Чудесное раннее утро. Первые лучи солнца уже начинают согревать землю. Между рядами виноградных лоз движется белая фигура, окутанная изумрудным облаком пара. Роже Беро, облаченный в поношенную длинную, как риза, рубаху, с опрыскивателем за плечами, укрепленным на двух кожаных ремнях, медленно шествует по борозде, словно измеряя ее шагами. В его ловких, уверенных движениях сочетаются одновременно навыки рабочего и крестьянина. Левая рука, точно спаянная с насосом распылителя, движется ритмично, как шатун в машине; правая, описывая в том же темпе полукруг, водит над листьями медным наконечником шланга. Из отверстия наконечника со свистом вырывается мелкий дождик сульфата. Беро проходит вперед, а туман, оседающий на виноградных листьях, сгущается в маленькие бирюзовые капли, которые стекают на землю. У каждой лозы Роже Беро прикидывает на глаз возможный урожай винограда и по привычке земледельца разговаривает сам с собой.

Конечно, можно было бы немного отложить очередное опрыскивание виноградника сульфатом. Погода стоит сухая, виноград растет хорошо, и на нем нельзя обнаружить ни малейших признаков заражения. Но Беро знает: лучше заранее предупредить зло, чем дожидаться, что в один злосчастный день на свежих листьях винограда появятся еле заметные светлые пятнышки — первые приметы болезни. К тому же он не вполне уверен, что в ближайшие недели сможет своевременно заняться опрыскиванием. Значит, и жалеть не о чем, разве только о том, что он не выждал, пока сойдет утренняя роса. Когда в шесть часов утра, заехав за бадьей с сульфатом, Беро повел волов в поле, его жена, Сидони, сказала: «Ты бы лучше прежде позавтракал, а потом занялся своим виноградником». Но так как дядя Сидони, работавший у подножия холма, еще не пришел, Роже тоже предпочел вернуться на виноградник. И он не раскаивается в этом. Судя по солнышку, сейчас должно быть не больше семи часов; остается каких-то три ряда, и он начисто покончит с верхним виноградником, а впереди еще целый день.

Роже Беро запускает опрыскиватель на полный ход и несколько ускоряет шаг, чтобы побыстрее завершить работу: голодный желудок дает о себе знать. Кругом тишина, природа охвачена покоем. Ни малейшего дыхания ветерка. Над головой чудесное небо. Неподвижная линия горизонта ограничена с одной стороны разбросанными по косогору виноградниками, с другой — верхушками деревьев, за которыми скрывается долина. Здесь человек сам себе хозяин, и кажется, что никакое событие в мире не могло бы проникнуть сюда и нарушить мирный его труд. «У меня еще останется сульфат для другого виноградника», — думает Беро.

Лай собаки заставляет его поднять голову.

— Медор!

Кто бы это мог там идти? Верно, кто-то свой, потому что собака, не подчинившись окрику хозяина, радостно кинулась к лесу. А-а-а, да это дядюшка!

У края виноградника остановился маленький черноволосый человек лет пятидесяти, не брившийся по меньшей мере уже целую неделю. Он нетерпеливо поглядывает на медленно приближающегося к нему Беро.

— Поторапливайся!

— В чем дело? Дома что-нибудь случилось?

— Нет…

Роже Беро пускает на листья более сильную струю сульфата и начинает шагать быстрее. Дядюшка, ожидая его, перебирает и взвешивает на мозолистых ладонях кисти винограда, уже начинающие зацветать.

— Союзники высадились сегодня в четыре утра!

— Откуда ты знаешь?

— Сосед зашел сказать. Говорит, передавали по радио…

Роже Беро, закрыв распылитель, наскоро вытирает руки о подол рубахи.

— Вот это здорово!

— Что ты думаешь делать? — спрашивает дядюшка, глядя, как Беро снимает с себя опрыскиватель.

— Не знаю еще, но мне нужно идти домой.

Дядюшка не спеша надевает на себя медный аппарат и прилаживает ремни к плечам.

— Какие ряды еще остались?

— Два крайних. Не расходуй зря сульфат.

Целых три года ждал Роже Беро этого дня. Попав в плен к немцам при разгроме армии в июне 1940 года, он через два дня бежал. Беро мечтал вернуться на свой маленький хутор, который вынужден был покинуть в день мобилизации. Увлекаемый потоком отступавшей, лишенной офицеров армии и лавиной бегущего в панике населения, он понимал только одно: война, которой он не хотел, для него окончена. Он мог теперь свободно возвратиться домой.

