— Конечно, И защитник Фиоти, и Формига, и Зито.

Я тебя с ними познакомлю. Они хорошие друзья!

Он закончил есть суп и засмеялся, как ребенок.

— Васконселлос! Васконселлос! — позвал он. — Иди сюда! Вот этот малыш хочет с тобой познакомиться. Пусть он станет твоим младшим братом.

Знаменитый голеадор (бомбардир — Ред.)рассматривал Пеле.

— Честное слово, это больше не клуб, — проворчал он, — а детские ясли. Сколько тебе лет?

— Скоро шестнадцать.

Он поднялся и подошел.

— Я карлик, согласен, но в шестнадцать лет я мог бы есть feijoada[4], поставив тарелку тебе на голову.

У него была очень выразительная манера разговаривать. Его мимика и короткие руки вызывали у Пеле желание улыбнуться.

— Да ты не волнуйся! Совсем не обязательно, чтобы у ворот распоряжались великаны. И мы, малыши, проскальзываем!

Подмигнув, он вернулся на свое место.

— Ну ешь же, — сказал Дорваль.

Пеле сделал еще одно усилие. Безуспешно. Решительно ничего не получалось в этот первый вечер.

Пеле встал. Остальные вели оживленный разговор. Приблизился к окну. В Бауру в это время мать, наверное, уже поставила супницу на стол. Радио тихонько играет. Отец читает газету. Слышно журчание воды. Это Зока, его брат, или же Дюсина, сестра, моет руки. Как раз передают последние известия… Кот потягивается, подходит к матери и начинает тереться о ее ноги. Брат и сестра только что уселись у лампы. А его место, Дико, справа от отца… Пустует. А может, кот использовал его, чтобы сесть поближе к пище?

Вдруг Пеле почувствовал, как что-то холодное скользнуло по щеке — слеза. Опечаленный, он поплелся в спальню и упал на кровать, сотрясаясь от рыданий. Самая глубокая детская грусть охватила его в тот день. Именно тогда, когда он хотел казаться мужчиной.

Сколько прошло времени? Он не заметил. Шум шагов вывел его из оцепенения. Подходил Васконселлос. Эй, бамбино, ты не пошел гулять со всеми?

«Нет», — покачал головой Пеле, и Васконселлос продолжал:

— Пойдем, вставай! Пошатаемся немного. Еще нет девяти часов.

Пеле вытер глаза, шумно потянул носом. Но новый знакомый сделал вид, что не замечает его грустного вида. Посвистывая, он вытащил из чемодана Пеле одежду и повесил ее в гардероб.

Рядом со стадионом находилось бистро[5] «Людовик XV». Они вошли туда, и Васконселлос шутливым тоном заказал бифштекс.

Васконселлоса все любили. Это было заметно с первого взгляда. За едой Васконселлос делился забавными воспоминаниями, удивительными случаями, которые происходили во время больших матчей…

Потом они немного прошлись. Пеле почувствовал себя уже лучше. Ночь выдалась спокойная и мягкая, небо было усеяно звездами. Легкий туман поднимался с моря.

Безмолвно подводил Пеле итог этой последней недели. Как жизнь могла быть одновременно и переменчивой и неподвижной? Он вспоминал.

Все началось в один прекрасный день. Без каких-либо предупреждений Вальдемар де Брито позвал Пеле и, пристально глядя в его глаза, спросил:

— Не согласился бы ты провести несколько дней в Сантосе, в «Вилья Бельмиро»?

— Где? — переспросил Пеле, не зная, серьезно ли говорит его футбольный тренер.

Тогда Вальдемар объяснил все подробно и в упор спросил, не побоится ли мальчик расстаться с семьей на много дней, даже на месяц.

— Месяц в Сантосе? — спросил обезумевший Пеле.

Но Вальдемар не смутился.

— Конечно, это не рядом, но если ты хочешь сделать что-либо стоящее в жизни, я не вижу другой возможности. Надо смотреть правде в лицо и слушаться моих советов. Поверь, что при такой технике, как у тебя, как раз настало время попытать счастья.

