— Ну и ну, — вырвалось у Шатунова, — демагогия с перебором.
— Да, тут, вероятно, есть перебор, — согласился с ним Черноус. — Однако не будем приписывать ему то, что вы сказали. Между прочим, могу повеселить вас вот такими записями моих бесед по этому вопросу с инженерами других цехов. Планерку в корпусе вспомогательных цехов называют «лото», — один кричит, остальные молчат; оперативное совещание и переклички в механосборочном цехе именуют «КВН» — «клуб всегда находчивых»: «Заверяю, отмеченные недостатки будут устранены» или: «Коллектив сколочен, приложим все силы, задача будет выполнена»… Итак, «лото», «КВН»… А вы, товарищ Шатунов, что предлагаете?
— Чехарду, — ответил за Шатунова колючий Булан Буланович. — Заседательскую чехарду по профсоюзной линии: прыгать на спины самых слабых, пока кто-то не свалится, затем сызнова таким же манером…
Жемчугов решил осадить Булана Булановича практическим вопросом, иначе он собьет с толку всех:
— Назовите, Булан Буланович, наиболее совершенную форму управления производственным процессом в наших условиях? Это первое. И второе. Какое количество людей потребуется вам дополнительно для успешного завершения санмонтажных работ к прибытию государственной комиссии?
— На первый вопрос, Олег Михайлович, ответ надо искать в письме, которое сейчас зачитал председатель завкома: меньше заседать, больше заниматься практическим делом. На второй отвечу еще короче: не беспокойтесь, справимся своими силами.
— Вы отказываетесь от помощи?
— Не просим — значит, отказываемся.
— Не понимаю…
— А чего тут не понять? Наши люди расставлены по своим точкам, делают свое дело, а вы пригоните «авралом» по десять помощников. Зачем? Конечно, мешать. Скажем, за один гаечный ключ схватятся десять рук, что получится?
— Премиальные фонды боитесь потерять! — возмутился Шатунов.
— Да, боюсь, — согласился Булан Буланович, — боюсь распыления фондов зарплаты, в том числе и премиальных.
— Завидная сознательность: главный стимул — держи карман шире, а интересы завода забыты.
— А вы, я вижу, товарищ Шатунов, купили моторную лодку за счет сознательности…
До горячего спора между Шатуновым и Буланом Булановичем осталось полшага, но тут снова включился в разговор председатель завкома:
— Из каких цехов вы планируете взять рабочую силу на «бытовки» и «подсобки»? Завком и генеральная дирекция не видят таких возможностей.
«Вот как! Этот недавний инженер-электрик, выдвинутый на пост председателя завкома, уже умеет отфутболивать разумные предложения. Футболист от имени треугольника. Силен, в высоту устремился», — заметил про себя Жемчугов и, подвинувшись ближе к столу председателя, еще раз напомнил:
— Мы предлагаем новый график.
— Как мне известно, каждый график — это не только красиво разграфленные листы ватмана с цифрами по вертикали и горизонтали. Требуются еще фонды.
— Мы рассчитывали на привлечение общественных сил профсоюза, комсомола, — сказал Шатунов.
— Каким образом?
— Часть за счет внутренних ресурсов, часть за счет коммунистических субботников.
И вновь вмешался Булан Буланович:
— Может, возьмемся построить еще один завод на таких началах? Вот чудаки экономисты, отсталый народ, планируют затраты, финансируют стройку, — сотни миллионов! — когда можно обойтись вот так, без денег…
— Прекратите ерничать! — вспылил Шатунов.
— Нет, я серьезно предлагаю обсудить этот вопрос, скажем, на второй неделе после того, как все станут ударниками коммунистического труда и откажутся получать зарплату… Вы передовой человек, Сергей Викторович, смотрите далеко вперед. Завидую, очень завидую вашей дальнозоркости…
Тем временем председатель завкома прошел к шкафу, достал томик Ленина, открыл одну страницу, затем другую…
— Коммунистический труд, по Ленину, — сказал он, — это «бесплатный труд на пользу общества, труд, производимый не для отбытия определенной повинности, не для получения права на известные продукты, не по заранее установленным и узаконенным нормам, а труд добровольный, труд вне нормы, труд, даваемый без расчета на вознаграждение, без условия о вознаграждении, труд по привычке трудиться на общую пользу и по сознательному (перешедшему в привычку) отношению к необходимости труда на общую пользу, труд, как потребность здорового организма». Ленин, том сороковой, страница триста пятнадцатая…
— Похоже, мы попали на урок политграмоты, — притворно изумился Шатунов и собрался было высказать свои суждения на сей счет, как в кабинете появились Рустам Абсолямов, Виктор Кубанец, Владимир Волкорезов, Афанасий Яманов и Мартын Огородников.