Беро, покрыв расстояние в пятьсот километров — пешком, на велосипеде и однажды даже на лафете так ни разу и не выстрелившей пушки, — надеялся обрести в своих родных краях покой и тишину. Но ему это не удалось: он был присоединен к остаткам полка, стоявшего лагерем вдоль реки Дордонь. Беро снова бежал, но какой-то капитан задержал его на мосту в Бержераке. Его отвели в казарму, а затем из Бержерака отправили в Перигё, а из Перигё — в Брив, пункт его мобилизации. После недели томительного ожидания Беро разрешили сменить военную форму на гражданскую одежду.

Наконец, он попал домой и снова увидел свою жену Сидони и сынишку Милу, которому пошел уже седьмой год. Луг еще не был скошен. Зерновые ожидали уборки. Не дав себе передышки, Роже Беро сразу принялся за работу. Он не пытался вникнуть в смысл событий, которые потрясли его страну. Перемирие было подписано. Газеты каждый день твердили о «возвращении к земле». Для Беро этого было достаточно.

Но все же в его жизни произошла какая-то перемена. Он пробыл в армии только десять месяцев, но сколько пришлось ему пережить за это время! С того утра в сентябре 1939 года, когда жена провожала его на вокзале, Роже попал в новый для него, более широкий мир. В этом мире крестьяне и чиновники, торговцы и рабочие, люди с севера и с юга оказались объединены в одно целое — полк. За десять месяцев совместного пребывания в армии эти люди узнали друг о друге больше, чем могло бы дать самое тщательное изучение их жизни. За это время Роже завязал новые дружеские связи. Особенно сдружился он с одним плотником, своим земляком. Однажды тот сказал ему: «Я рабочий, а ты крестьянин, но мы с тобой братья; только те, кто живет плодами нашего труда, могут быть заинтересованы в том, чтобы разъединить нас».

Нового друга Беро — Бастида — называли коммунистом, но он был совсем не похож на тех коммунистов, о которых Роже приходилось слышать раньше. Бастид никогда не требовал, чтобы Беро чем-нибудь с ним делился. Наоборот, он сам платил чаще, чем полагалось в порядке очередности, и во всем, что он говорил, чувствовался здравый смысл. Роже уважал Бастида, считая его честным тружеником, и был убежден, что уж, конечно, такие люди, как Бастид, не придут к нему, Роже, конфисковать ту землю, которую вот уже десять лет он мечтал приобрести.

Вернувшись домой, Беро продолжал поддерживать связь со своим новым другом. Он всегда бывал очень рад, когда Бастид навещал его, и за те месяцы, что прошли со времени их возвращения, они еще больше сблизились.

А в это время члены правительства, обосновавшегося в Виши, произносили речи о прошлых ошибках, разглагольствовали о «революции», которая должна обеспечить права крестьян. Сначала Роже Беро слушал все это благожелательно. Петэн, о котором газеты писали так много хорошего, представлялся ему честным человеком. Но время шло, а арендатор Роже Беро так и оставался арендатором. К молодым Беро переехал дядя Сидони, и это позволило им обработать новые участки земли, но по-прежнему половину урожая приходилось отдавать хозяину. В сущности, в их жизни, как и в жизни других людей, ничего не изменилось. Владелец замка и поместья Мутё господин Распиньяк по-прежнему оставался хозяином той земли, на которой он, Беро, работал в поте лица своего, с тех пор как женился на Сидони. Конечно, Беро не пытался оспаривать права помещика, но он не видел для себя никакой возможности иметь когда-нибудь собственный клочок земли. Родители Сидони, владевшие небольшим земельным наделом в той же округе, могли прожить еще двадцать, и даже тридцать лет. Недалеко от их дома находилась ферма, для покупки которой молодая чета экономила как могла с первых дней женитьбы. Говорили, однако, что господин Распиньяк собирался приобрести эту ферму по любой цене, как только наследники объявят о ее продаже. Это беспокоило Роже Беро и вызывало у него возмущение. Как будто хозяину недостаточно было земли поместья и десяти участков, сдаваемых в аренду! Господин Распиньяк повсюду превозносил правительство Виши, и крестьянину Беро все больше казалось, что в этом правительстве засели друзья помещика. Вот почему Роже Беро стал все внимательнее прислушиваться к словам Бастида, утверждавшего, что земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает. Это так справедливо и хорошо сказано! И перед арендатором начали возникать новые перспективы.