Пеле от неожиданности так и сел. В голове прыгали тысячи вопросов. Вальдемар положил ему руку на плечо:

— Понимаешь, вот уже несколько дней меня терзают сомнения больше, чем сейчас тебя. Ты должен мне помочь. К тому же я тебе очень доверяю и поэтому решил поговорить с тобой, прежде чем хоть словом обмолвлюсь с матерью. Я считаю тебя мужчиной, и было бы неблагородно не спросить твоего мнения. Ведь в первую очередь заинтересован ты, не так ли?

Пеле потерял способность говорить. Горло сжалось, глаза были пустыми. Никто никогда не говорил с ним подобным образом. Как с большим, взрослым. Ему хотелось ответить Вальдемару отрицательно, просить его в дальнейшем не утруждать себя, но…

Время шло. Чтобы хоть что-нибудь сказать, Пеле проронил:

Сколько километров от Сантоса до Бауру?

— Пятьсот.

Это поразительно. 500 километров?! Для Пеле все равно что если бы сегодня вечером нужно было отправляться на Марс. Сантос… Мальчик вдруг понял всю важность решения, которое ему предстояло принять. Может, вся жизнь его будет зависеть от ответа, который сейчас нужно дать! Вальдемар де Брито, конечно, принимает его за мужчину. Но мужчина — это он, Вальдемар. Дико полностью ему доверял и не сомневался никогда в безукоризненной честности сен[6] Вальдемара. Он тихо сказал:

— То, что вы сделаете, будет хорошо…

Тонкая улыбка промелькнула на губах Вальдемара.

Сейчас он сделает еще одно признание. Насколько труднее пришлось ему убедить донну Селесте, мать Пеле. «Это был дождь из слез, настоящий тропический ливень, который обрушился на меня, едва я коснулся этого вопроса». По ее печальному лицу катились такие крупные и обильные слезы, что настала очередь Вальдемара де Брито потерять голос. Он неподвижно стоял посреди кухни, опустив руки. Мать Пеле, донна Селесте, беззвучно плакала. Добрый Вальдемар смотрел на блестящие от катившихся слез щеки. На мгновение он подумал, что придется отступить.

Но это был не тот человек, который признает себя побежденным, не испытав все (потрясающий адвокат этот Вальдемар де Брито!). Он снова начал говорить своим тихим и ласковым голосом, отвернувшись к окну, старательно избегая взгляда этой женщины, которой причинял боль. Вальдемар говорил о будущем ребенка, о своей привязанности к их семье, о судьбе футболистов-про- фессионалов в Бразилии, об их карьере, о страданиях негров, цене счастья, своей добросовестности и о многом другом.

Он, словно итальянец, все время жестикулировал руками. Мать Пеле остановила его и воскликнула:

— Но ведь Дико только пятнадцать лет!

Вальдемар почувствовал ее колебание… Он медленно прислонился к окну.

— Скоро шестнадцать.

А затем пустил в ход главный аргумент, тот, который и толкнул его на этот шаг:

— Во всяком случае, у меня предчувствие, что из него кое-что получится. — И добавил, что в этом возрасте очень полезно заставить парня самому выпутываться.

Но он увидел, что донна Селесте смотрит в сторону, а он, выходит, говорит в стену… Настаивать бесполезно.

— Хорошо, — последовал нервный жест. — В конце концов, это не мое дело, решать должны вы. Если хотите, чтобы Пеле всю жизнь оставался никем, — смотрите… Однако я всегда буду считать, что был прав. До свидания.

Никогда никто не видел его таким взволнованным. Он взял газету, скрутил ее могучими руками и быстро вышел из дома. Но едва он достиг тротуара, как мать Дико подошла к двери и стала его звать:

— Сеньор Вальдемар! Сеньор Вальдемар!

Он вернулся.

— Извините меня. Вы, конечно, правы. Стоит отвезти Дико в Сантос, раз вы считаете, что так для него будет лучше.

Вальдемар де Брито застыл по стойке «смирно» в дверном проеме. Пеле подумал, что именно так когда- нибудь ему придется стоять во время исполнения военным оркестром бразильского гимна перед международным матчем. Он находил Вальдемара необычайным.

Самое трудное было сделано. Нужно признать очевидный факт: если бы даже пришлось «играть третий тайм», с отцом, то все равно Вальдемар уже выиграл встречу. Еще одну.

По правде говоря, Пеле (он в этом потом признался) дал свое согласие Вальдемару лишь только потому, что верил в отказ донны Селесте. Несмотря на силу убеждения Вальдемара.