Алиса была в босоножках на шпильках. Вряд ли в них удобно ходить, назначение было одно — подчеркнуть выразительные изгибы бедер и выпуклость ягодиц. Юбка была длинная, пышная, из черного шелковистого материала типа атласа. На коленях она струилась мягкими складками, а округлый живот открывала очень низко.
Юбка держалась на поясе-ленточке, пропущенной сквозь петли и завязанной ниже пупка слабым узелком. Очень слабым узелком. Эдаким бантиком с длинными концами, за которые стоит дернуть только раз и… Узелок-бант был как раз на уровне ее лобка. Роману видны были паховые складочки, эти чувственные ложбинки.
Выше юбки открывалось гладкое поле белоснежной кожи. Надет был только жакетик, очень-очень маленький, короткий, едва прикрывавший снизу ее восхитительные груди. Застежка предусмотрена не была. Вырез был очень глубокий — почти от соска до соска. Под жакетом был лифчик, если можно так было назвать это произведение искусства. Все, что Роман видел — а видеть он мог очень многое — было тончайшей сеткой из золотистых нитей. Сеточка только туго стягивала ее пышные формы, но ничего не скрывала.
Волосы были начесаны и уложены гораздо эффектнее, чем тогда в ресторане.
…3а прическу пришлось побороться. Камилла настаивала на гладкой прическе, но Алиса и Оливия объединились против нее, высказавшись за более мягкий, женственный стиль. Впрочем, Роман этого так и не узнал.
Глаза Алисы были подведены, ресницы накрашены, искристые тени подчеркивали фиалковое их сияние. Губы, очерченные темным карандашом, накрашенные, были такие влажные и жадные, что Роман не мог не среагировать.
— Я жду твоего одобрения, — улыбнулась Алиса. — Подойди поближе, рассмотри получше.
Сделав шаг, Роман оказался лишь в нескольких дюймах от нее, только порожек был между ними. Она не отошла, а наоборот, подалась вперед, и эти несколько дюймов перестали существовать. Роман, наклонив голову, хотел поцеловать ее, но язычок ее высунулся раньше, чем губы их встретились. Роман ощутил его трепетание между своими губами, на которых остался ее привкус.
Когда-то его целовали так, но то было давно. А это сейчас.
Твердые ее бугорки с явным намерением, не торопясь, скользнули по его коже. Алиса увернулась из рук Романа и направилась в глубь комнаты.
Вид ее удаляющейся фигуры, покачивающиеся бедра, тонкая, как стебелек, талия, возбудили Романа настолько, что белье стало ему помехой.
Комната освещалась только розовыми бликами камина и мерцанием нескольких высоких свечей фаллической формы, источающих в довершение всего запах мускуса.
— Тебе придется это по вкусу, — сказала Алиса, передавая ему резной хрустальный стаканчик, наполовину заполненный янтарным напитком.
Роман пригубил.
— «Кардью»? Как ты узнала?
— Может, совпадение. А может, я немного уже изучила тебя. Я хочу знать все, что тебе нравится, Роман. Все, каждую мелочь.
Алиса чуть подняла голову, как бы прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Наклонившись немного, она опустила указательный палец в его стакан, а затем потерла подушечкой тонкую ткань своей блузки в том месте, где виднелась жесткая шишечка.
— А так тебе понравится, Роман?
Роман прохрипел:
— Да.
Алиса почти нахмурилась. Отрицательно покачала головой, как будто отказываясь от чего-то. И потом сбросила жакетик прямо на пол.
— А так больше нравится? — спросила она.
У Романа перехватило дыхание. Груди ее были туго схвачены золотистой сеткой, как власяницей, кожа выпирала бугорками из нитяных ячеек. Казалось, что это узницы, посаженные в клетку, стремящиеся скорей на волю, нетерпеливо ждущие рук освободителя. Соски были глубокого красного цвета, темнее естественного, жесткие, как камушки, и совершенно открытые. Больше чем обнаженные. Больше чем голые. В их наготе было нечто вызывающее, как будто с них была содрана кожа, открывшая возбужденные нервные окончания.
Роман поставил бокал. Руки его потянулись к…
— Нет! Не трогай! Пока — не трогай.
Она накрыла груди пальцами, между которыми высовывались ее яркие соски. Этим движением она одновременно и предлагала себя, и сдерживала его.
