– …Хотя, полагаю, мне не стоит удивляться, – продолжала Оливия.

«Погодите!»

Пиппа уставилась на сестру:

– Что?!

Оливия снова взмахнула рукой, на которой красовался рубин:

– Я про Каслтона.

– Я не вижу ничего дурного в Каслтоне, – немедленно вскинулась Пиппа. – Он добрый, хороший человек.

Но, произнося эти слова, она уже понимала, что имеет в виду Оливия. То, что имел в виду мистер Кросс, намекнув, что из Каслтона получился не слишком идеальный жених.

Каслтон очень славный человек, но не из тех людей, которые способны целоваться украдкой.

И уж, конечно, не из тех, кто пускает в ход язык.

Что бы это ни означало.

– Конечно, добрый, – кивнула Оливия, не подозревая о мятежных мыслях сестры. – И богат, что тоже неплохо.

– Я выхожу за него не из-за богатства, – отрезала Пиппа.

– В таком случае почему? – удивилась Оливия.

Вопрос не показался возмутительным.

– Потому что я согласилась на этот брак.

– Я о другом, и ты это знаешь.

Пиппа знала. Но существовал целый ряд причин, по которым она выходила за него. Все, что она сказала Оливии о лорде Каслтоне, являлось правдой. Граф был хорошим, добрым и любил собак. Ценил ум Пиппы и собирался допустить ее к управлению поместьем.

Пусть он не слишком умен, не слишком сообразителен или остроумен. Зато он гораздо лучше многих.

Да, он не то, что большинство женщин посчитали бы партией. Не виконт, которому предназначалась должность премьер-министра, как жениху Оливии. Не маркиз с купленным титулом, игорным заведением и ужасной репутацией распутника, как Борн Пенелопы. Он не стар, как муж Виктории. Не отсутствует много лет, как муж Валери.

И он сделал ей предложение.

Пиппа поколебалась при этой мысли.

Да. Филиппа Марбери странная, и лорд Каслтон, похоже, против этого не возражает.

Но вслух она этого говорить не хотела. Только не Оливии – самой идеальной на свете невесте, выходившей по любви за одного из наиболее влиятельных людей в Британии. Поэтому она сказала:

– Возможно, он превосходно целуется.

Выражение лица Оливии, как в зеркале, отражало чувства Пиппы по этому поводу.

– Возможно, – обронила она.

Не то чтобы Пиппа собралась проверить столь невероятную теорию.

Она не может. Потому что согласилась на пари с мистером Кроссом. Она обещала.

Перед глазами встало видение: кости, катящиеся по зеленому сукну, прикосновение теплых сильных пальцев, серьезные серые глаза и глубокий, бархатистый голос, настаивающий: «Вы должны воздержаться от предложений другим мужчинам».

Пиппа Марбери не отступает от данного слова.

Но ведь это дело срочное и неотложное – не так ли? А Оливия к тому же целовалась с Тотнемом. Вне всякого сомнения, поцелуи с женихом находятся за пределами пари.

Так ли это?

Если не считать того, что она не хочет целоваться с женихом.

Взгляд Пиппы упал на розовый куст, к которому было приковано ее внимание до появления сестры… Чудесное научное открытие бледнело в сравнении с информацией, которой только сейчас поделилась с сестрой Оливия.

Потому не важно, что она не хочет просить Каслтона.

И не важно, что существует другой человек, которому она хочет сделать предложение… Особенно если учесть тот факт, что он с безразличным видом выкинул ее из клуба.

Что же до стеснения, которое она ощущает в груди… Пиппа была совершенно уверена, что оно не имеет никакого отношения к высокому, завораживающе интересному человеку. Нет, это обычная нервозность невесты.

Все невесты волнуются перед свадьбой.

– Скорее бы прошли эти двенадцать дней! Жду не дождусь! – воскликнула Оливия, которой наскучил этот разговор и были безразличны мысли Пиппы.

Похоже, все невесты волнуются перед свадьбой. Кроме Оливии.

– Двадцать восемь часов.

Диггер Найт лениво сверился с карманными часами, перед тем как самодовольно усмехнуться:

– Признаюсь, ставил на то, что ты придешь часов через двенадцать, не позднее.

– Хотел, чтобы ты подольше помучился.

