Стало быть, он потеряет «Кольт». Он стоил не более нескольких сотен долларов, но был нужен ему. На нем он зарабатывал на жизнь. Читая письмо, Роман затаил дыхание, моля Бога, чтобы «Кольт» каким-нибудь образом проскочил эту преграду или, по крайней мере, оставался у него подольше.

Второе письмо нанесло сильнейший удар. Почерка он не знал, но оно было от Оливии, написано ее рукой и чуть-чуть пахло духами. В нем говорилось, что в ее владении — законном владении — находится нечто, представляющее, вероятно, для него ценность. Если он хочет когда-либо вновь увидеть эту вещь, то должен прибыть по ее новому адресу — квартира-люкс на самом верху небоскреба в северной части города — точно в семь пятнадцать в тот же день.

Роман спорил сам с собой. Стоит ли набор того, чтобы из-за него испытывать на себе ненависть Оливии. Заставит ли она его унижаться из-за набора? Не собирается же Оливия предложить ему купить набор? Она знала, что он разорен. Роман был уверен, что Оливия не пожалеет его и не отдаст набор просто так. Это было бы не в ее характере.

Если он пойдет, то станет ли умолять ее? Он не знал. Для Джорджио Роман сделал бы все, но одна лишь мысль испытать на себе…

Он будет с ней в одной комнате…

Они будут дышать одним воздухом…

Это пугало. Возможно, там будет ее адвокат и они не останутся один на один, но и тогда… Роман увидит ее лицо, столкнется с тем, что он с ней сделал. Это подольет масла в огонь его ночных кошмаров, где ослепительно красивая справа Оливия поворачивается к нему…

Он обязан идти. Он пойдет. Он должен идти и пойдет.

Роман позвонил Ли в «Домино» и наговорил автоответчику свои извинения. Если бы трубку взял даже сам Ли, то Роман, скорее всего, все-таки отпросился бы с работы. Он терял свой автомобиль, не так ли? Он уже решил, что от Оливии сразу же отправится к Фелис. Все надо уладить в один день. Денег на бензин, чтобы добраться туда, и на автобусный билет обратно у него хватит, и еще останется три доллара семьдесят центов на непредвиденные расходы и чтобы продержаться, пока не найдет другой работы, где не требуется машина.

Он позвонил Фелис, дабы сообщить, что придет. И был вынужден наговорить все это автоответчику.

В подъезде небоскреба, где жила Оливия, стоял охранник. Он взглянул на джинсы и лучшую клетчатую рубашку Романа тем взглядом, каким охранники обычно окидывали Романа, когда он доставлял пиццу Несколько удивившись, что Роман ничего не нес, охранник сопроводил его к лифтам, объяснил, как попасть в апартаменты Оливии и дождался, пока двери лифта закроются.

Людям такого сорта не дозволено выполнять задания такого уровня без сопровождения.

Роман представил себе, как охранник следит за указателем этажей лифта, на случай, если он вдруг остановится на каком-нибудь другом этаже.

Двери раскрылись. Холл отсутствовал. Роман сразу же оказался в новой квартире Оливии. Видимо, она занимала целый этаж. Он был в гостиной, где находились два дивана и два кресла. Свободного места оставалось еще столько, что хватило бы для танцев Фред Эстер и Джинджерс Роджерс.

Оливия сидела около пылающего камина, хотя на улице было тепло. «Вот что делают богачи, — подумал Роман, — включают кондиционер и растапливают камин».

Оливия была в белом шелке. Струящееся белое платье ниспадало на такие же белые брюки. Обвинением Роману смотрелась стоящая подле ее кресла элегантная белая трость с серебряным набалдашником и острым концом.

Оливия не отрываясь смотрела на пламя, пошевеливая поленья специальным длинным медным прутом. Видимо, она пребывала в одиночестве.

Затем она повернулась к нему.

Роман сжал кулаки. Сейчас он увидит ее лицо — впервые с тех пор, как влажными, изорванными лоскутами оно, излучая жар, прижалось к нему. Сейчас он увидит.

Но не увидел.

Волосы правее пробора, свободно спадающие назад, были короче, чем раньше, но все же касались плеч. Слева они были зачесаны вперед и делили лицо надвое. Одна половина — прекрасна, другая — полностью скрыта.

