Предостережением является и другой американский фильм — «Семь дней в мае», снятый по одноименному бестселлеру Ф. Нибела и У. Бэйли. В напряженной остросюжетной форме там рассказывается о попытке военных сместить президента и захватить власть. Авторы наивно противопоставляют благородного президента вредному Пентагону, но предостережение против милитаристов налицо.

Можно к этому списку добавить и еще один американский фильм — «Доктор Стренджлав». Содержание его такое.

Случилось то, о чем предупреждали русские. Генерал, начальник базы атомных бомбардировщиков, повредившийся в уме, отдает приказ патрулирующим самолетам бомбить Советский Союз. И хотя базу удается взять штурмом и отменить приказ, один из самолетов, потерявший радиосвязь, все-таки сбрасывает атомную бомбу; война начинается, гибель цивилизации неизбежна. И что может предложить Стренджлав, лучший учёный Америки, натурализовавшийся немец, у которого рука все время дергается вверх, к привычному фашистскому приветствию? Только одно — пусть избранные спрячутся в пещеры, пересидят там сто лет со своими потомками, пока не уменьшится опасная радиация.

Предостережение может быть не только социальным, но и научным, обращенным к ученым. Смысл его: не работайте в этом направлении, результат будет неприятный. Чаще всего встречаются такие мотивы.

Не развивайте неограниченно кибернетику, не совершенствуйте машин, не наделяйте их искусственными чувствами и разумом, машины взбунтуются, выйдут из подчинения, причинят вред человеку и человечеству («Друг» С. Лема, «Суэма» А. Днепрова).

Не вмешивайтесь в человеческую природу, не меняйте ее, не мечтайте о продлении жизни, долгая жизнь приведет только к горю («Путешествия Гулливера» Дж. Свифта, «Средство Макропулоса» К. Чапека, «Ольга Нсу» Г. Гора).

Не старайтесь делать людей искусственно, не переделывайте их, получатся несчастные уроды («Поединок с собой» А. Громовой).

И наконец, по литературной форме, по построению, но не по идеям, примыкают к фантастике предостережения своеобразные научно-популярные рассказы, написанные на тему: «Что изменится в природе, если исчезнет…».

Что будет, если исчезнет трение? Об этом написан рассказ В. Язвицкого «Аппарат Джона Инглиса».

А если бы люди не чувствовали боли? Тогда они калечили бы себя ежеминутно, обжигались, резались, дверями расплющивали бы пальцы («Человек без боли» А. Палея).

А если бы вращение Земли ускорилось бы? Планета крутилась бы все быстрее, центробежная сила увеличивалась бы, вещи и люди падали бы в небо, атмосфера испарилась бы… («Над бездной» А. Беляева).

Все это своего рода предостережения фантазерам. Не следует мечтать об избавлении от боли, от трения, о том, чтобы ускорить вращение Земли!

Выше мы разбирали разделы, для которых трудно было, иной раз вообще не удавалось найти кино-примеры. Но здесь, в фантастике отрицающей, примеров достаточно. А в западном кино большая часть научной фантастики относится к антимечте и к антиутопии.

Вероятно, главную роль играют тут социальные причины: страх перед будущим у буржуазии, неуверенность в завтрашнем дне у обывателя, боязнь перемен, неверие в прогресс. Но и кинематографические причины оказывают влияние. Отклонение от нормы мы воспринимаем как уродство, поэтому уродливую, страшную фантастику легче изобразить, чем светлую.

Среди излюбленных героев западной фантастики наряду с BEM — жукоглазыми чаще других встречается MS — mad scientist («безумный ученый»). Под этим термином, не очень удачным, объединены разного типа герои.

Прежде всего MS — это потомки злых волшебников, колдунов Черноморов, с которыми должны сражаться современные Русланы, спасая своих невест. К числу злых безумцев относится ученый из фильма «Потерянная женщина», который превращал свои жертвы в пауков, и зловредный хирург из картины «Причина пропажи невест» — этот убивал несчастных девушек, чтобы вырезать у них железы и пересадить своей жене, таким способом он омолаживал ее.

