– Твой фрукт – это киви.

Мата Хари поражена. Я ищу разгадку и, не находя ее, спрашиваю кинематографиста:

– Как ты это делаешь?

– Скажем, есть связь между этим фокусом и тем, что происходит здесь. Мы думаем, что делаем выбор, но мы его не делаем...

Фокусник подмигивает мне и требует еще кофе.

Сара Бернар садится за наш стол.

– Мы должны объединиться против Прудона, – шепчет она. – Иначе он всех нас уничтожит.

– Он выиграл, значит главные боги согласны с его методами игры, – говорит Рауль успокаивающе.

– Грабежи, убийства, изнасилования, рабство, терроризм, лицемерие, возведенные в систему мышления и управления?

– Не суди. Приспосабливайся, – говорю я.

Сара Бернар взрывается:

– И это говоришь мне ты? Но вы не отдаете себе отчет, он победит, и его ценности восторжествуют на всей планете. Вы хотите крысиных ценностей? Мы видели, к чему это привело на «Земле 17».

Все помнят уничтожение этой планеты.

– Если не реагировать, он...

У Прудона тонкий слух. Он оборачивается к нам из-за своего стола и саркастически бросает:

– Я делаю вам всем вызов, насколько вы способны остановить воинов моего племени...

Сара Бернар на находит, что ответить. Она знает, что ее племя обескровленных лошадей не выдержит столкновения.

– Тогда приходи сразиться с моими амазонками! – восклицает Мэрилин Монро.

Прудон поворачивается к ней.

– Приду, приду, красавица, жала твоих ос меня не пугают...

И анархист провокационно посылает ей воздушный поцелуй, дуя на ладонь.

– Я тебя предупреждаю, если ты приблизишься к моим девушкам, мы не будем отступать, как люди-дельфины.

– Отлично, – говорит тот, потирая руки. – Намечается хорошая драка.

У меня такое впечатление, что я вернулся в начальную школу, когда мальчишки кричат друг другу на переменах: «Иди драться, если не боишься».

– Есть не только сила! У моих девушек больше мозгов и храбрости, чем у твоих скотов!

– С нетерпением жду этой встречи! – восклицает бог людей-крыс.

– Готов принимать ставки, – предлагает Тулуз-Лотрек.

Маленький бородатый человек забирается на стол и делает вид, что ждет ставок.

– У нас нет денег, – замечает Гюстав Эйфель.

– Тогда давайте играть на тоги. Они быстро пачкаются, а мне их нужно много, – говорит художник.

Он достает блокнот и разделяет страницу на две колонки, тех, кто ставит на Мэрилин, и тех, кто отдает предпочтение Прудону.

Эдмонд Уэллс ставит на актрису одну тогу.

– В животном мире осы одерживают верх над крысами, – объясняет он.

Мне всегда не везло в игре, и я воздерживаюсь. К тому же, я слишком обеспокоен судьбой своего несчастного племени на утлом судне, чтобы интересоваться исходом этой борьбы. Если в следующем раунде я не спасу своих людей, мне останется только превратиться в кентавра или сирену. Прожить, развиваясь, столько жизней, собрать столько мудрости, чтобы закончить химерой... Нет, я должен найти средство помочь моим людям, прежде чем думать о развлечениях.

– Думаешь о наших племенах? – шепчет Эдмонд Уэллс.

– А вы нет?

– Да. Самое худшее в том, что после битвы люди-крысы дали свою версию событий. Для них мы банда диких трусливых бродяг, которых их блестящая цивилизация познакомила с культурой. Они даже выдумали историю, согласно которой мы занимались любовью с дельфинами... Ты что, не видел?

– Нет, не видел... Это невероятно. Они нас истребляют, а потом переписывают историю, чтобы представить себя в выгодном свете.

Я вижу, что мой друг очень обеспокоен. Он достает «Энциклопедию» и начинает быстро записывать. Я не решаюсь его прерывать. Кажется, ему пришла в голову идея.

– Мы не можем бросить их просто так... – говорю я.

Продолжая писать, он отвечает:

– Слишком поздно.