— Сядь туда, — сказала она, показывая прутом на кресло напротив.

Роман молча подчинился.

— Ты не спросишь о моем бизнесе? — произнесла она. Слово «моем» прозвучало как-то странно растянуто. — О моем «Стейке»? Не хочешь узнать? Ведь, в конце концов, ты же имел к этому некоторое отношение, не так ли? Вначале?

— Ну и как бизнес? — пробормотал Роман, глядя на огонь.

Она вновь поправила поленья, яростно толкая их. Может быть, там, в огне, она видела Романа. Может быть, она выкалывала ему глаза, может быть, ввинчивала раскаленный докрасна прут ему прямо в мозг.

— Очень хорошо. Как мило, что ты спросил. Сейчас есть два ресторана, скоро появится третий. Дэрнинг думает, что я должна пользоваться привилегиями. За свою работу ты получаешь право питаться, разве не так? Ты своего рода прислуга? Что думаешь об этом?

Она вопросительно вскинула голову, будто ее слова вовсе и не предназначались для того, чтобы пронзить его до костей. Черная завеса тяжелых и блестящих волос колыхалась, но Роман ничего на ее лице не видел.

— Кто его знает, — ответил он.

— Нет. — Она довольно кивнула. — Ты не очень-то подходишь для бизнеса, не так ли? Если бы мы были… если бы мы были партнерами, то все важные решения должна была бы принимать я, не так ли?

Роман откашлялся. Это был единственный ответ, который он смог придумать.

— Похоже, что вместе мы никогда не были бы так удачливы, как я сама по себе. Ты разве не согласен?

— Относительно набора — набора Джорджио…

— Когда мы бывали вместе, — прервала Оливия, — когда я позволяла тебе целовать меня, трогать меня, мне никогда это не доставляло удовольствия. Я ненавидела каждое мгновение. От тебя я покрывалась мурашками. Я привыкла полоскать рот сразу же после того, как уходила от тебя. Мне хотелось сменить кожу. Хочу, чтобы ты узнал это на тот случай, если питал какие-то иллюзии. Даже… — произнесла она почти шепотом, — зеркальная девушка.

Но он не знал, не понимал относительно этой «зеркальной девушки». В действительности не понимал никто, даже, наверное, сама Оливия.

— Набор? — в свою очередь прервал Роман.

— О да! Реликвия герцогов Бургундских. Для тебя она много значит, не так ли, Роман?

Роман взял себя в руки. Вот оно. Сейчас он узнает, хватит ли у него смелости обратиться с просьбой.

— Да, — сказал он. — Я, безусловно, хотел бы его получить.

— Ведь триктрак — глупая игра?

— Если в нее не играешь, то, возможно, она такой и покажется. Могу понять.

— Глупая-глупая игра, — продолжала она настаивать. — Ты же знаешь, Роман, я вообще не играю. Я тебя просто с этим дурачила, как и со многим другим. Набор бесполезен для меня, если его не продавать, но и деньги мне не нужны. Никогда больше не потребуются. Никогда более Оливии Бостон не потребуется мужчина-покровитель. Теперь она сама богата. А с другой стороны, он для тебя очень много значит, этот дурацкий набор, не так ли, Роман?

— Да.

— Я не расслышала.

— Да! — ответил он громче.

— Вот так уже лучше. Ладно, поскольку у меня доброе сердце, я решила, что ты заслужил кое-что на память о Джорджио, и вот собираюсь в этом убедиться.

— Спасибо, Оливия. — Наверное, он должен был почувствовать облегчение. Все оказалось не так уж и сложно. Однако…

— Я достану тебе твой сувенир, Роман. — Она наклонилась вперед, дотянулась прутом и вытащила из огня маленький обуглившийся кружок. На одной его стороне еще сохранились остатки выпуклого рисунка.

— Думаю, что это когда-то напоминало те штучки из слоновой кости, кажется, шашки? Так ты их называл? Те, что были из черного дерева, похоже, уже все сгорели вместе с доской.

Он не ударил ее. Роман покинул апартаменты, не тронув Оливию. Это было самое трудное из всего, что ему довелось сделать за свою жизнь.

Роман ехал и ехал, прежде чем пришел в себя и начал осознавать, кто он и что делает. Наверное, движение было очень слабым или водители — очень внимательными, но его «Кольт» никого не задел.