Рядом со злобными безумцами стоят неосторожные — тот ученый, из-за которого заснул Париж в фильме Рене Клера, и доктор Циклопе, превративший своих посетителей в лилипутиков («Доктор Циклопс»), и доктор Моро, сделавший из зверей разумных полулюдей («Остров потерянных душ» по Уэллсу).

Черноморы в сказках — это воплощение зла, это страшное препятствие, которое должен преодолеть герой, чтобы продемонстрировать свой героизм. Наследники их — злые безумцы — тоже воплощение зла. Но ученые существуют на самом деле, в отличие от колдунов, сами могут стать главными героями, тогда приключенческая тома борьбы с безумным ученым может превратиться в психологический рассказ о том, что ученью безумны, неосторожны, приносят несчастье миру и себе.

Этот последний мотив присутствует в истории доктора Джекила и мистера Хайда. И в экранизации «Человека-невидимки» по Уэллсу — в трагедии изобретателя, который, возвысившись над миром, противопоставил себя человечеству, отгородился от людей и обрек себя на одиночество.

И во многих фильмах 50-х годов, осуждающих атомные испытания и заражение атмосферы. Именно радиация поднимает со дна морского японское чудовище годзиллу («Годзилла» и «Возвращение годзиллы») и создает чудовищных насекомых, атакующих Лос-Анжелос в фильме «Им», и уменьшает «Невероятно сжавшегося человека», так что тот становится меньше кошки, и меньше муравья, и меньше всего на свете.

Но самым популярным из неосторожных ученых в западном кино оказался Франкенштейн, герой добрых десяти фильмов. В основу их положен роман Мэри Шелли, недавно переизданный у нас, «Франкенштейн, или Современный Прометей», повествующий о злоключениях неосторожного ученого, сделавшего искусственное существо, и несчастного этого существа, наделенного чувствами человека, но внешне уродливого.

Дочь писателя Годвина, молодая жена поэта Шелли, друг Байрона, Мэри Шелли создала этот роман в возрасте восемнадцати лет. Написанный в старомодной манере XVIII века, не очень умело построенный, многословный и сентиментальный, роман этот имел долговечный успех. Вероятно, в начале XIX века читатель видел в образе монстра Франкенштейна олицетворение машины, пожирающей человека — своего создателя. Тогда это было злободневно, машины разоряли тысячи англичан, безработные ломали стальные чудовища.

И вот в 1931 году Франкенштейн появляется на экране, видимо вовремя, в разгар кризиса. Снова западный обыватель проклинает слишком производительные машины, лишившие его работы и благополучия, опять видит в Франкенштейне воплощение недальновидного ученого, создателя вредных изобретений. Образ искусственного существа, воплощенный Борисом Карповым, стал привычным, как маска переходил из фильма в фильм. У Франкенштейна появилась невеста, сын, дух, дом. Потом пародия на монстра, варианты осовремененные и вариант в обстановке XVIII века. И все снова и снова идут в кинотеатры миллионы западных зрителей, чтобы с дрожью смотреть на мрачный результат дерзаний современного Прометея.

«Осторожнее, Прометей, не крадите огонь с неба, пожалуйста! Как бы вы не спалили тихий мирок обывателя!»

Выше сказано, что литературу предостережения никак» но могли взять в толк теоретики точного предвидения. А между тем предвидение есть и тут. Оно видно при сравнении с мечтой.

Мечта — смелое задание науке и технике. Мечта сбывается, если автор описывает то, к чему человечество стремится. Предвидение мечтателя — в умении почувствовать желательное.

А возражения мечте или даже тенденциям науки и техники оправданы, если опасения автора основательны, если тенденции действительно вредны. Вредное будет когда-нибудь парализовано. Задача антимечтателя — вовремя заметить ростки сорняков и предупредить, что они могут заглушить сад. Предостерегает он, рисуя картину сада, уничтоженного сорняками. Этого не должно случиться ни в коем случае. Пусть предупрежденный садовник возьмется за прополку! Выходит, что предвидение антимечтателя в отрицании им же нарисованной картины. Вот это парадокс!