Есть также свидетельства в пользу того, что на Евангелие от Фомы оказало влияние Евангелие от Луки. Евангелист Лука исправляет не совсем гладкую фразу Марка: «Нет ничего тайного, кроме того, что сделалось бы явным» (Мк 4:22) [букв, пер. — Прим. пер.] на более литературную: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным» (Лк 8:17). Именно эту отредактированную версию мы встречаем в Евангелии от Фомы, 5–6; греческая паралелль в Р.Оху. 654.5 полностью соответствует тексту Луки. Если Евангелие от Фомы действительно представляет собой ранний и независимый материал — откуда в нем редакторские исправления, сделанные Лукой?
Есть и другие указания на то, что Фома следует за Лукой (например, Фома 10 явно испытал влияние Лк 12:49; Фома 14 навеян Лк 10:8–9; на Фому 16 повлиял Лк 12:51–53, а также Мф 10:34–39; Фома 55 и 101 вдохновлены Лк 14:26–27 и Мф 10:37; Фома 73–75 основан на Лк 10:2). Учитывая все эти свидетельства, не приходится удивляться, что многие известные и уважаемые ученые выводят Евангелие от Фомы из канонических евангелий[12].
Защитники независимости Фомы от канонических евангелий часто указывают на сокращенную форму многих притч и речений в этом произведении. Один из самых известных примеров — притча о злых виноградарях (Мф 21:33–41, Мк 12:1–9, Лк 20:9–16, Фома 65). В первом стихе притчи у Марка используется зачин, взятый из Ис 5:1–7 — всего несколько слов. Большая часть этих слов в тексте Фомы не появляется. Кроссан видит в этом свидетельство того, что древнейшая форма притчи сохранена в Евангелии от Фомы, а не у Марка, приводящего якобы вторичную, расширенную версию[13]. Однако в зачине притчи у Луки сохраняются только два слова из Ис 5 («насадил виноградник»). Перед нами однозначный пример сокращения традиции. Другие ученые полагают, что версия Фомы представляет собой отредактированную и сокращенную версию Луки[14]. То же самое, возможно, относится к речению об отвергнутом камне (Мф 21:42, Мк 12:10–11, Лк 20:17, Фома 66). Марк в своей более длинной версии цитирует Пс 117:22–23. Лука цитирует только Пс 117:22. И снова Лука, зависящий от Марка и дальше отстоящий от традиции в ее оригинальной форме, сокращает традицию. Та же краткая форма появляется в Фоме. Следовательно, рискованно делать заключения о первенстве одной формы по отношению к другой, основываясь на том, какая из них более краткая. Вполне возможно, что Фома 65 и 66 — не отдельные логии и не взяты из досиноптической традиции, а составляют отредактированную версию притчи Марка, сокращенной Лукой.
4. Фома демонстрирует знакомство с поздними традициями, характерными для восточного, сирийского, христианства. Вскоре после публикации Евангелия от Фомы было отмечено, что новое евангелие носит на себе следы родства с восточным, сирийским, христианством, в особенности с его традициями II века, а именно с Татиановой гармонией четырех канонических евангелий, называемой «Диатессарон». Это очень важное замечание, поскольку «Диатессарон» был единственной формой евангелия, известной сирийским христианам во II веке. Необходимо тщательно рассмотреть все последствия этого наблюдения.
Защитники независимости Евангелия от Фомы и его датировки I веком отмечают, по меньшей мере, некоторую связь этого писания с сирийским христианством. Доминик Кроссан и Стивен Паттерсон справедливо называют родиной Евангелия от Фомы Эдессу в восточной Сирии. Они указывают, среди прочего, на то, что имя Иуда Фома мы находим и в других работах, возникших или распространявшихся в Сирии, например в Книге Фомы Состязателя (NHC 2.7), начало которой очень напоминает пролог Евангелия от Фомы: «Тайные слова, которые Спаситель говорил Иуде Фоме, а я, Мафайя, записал» (138. 1–3; см. 142.7: «Иуда, называемый Фомой»), и Деяния Фомы, в которых апостол именуется «Иуда Фома, также (называемый) Дидим» (1; см. 11: «Иуда, также Фома»), Более длинная форма имени в Деяниях Фомы согласуется с прологом Евангелия от Фомы, где апостол именуется Дидим Иуда Фома. В сирийской версии Ин 14:22 «Иуда, не Искариот» называется «Иудой Фомой». То же наименование сохраняется и в позднейшей сирийской христианской традиции[15].