Кросс сбросил пальто, уселся на неудобный стул в дальнем конце массивного письменного стола Найта и многозначительно взглянул на одного из головорезов, не отходившего от него по пути к кабинету Диггера.

– Закрой дверь.

Громила с лицом, изрытым оспинами, закрыл дверь.

– Тебе лучше оказаться по обратную сторону.

Мужчина ухмыльнулся.

Кросс откинулся на спинку узкого стула, закинул ногу на ногу. Неудобная мебель, очевидно, способствовала достижению цели хозяина – унижению посетителей, но Кросс этого не потерпит.

– Вижу, твои люди стоят на страже.

– Верность любой ценой, – согласился Найт.

– Прекрасная роль для всякого отребья.

Найт наклонил голову:

– Хочешь сказать, твои люди верны «Ангелу» не за деньги?

– «Ангел» предлагает больше, чем финансовое благополучие.

– Ты, Борн и Чейз никогда не могли устоять перед бедной погубленной душой, – фыркнул Найт, вставая. – Я всегда считал, что эту работу лучше предоставить викарию. Джин?

– Ну уж нет, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы пить что-то в твоем доме.

Найт, наливавший себе стакан, помедлил:

– Думаешь, я тебя отравлю?

– Даже не делаю вид, будто не знаю, что ты сделаешь со мной, получив хоть один шанс.

– О, мальчик, у меня на тебя свои планы. На живого, разумеется.

Кроссу не понравилась уверенность во взгляде Диггера. Самодовольный намек на то, что здесь он во вражеском лагере, на то, что его вот-вот втянут в рискованную игру, правил которой он не знает. Он воспользовался моментом, чтобы оглядеться.

Кросс бывал здесь раньше: в последний раз – шесть лет назад, но комнаты не изменились – по-прежнему чисто убраны и не загромождены. Ничего такого, что выдало бы подробности личной жизни хозяина. У одной стены маленькой комнаты тщательно сложены тяжелые бухгалтерские книги – страховка, как называет их Найт. Кросс лучше других знал, что они содержат финансовую историю каждого человека, который когда-либо играл за столами в заведении Найта.

Кросс знал это не только потому, что в его собственном кабинете стояли такие же книги, но и потому, что шесть лет назад видел их, когда Диггер открыл одну из огромных книг, а его громилы показали Кроссу список совершенных им грехов, перед тем как избить до полусмерти.

Он не сопротивлялся.

Мало того, молился, чтобы они его прикончили.

Но Найт остановил их до того, как они завершили свое черное дело, и приказал отобрать у Кросса деньги и выбросить из заведения.

Но не прежде, чем открыл Кроссу новую дорогу в жизни.

Найт нагнулся над ним, не обращая внимания на синяки, окровавленную одежду, сломанные ребра и пальцы, и прошипел:

– Думаешь, я не вижу, что ты делаешь? Как пытаешься обмануть меня? Но я не убью тебя. Твое время еще не пришло.

Глаза Кросса заплыли, но он наблюдал за разгневанным Найтом.

– Я не позволю тебе снова сбежать от меня, – продолжал тот. – То, что ты испытываешь сейчас, – моя страховка. Продолжишь в том же духе – будет хуже. Сделай себе одолжение – держись от меня подальше. Иначе у меня не останется другого выхода, кроме как уничтожить тебя.

Кросс уже был уничтожен. Но тем не менее последовал совету держаться подальше.

До сегодняшнего дня.

– Зачем я здесь?

Найт вернулся к своему креслу и опрокинул стакан неразбавленного джина. Поморщился и ответил:

– Твой зять должен мне десять тысяч фунтов.

Годы практики помешали Кроссу показать, насколько он потрясен. Десять тысяч фунтов были невероятной суммой. Больше, чем многие мужчины могли заработать за всю жизнь. Больше, чем многие пэры получали за год. За два года. И определенно больше, чем смог бы отдать барон Данблейд. Он уже заложил все неотчужденные земли поместья и имел годовой доход в две тысячи фунтов.

«Две тысячи четыреста тридцать пять фунтов в прошлом году».

Не слишком много, но достаточно, чтобы дать жене и детям Данблейда кров и пропитание. Достаточно, чтобы когда-нибудь отправить сына в школу. Достаточно, чтобы обеспечить иллюзию респектабельности, позволявшую барону и баронессе получать завидные приглашения от самых знатных членов общества.