— На тебе рубашка, — сказала она. — А я хочу кожей ощущать твою кожу.
Роман содрал сорочку, пуговицы с треском разлетелись. Алиса теперь подошла к нему, уткнулась сосками в грудь, потом начала ими ласкать его кожу, щекоча его и прижимаясь к нему. Потом она поцеловала его. Рот ее был алчен. Ее язык был подобен разъяренной змее. Пока губы их были вместе, тело Алисы содрогалось, волнообразно изгибаясь и еще теснее прижимаясь к нему.
Оторвавшись, она сделала шаг назад, губы ее дрожали, глаза горели нестерпимым желанием, она тяжело дышала.
Алиса сняла золотую сеточку, позволив своим сочным плодам выскочить на волю. Кожа вся была испещрена сетчатым рисунком, и нужно было обязательно разгладить эти следы. Роман начал…
— О нет! Давай сделаем все по-моему. Я хочу узнать тебя, Роман. Я хочу узнать каждую клеточку твоего тела.
— Давай! — потянул ее Роман.
— Вот сюда. Перед камином. На ковре. Я хочу, чтобы ты совсем разделся, и предоставь все мне, Роман. Снимай все, ложись передо мной на спину, вот так. Не двигайся! Я буду сначала все делать сама.
Роман повиновался. Алиса что-то делала у него за спиной. Похоже, она достала что-то из-под дивана и положила на угловой столик, поближе. Может, она приготовила какой-нибудь сюрприз и пока не хочет показывать. Роман не смотрел туда. Ему не хотелось мешать Алисе в ее намерениях. Женщинам надо доставлять только радость и удовлетворение.
Она подошла ближе, он лежал. Пальцы ее потянули за поясок-бант. Юбка скользнула по бедрам, упала. Алиса встала на колени, облизнула раскрытые губы и опустила к нему лицо. Она начала делать все те вещи, о которых мечтала, которых вожделела, которых Оливия и Камилла так подло и так долго лишали ее.
Портия сразу узнала его «Ауди». Машина потеряла лоск и была теперь немного побитая. Но это был, несомненно, его автомобиль. Через огромное окно она увидела чуть освещенные, движущиеся фигуры, но понять, кто это и что там происходит, было невозможно. Мешало мерцание нескольких свечей за окном.
Дверь была незаперта, более того, приоткрыта. Портия влетела в дом, молясь, чтобы помешать Д'Арси и Камилле совершить с Романом извращенные мерзости. Но, оказавшись в комнате, Портия увидела, что Д'Арси там нет. Там были только двое — Роман и Камилла.
Оцепенев, Портия стояла и смотрела. Роман лежал на спине, на его обнаженном теле мерцали розоватые и красноватые блики от огня. Лицо его было искажено мучительной гримасой, но именно такую гримасу на лице Романа Портия видела не один раз — это была гримаса не страдания, а неистовой страсти.
Причина этих сладких мучений была очевидна. Сверху на нем устроилась Камилла. Ее вызывающее тело было непотребно выставлено, непристойность здесь граничила одновременно с чувственной грациозностью и с животной похотью. Нечеловечески искаженная поза Камиллы была сродни позам каких-то ритуальных неистовых танцовщиц.
Она сидела на корточках, ступни ее были по обе стороны его тела, бедра широко расставлены, так широко, как у лабораторной лягушки, образовывая почти прямую линию от коленки до коленки.
Находясь на таком широком пьедестале, тело ее было выпрямлено и напряжено.
Руки она сцепила за спиной, груди ее торчали вперед и вверх. У нее было сейчас три точки опоры — ноги и мужской «жезл» Романа, на котором она двигалась то быстрее, то медленнее. После каждых трех-четырех раз она останавливалась и, посаженная на этот вожделенный кол, начинала медленно вращать бедрами и тазом сначала в одну, потом в другую сторону. Их обнаженные тела соприкасались сейчас только в одной точке — в этой всасывающей, втягивающей, всхлипывающей разверзнутой алчной пасти женской плоти. Приподнимаясь, она с шумом втягивала воздух и так же с шумом выдыхала его, приседая вновь. Двигаясь так по горячему и жесткому члену, она начала петь гимн похоти, с каждой секундой все громче и уверенней, но на последних заключительных нотах экстаза голос и дыхание стали отказывать ей.
