть предпочли расставанию! Правду ли написал Шекспир? — сомневалась Настя. — Но в то же время толпы людей, приезжавших в Верону, и маленькая почта, не вмещающая письма, которые все пишут и пишут Джульетте со всего мира туда… в загробную жизнь…», — размышляла Настя под разговоры подружек и мелькание итальянских пейзажей за окнами автомобиля.

— Игорь, — позвала девушка, заглядывая во все комнаты. — Я привезла горстку земли из Вероны.

«Эти одержимые скоро земной шарик насквозь прокопают», — ворчала Алена, увидев, как Настя бережно заворачивала в пакет ценный сувенир.

Открывая дверь в свою комнату, Настя застыла от изумления. Земля медленной, как в песочных часах, струйкой высыпалась на ковер.

На стене перед кроватью она увидела «Златовласку» с Биеннале. Свет из окна падал на изображение нагой рыжеволосой девушки, и оно показалось ей вдруг совсем чужим. Настя ближе подошла к кровати.

В лапах пушистого мишки-портного, беззаботно сидевшего на розовой подушке, торчало письмо. С волнением девушка развернула листок.

«Я не пишу тебе: любимая, потому что ты значишь для меня гораздо больше. Ты для меня все — воздух, свет, моя жизнь. Я полюбил тебя против своей воли. Наверное, это предназначение!

Что такое любовь? Я много разговаривал об этом с тобой и твоими подружками. Любовь это совсем не то, что вы, девочки, ожидаете получить…»

Настя покраснела, вспомнив их беседы о любви.

Сердце сжалось от тоски и предчувствия, что она потеряла нечто важное и необходимое в своей жизни.

«…Любовь — это ваше представление о любви. А она совсем другое, то, что человек собирается дать тому, кого ставит выше своих собственных интересов, выше своего спокойствия и комфорта. А ваше представление о любви куда проще — это лишь увлечение. Оно основывается на восприятии. Любовь же слепа.

Так уж получается, что любовь требует полной самоотдачи. Взамен можно получить непонимание и насмешки или, наоборот, тепло и ласку, но это все равно не то, что вы надеетесь дать любимому человеку.

Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива и защищена от невзгод. Поэтому покидаю ваш дом.

Эта картина твоя. Она не может и не должна никому принадлежать, кроме тебя. Твой образ — это тайна, которую я невольно раскрыл и теперь раскаиваюсь. Слабым оправданием может служить то, что знаменитая «Даная» тоже была любима Рембрандтом. Но, наверное, не так сильно.

Мы мало разговаривали с тобой наедине, ты избегала меня, я это ощущал. Но все же благодарен Богу, что он подарил мне минуты общения с тобой, что я вообще встретил тебя. Это огромное счастье — испытать такое чувство. В моем сердце оно останется навсегда. Я хочу, чтобы ты это знала».