– Пропади все пропадом! – прорычал он.

– Деверилл? – окликнул его знакомый голос.

Он взглянул на дорогу. Рядом с ним остановилось ландо.

– Привет, Хеннинг! – проворчал он и, кивнув, продолжил путь.

– Неужели какая-нибудь женщина выставила тебя за дверь, когда неожиданно вернулся домой ее муж? – хохотнув, продолжал полнотелый молодой человек, приказав кучеру ехать шагом. – Позволь подвезти тебя?

– Спасибо, не надо. Я гуляю. – Но…

– Я не расположен сейчас к общению, Фрэнсис, – прервал его Валентин, окончательно потеряв терпение. – Всего тебе доброго.

Хеннинг понимающе кивнул.

– В таком случае оставлю тебя в покое. Мне не раз случалось видеть у джентльменов такой взгляд.

Валентин остановился.

– Какой еще взгляд? – буркнул он.

– Тот, который лучше всяких слов свидетельствует, что какая-то женщина вывернула на изнанку твою душу. Я и сам раза два такое ощущал. И не передать, как…

– Никакая женщина мне душу не выворачивала, – прорычал маркиз. Проклятие! Дьявол сейчас, должно быть, помирает со смеху. Даже тупой Хеннинг его поучает! – Это я их выкручиваю наизнанку.

– Можешь не рассказывать, я не слепой. Хорошо еще, что ты разбиваешь сердца только замужних женщин.

– Это еще почему?

– Для них слишком поздно оплакивать судьбу или оставаться старыми девами, дожидаясь тебя.

Валентин сомневался, чтобы кому-нибудь из его любовниц такое приходило в голову. Обычно они, как и он, сам, быстро переключали внимание на следующий объект.

– Ты прав, – сказал он, демонстративно доставая часы из кармана. – У меня назначена встреча. Извини.

Кивнув, Фрэнсис махнул рукой кучеру, оставив Валентина стоять посередине тротуара. Из всех людей он меньше всего ожидал услышать какое-нибудь дельное замечание от Фрэнсиса Хеннинга, однако сказанное им почти в точности повторяло то, что в запальчивости наговорила ему Элинор.

Но Элинор была не права. Что бы она ни говорила, ни одна женщина не использовала его. И мысль о том, что она якобы именно так поступила с ним – и сделала это, чтобы снять напряжение, – казалась смехотворной и возмутительной. Все происходило совсем наоборот. Все это знали. И он в том числе.

Элинор Гриффин заставила его серьезно задуматься. Другие женщины считали его бессердечным или даже жестоким, но никогда не называли никчемным. А когда такое обвинение исходило от Элинор, оно затронуло его сильнее, чем он мог предполагать.

И то, что он умолчал об изначальной причине своего участия в ее планах, еще не повод забывать, как добросовестно он отнесся к ее приключению. Она сама его выбрала, и он осуществил задуманное. Даже если бы у него не было обязательства перед Мельбурном, он сделал бы то же самое.

Валентин нахмурился. Все происходило не совсем так. Если бы он чисто случайно оказался участником ее затеи, не знал ее братьев и не был обязан обеспечивать ее безопасность, то сделал бы так, чтобы поскорее получить от нее то, чего хотел. И тогда все было бы просто и понятно, без всяких упреков в безнравственности. Да, его подопечная искала свободу. Может быть, он неправильно поступил, не сообщив, что его попросили присматривать за ней? Но почему, черт возьми, это должно его заботить? Она его оскорбила, ее братья тоже. Ну и что с того? У него под рукой десятки женщин, которых он мог использовать, чтобы изгнать одну единственную из своих мыслей. А что, если действительно они хотели лишь использовать его и Элинор права?

Он снова выругался, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. Она что-то с ним сотворила. По крайней мере, лишила покоя. Именно поэтому он не может перестать думать о том, что она ему сказала в карете. Участие в ее приключении поставило все вокруг с ног на голову. Что же теперь будет? Видимо, Мельбурн пригласит к себе Трейси в качестве потенциального жениха сестры. Примет ли Элинор предложение выйти за него замуж, чтобы насолить Валентину, или, что еще хуже, потому, что ей нравится, этот чертов герой войны? Уж такого бравого вояку она, наверное, никогда не назовет никчемным.