Однако, несмотрй на эти параллели с сирийской традицией, отличительные характеристики которой, насколько нам известно, возникли во II веке, Кроссан и Паттерсон (и другие) не сомневаются в ранней датировке Евангелия от Фомы. Паттерсон полагает, что это собрание логий Иисуса могло возникнуть еще до конца I века (хотя допускает и более позднюю датировку). Кроссан считает, что первая редакция Фомы была создана в 50–х, а более поздняя — то есть имеющийся у нас текст — в 60–70–х годах I века. Иными словами, первая редакция Евангелия от Фомы древнее любого из новозаветных евангелий. Кроссан предполагает, что новозаветные евангелия младше даже позднейшей редакции Фомы[16].
Короче говоря, мнения ученых по этому вопросу разделились: многие доказывают, что Евангелие от Фомы создано в середине II века, и почти столь же многие (в том числе участники Семинара по Иисусу) — что оно возникло в I веке.
Последние, как правило, датируют Фому концом I века, однако полагают, что это произведение сохранило независимую традицию, которую в некоторых случаях следует предпочесть параллельным формам в новозаветных евангелиях.
Такой важный вопрос нельзя решать голосованием[1]. Думаю, нам необходимо скрупулезно рассмотреть Евангелие от Фомы, в особенности все его связи с сирийской традицией. На мой взгляд, этот текст нельзя датировать ранее, чем серединой II столетия. Известные нам свидетельства указывают, скорее, на последнюю четверть II века; а независимого материала, восходящего к I веку, в Фоме нет вообще.
Рассмотрим те данные, которые у нас есть.
Как в печати, так и в публичных лекциях Кроссан защищает древность и независимость Евангелия от Фомы, основываясь на двух принципиальных пунктах: (1) Он не видит в этом евангелии «общего композиционного замысла», не считая нескольких наборов речений, связанных лексическими повторами; и (2) в параллельных с новозаветными евангелиями пассажах он находит различия, которые, как полагает, невозможно объяснить редактурой со стороны автора Фомы. Таковы же и аргументы Паттерсона[17]. Как мы сейчас увидим, в том и в другом случае важнейшую роль играют сирийские свидетельства.
Ученые, знакомые с сирийской словесностью, почти сразу отметили семитский, точнее сирийский, стиль Евангелия от Фомы. Это вполне соответствует тому, что мы говорили ранее о форме имени апостола (не просто «Фома», а «Иуда Фома»). Эти ученые отмечали также, что отличительные черты Фомы согласуются с сирийской версией Нового Завета или с более ранним «Диатессароном» Татиана[18]. Более того, эти ученые предполагали, что родным языком Евангелия от Фомы или, по крайней мере, некоторых его частей был, возможно, сирийский, а не греческий, согласно общепринятому мнению.
В своем недавнем исследовании Николас Перрин осуществил проверку этого предположения. Он проанализировал весь текст Фомы, переведя коптскую версию на сирийский и на греческий. Результаты его исследования впечатляют. Принимая предположение, что изначально Евангелие от Фомы было написано не на коптском и не на греческом языке, а на сирийском (что вполне вероятно, учитывая его сирийские черты), мы обнаруживаем более пятисот лексических повторов, связывающих между собой почти все 114 речений, составляющих книгу. В сущности, всего к трем парам речений (56 и 57, 88 и 89, 104 и 105) лексических повторов не нашлось. Однако эти исключения едва ли фатальны для анализа Перрина, поскольку сирийские лексические повторы могли быть утрачены при переводе или переложении на коптский[19].