– Никогда не слишком поздно, – возражаю я.

– Мы провалились. Нам не повезло, вот и все.

– «Те, кто провалился, находят оправдания. Те, кто побеждают, находят средства», – говорил мой отец. Всегда можно найти средство.

– Нет, не на этот раз.

Он продолжает писать, перечитывает написанное, кажется удрученным тяжестью того, что записал. Потом встает, закрывает книгу и говорит мрачным голосом:

– Пожалуй, ты прав. Те, кто побеждают, находят средства... какими бы они ни были.

О прошлом мы знаем лишь версии победителей. Так, о Трое мы знаем только то, что рассказывают греческие историки. О Карфагене тоже то, что рассказывают греки.О готах известно только то, что написал в своих воспоминаниях Юлий Цезарь. Об ацтеках и инках известно лишь по рассказам конкистадоров и миссионеров, приехавших силой обращать их в свою веру.

И во всех случаях редкие достижения, приписываемые побежденным, упоминаются лишь для того, чтобы прославить заслуги тех, кто смог их уничтожить.

Кто осмелится говорить о «памяти побежденных»? Исторические книги приучают к мысли о том, что, согласно дарвинскому принципу, если цивилизация исчезла, значит, она была плохо приспособлена. Но рассматривая события, понимаешь, что часто именно самые цивилизованные были уничтожены самыми жестокими. Их единственной «неприспособленностью» было то, что они верили в мирный договор – в случае с Карфагеном, в подарки – в случае с Троей (ах, апология «хитрости» Одиссея, которая была лишь вероломством, закончившимся ночной резней...).

Хуже всего, возможно, то, что победители не только уничтожают исторические хроники и памятные предметы своих жертв, но и оскорбляют их. Греки придумали легенду о Тесее, победившем чудовище с головой быка, которое пожирало девственниц, для того чтобы оправдать вторжение на Крит и разрушение великолепной минойской культуры.

Римляне утверждали, что карфагеняне делают жертвоприношения своему богу Молоху, что, как сейчас известно, совершенно не так.

Кто осмелится когда-нибудь говорить о великолепии жертв? Возможно, только боги, которым известны красота и хрупкость цивилизаций, исчезнувших под огнем и мечом...

Эдмонд Уэллс,

«Энциклопедия относительного

и абсолютного знания», том 5

Дворец Атланта, окруженный смоковницами, расположен на юге Олимпии, в квартале, удаленном от нашего жилья.

– Это просто сумасшествие, они нам никогда этого не позволят.

– Нужно попробовать.

– Но ты отдаешь себе отчет, если они узнают, что мы...

– Что? Навестили Атланта? Мы имеем право ходить по городу, как мне кажется.

Мы пробираемся вперед.

Жилище гиганта одноэтажное, оно сложено из неотесанных глыб мрамора.

В нем не меньше десяти метров высоты.

Эдмонд Уэллс и я проникаем внутрь через приоткрытое окно. Внутреннее убранство отражает любовь великанов к массивной деревянной мебели и ярким тканям.

Стараясь не шуметь, мы пробираемся между гигантских кресел и канапе.

В кухне, похожей на деревенскую, супруга Атланта Плейона отчитывает титана суровым голосом:

– Ты слишком добрый. Вот они и используют тебя.

– Но...

– А когда они потребуют, чтобы ты носил Олимп, что ты ответишь?

– Но, Плепле, это не просто работа...

– Ах вот как, а что же это?

– Наказание. Потому что я выступил с Кроносом против Зевса и мы проиграли, ты прекрасно знаешь.

Находясь в салоне, мы представляем себе уперевшуюся руками в бока жену, говорящую громким голосом, и виноватого Атланта.

– Как просто, наказание. Сколько времени прошло... Они думают, с тебя можно семь шкур драть за спасибо, вот и все. Ты как бык вкалываешь ни за грош, а если ты возражаешь, тебе напоминают, что это кара и ты должен молчать. Подними голову, Атлант, напомни о своих законных правах.

– Но, сладкая моя, я проиграл войну...

– Это было тысячи лет назад! Ты путаешь слабость и доброту, Атлант.