— Как там Ярцев? — спросил председатель завкома.
— Ничего, хоть на костылях, но сам поднялся на второй этаж, — ответил за всех Рустам Абсолямов.
— Значит, вы его домой забрали?
— Конечно, домой, — подтвердил Афоня Яманов.
Черноус поставил томик Ленина на место и, пригласив вошедших к столу заседаний, объявил:
— Итак, продолжим разговор, начатый на вчерашнем производственном совещании.
— Одну минуточку, — вмешался Жемчугов, — вы, Григорий Павлович, еще не ответили по существу наших предложений.
— Сейчас как раз об этом и пойдет речь.
— Ничего не понимаю. — Шатунов недоуменно пожал плечами.
Черноус заговорил о том, что в ходе подготовки материалов к акту государственной комиссии возник конфликт между администрацией и некоторыми бригадами цеха опорных дисков и тормозных устройств. Суть его в следующем: администрация не начисляет надбавки за качество тех деталей, которые остаются на площадке цеха как сверхплановые. Кто тут прав?
— Права администрация, — неожиданно для себя ответил Жемчугов.
— Почему? — спросил его Черноус.
— Если цех ускорил выдачу деталей, значит, эти детали проходят мимо запрограммированной операции, скажем, без очистки кромок диска, то есть идут в брак или заклинивают конвейер.
— Спасибо за помощь, — поблагодарил Жемчугова председатель завкома.
— Однако, — сказал Володя Волкорезов, — мы хотели бы знать, когда же вы покажете нам эти технически обоснованные нормы? Их, кажется, вообще нет в природе.
— Пока нет, — согласился с ним Жемчугов. — Наш завод вообще поставил перед экономистами и технологами много проблем. Решаем, но не все сразу.
— Вот это и надо записать в проект акта государственной комиссии…
Поднялся Огородников.
— Я против такой записи, — сказал он категорически. — И вообще зря отменили сдельные расценки. То ли дело: изготовил деталь и знаешь, сколько тебе положено. А тут каждый раз получается как на воскреснике: вкалываешь или дурака валяешь, лишь бы время шло, и учет работы огулом…
— Все ли согласны с Огородниковым? — спросил председатель завкома. — Как я понял, он за сдельщину на нашем заводе.
— Конечно, — подтвердил Огородников.
— Нет, не то он предлагает, — сказал Афоня Яманов, нацелив свои очки на Огородникова. — Он зовет назад. Я толковал ему, как надо понимать техническую революцию, но он все перепутал.
— Ну, раз перепутал, давайте распутывать, — предложил Черноус.
Справа от него за соседним столом заскрипел стулом Шатунов, метнул недовольный взгляд на Жемчугова, однако тот включился в разговор с рабочими парнями с таким увлечением, что не заметил или не хотел замечать недовольства Шатунова.
Хорошие, умные, заботливые парни. Они разбирали по косточкам внедряемую на заводе систему оплаты труда, сами подошли к тому, что труд должен измеряться временем, что без строгой трудовой дисциплины немыслима борьба за качество, что автоматические линии и законченные циклы механизации трудоемкой работы не роняют человека до уровня придатка к тому или иному агрегату, а, наоборот, утверждают в нем веру в свои возможности и повышают его ответственность не только перед членами своей бригады или экипажа, но и перед всем коллективом цеха и даже завода.
«На заводе пятьдесят восемь тысяч автостроителей, и каждый из этих пятидесяти восьми тысяч может остановить завод в любой час». Так сказал однажды генеральный директор. Вспомнив эту фразу, Жемчугов готов был посмотреть в глаза любому своему собеседнику. Во взглядах этих людей читалось то, чего не успел понять Шатунов.