– Проклятие! – Он остановился, заметив, что пропустил свой поворот и оказался на Саут-Одли-стрит перед скромной церквушкой Гросвенор-Чепел, мимо которой проходил, наверное, тысячу раз, но не обращал на нее особого внимания.

Церковь. Он предполагал побывать в Божьем храме еще два раза: один раз – когда найдет ту, которая станет ему женой, а второй – когда его тело внесут туда для отпевания, если только от этого в храме не рухнет потолок. Смущенно оглядевшись вокруг, Валентин толкнул ворота и вошел на церковный двор. Молния небесная его не поразила, но он все-таки вел себя настороженно. У входа на маленький погост разрослись цветы, кусты алых роз обрамляли короткую дорожку, ведущую к четырем ступенькам перед входом в здание, построенное из камня и дерева. С тяжелым вздохом он опустился на самую нижнюю ступеньку гранитной лестницы.

– Доброе утро, сын мой, – послышался негромкий мужской голос за его спиной.

Ну что ж, по крайней мере, в том, что это не сам Господь, он был уверен. Валентин оглянулся через плечо.

– Доброе утро, святой отец. Извините, что побеспокоил вас. Мне просто нужно было немного подумать.

Высокий худощавый мужчина в черном одеянии кивнул ему:

– Вы ведь лорд Деверилл? Валентин Корбетт, не так ли?

– Совершенно верно.

– Кажется, я упоминал о вас разок-другой в своих проповедях.

Чего Валентин никак не мог ожидать от священнослужителя, так это подобного юмора. Какие же у него отыскались добродетели?

– Для меня это большая честь.

– Видите ли, когда упоминаешь об известном человеке, это побуждает паству слушать с особым вниманием. – Немолодой священник с кряхтением опустился на ступеньку чуть выше той, на которой сидел Валентин. – Мне всегда хотелось узнать, правда ли, что вас нарекли в честь святого?

Маркиз пожал плечами.

– Наверное, да. Я родился в День святого Валентина. Отец всегда считал это своего рода шуткой. Я этого не понимал, пока не стал немного старше.

– Да. Мне кажется, что святой Валентин мягче обращался с сердцами, чем, судя по вашей репутации, обращаетесь вы. Значит, вас привела сюда лишь потребность подумать?

– А вы, значит, устроили засаду на своем пороге и поджидаете язычников, чтобы обратить их в истинную веру?

Священник улыбнулся.

– Да нет, я просто собирался полить розы. Хотя эти ворота открыты для всех. Не спешите, сын мой. Сидите и думайте, сколько вам будет угодно.

Снова закряхтев, священник встал и, спустившись с лестницы, направился к небольшому сараю, где хранился садовый инвентарь. Валентин увидел, как он вышел оттуда с садовой лейкой и побрел к колодцу в середине сада. Маркиз поднялся на ноги, чтобы помочь священнику вытащить ведро с водой из колодца. Несколько недель назад он бы не потрудился это сделать, да и вряд ли его нога ступила бы на церковный двор.

– Скажите мне, святой отец, – спросил он мгновение спустя, переливая полное ведро воды в лейку, – грех ли это, если не сказать человеку, что ты его опекаешь по чьей-то просьбе, когда тот считает, будто ты поступаешь по велению сердца?

– Ну, если и грех, то не смертный. Я бы назвал это ложью.

– Да, но ложь для ее же блага.

– Ну, это зависит от того, кто именно так расценивает. И не помешало ли это данной леди совершить то, что она намеревалась.

– А если то, что она намеревалась сделать, оказалось грехом?

Священник взглянул на него и некоторое время молчал.

Валентин поднял тяжелую лейку и стал поливать ближайшие, розовые кусты.

– Я, конечно, не могу поощрить грех. – Чуть улыбнувшись, священник взял у него полупустую лейку, чтобы продолжить полив. – Но порой исправлять что-то – гораздо более достойная задача, чем даже совершать ошибку.

– Во всяком случае, более трудная. Спасибо. Такой интересный разговор у нас получился, отец…

– Майкл. Я отец Майкл. Мне тоже этот разговор показался интересным, лорд Деверилл. Если захочется поговорить, заходите в понедельник или четверг.