— Вы встретились с Мазером вчера. Где?

— В одном месте на Салливан-стрит. Он поджидал, когда я выйду из лаборатории.

— Вы и раньше были с ним дружны?

— Нет, я узнала его, бывая в доме Джанет и Питера.

— Как вы думаете, почему он искал встречи с вами?

Анна ответила, не колеблясь:

— Чтобы сверить наши впечатления о человеке, которого я видела в вестибюле своего дома.

— И которого Мазер видел у дома Бредли?

Анна кивнула.

— Которого ни вы, ни кто-либо из гостей, выходивших из дома Бредли, там не видели?

Анна утверждающе закивала головой.

— А теперь насладимся ужином, — предлежал ей Маркс. — Вы любите улиток?

— Я люблю всякую еду, — ответила Анна, — и мне лучше поскорее начать, прежде чем я снова опьянею от мартини.

Если бы Мазер не сообщил Джанет, что будет в тот вечер в Чикаго, он бы немедленно вернулся в Нью-Йорк. Он не мог себе позволить фантастические мечты и сны Эрика Мазера в ореоле славы или покрытого позором. Его будущее не должно быть больше карманного компаса, определяющего каждый его шаг. Он не пойдет дальше того, что позволяют ему возможности и робкие надежды хотя бы частично восстановить свою честь и имя.

Джерри и Том следили за ним давно, они не сводят с него глаз и сейчас, он уверен в этом после инцидента в парке. Прежде они выбрали его как самого подходящего исполнителя своих планов, касающихся проникновения в окружение Бредли. Они, видимо, опробовали и других, но остановились на нем, как наиболее подходящем для них человеке. Об этом свидетельствовало то, как они в конце концов использовали Анну Руссо, стоило ему лишь упомянуть ее имя. Какая злая ирония, что в тот самый день, когда в справедливом гневе он дал достойный отпор обидчику, он невольно дал им знать о самом уязвимом своем месте, которое они так настойчиво в нем искали. Зло, рожденное добром!

Это он сам убедил себя в том, что, используя зло, можно творить добро, участвуя в их заговоре. Увы, все оказалось не так просто. Если быть честным, то теперь у него стало потребностью вспоминать то чувство торжества и ликования, которое он испытывал, дергая за веревочки и манипулируя Бредли, своим ничего не подозревавшим другом. Откуда эти зависть и злоба к тому, кого он искренне любил?

Они следили за ним, когда он ушел из парка; теперь же он будет следить за ними. Его последний контакт с ними был в день возвращения Питера. Договорившись с Джерри, он поместил объявление на третьем этаже факультета общих наук: «Продаются щенки. Звонить Ел 7=3390, после девяти вечера». Это означало, что Питер Бредли покинет свой дом в девять вечера, имея при себе фильм. Подтверждением, что ничего не изменилось и уговор остается в силе, был воздушный поцелуй. Он выполнил все это безукоризненно четко. Даже сейчас он испытывал щекочущую самолюбие гордость, но, осознав это, еще сильнее почувствовал презрение к себе.

Полдня он провел на пустынном, продуваемом ветрами берегу озера Мичиган у подножья скал Альбиона, обдумывая в деталях текст своего «признания». Он будет откровенен и безжалостен к себе и не напишет ни единого слова в свое оправдание. Прибрежный песок был зыбок под ногами. К вечеру он уехал в Чикаго, поставил машину в гараж, купил блокнот и снял номер в отеле «Палмер-хауз».

В комнате с высоким потолком и заклеенными наглухо окнами, выходившими на эстакаду, он начал писать:

«Они следили за мной достаточно давно и, возможно, наняли и этого юнца тоже. Думаю, потом они с ним расправились. Я постараюсь разузнать о нем, как только мне дадут возможность. У них были связи в университете. Фамилия юнца Остерман. Он ушел из моего класса в конце семестра, но появлялся время от времени в группе так называемых имажистов…»

После девяти позвонила Джанет. У него перехватило дух: подспудно он не был уверен, что она позвонит. Однако весь вечер писал с какой-то суеверной одержимостью, чтобы успеть все выложить на бумагу до ее звонка. Словно время стало мерилом его решимости сказать всю правду о себе. Страницы блокнота пестрели вычеркнутыми словами и абзацами, ибо он снова и снова пытался оправдать себя, а затем яростно вымарывал то, что написал. Стойкий рефлекс всей жизни трудно было побороть с пером в руке, даже если мнить себя равным Прусту.

Голос Мазера напрягся, когда он ответил на телефонный звонок.

— С вами все в порядке, Эрик? — спросила его Джанет.

— Да. А как вы?

— Хорошо, — ответила Джанет. — Все уже кончилось… я хочу сказать о церемонии. Осталась горстка пепла. Мы поставили ее под дубом, где покоятся все Бредли… рядом с сыном.

Мазер, конечно, знал, что у них был ребенок, но ни Питер ни Джанет никогда об этом с ним не говорили.

— Вот и еще один Бредли… — говорила Джанет.

— Почему он умер? Хотя, конечно, нет ничего странного в том, что человек вдруг превращается в коробочку с пеплом.

— Не надо, Джанет.

Но она продолжала:

— Весь день я вспоминала о том, сколько мест я не посетила с ним только потому, что не была уверена, что он хочет взять меня с собой. Это так неприлично, так уродливо иметь его в виде какого-то… браслета на руке.

— Ради всех святых, Джанет…

Но она не слышала.

— Эрик, человек должен иметь какую-то особую ценность. Что значит его смерть для того, кто убил его?

— Мне бы тоже хотелось это знать, — тихо ответил Мазер.

— Тогда скажите мне сейчас же. Это невыносимо для меня.

Что-то в ее голосе заставило Эрика сказать то, что он сказал:

— Питер был чист, Джанет. Грязь и тлен никогда не коснулись его души.

— Я знаю это, Эрик, я могу взять такси и приехать в центр города, ненадолго, хотя бы на один час. Мне надо уйти из этого дома.

Мазер посмотрел на ключ, лежавший у телефона.

— Номер 723, — сказал он.

Когда они закончили ужин, Маркс уже узнал кое-что об Анне Руссо. У нее был брат, археолог, он сейчас в Египте, в совместной с англичанами экспедиции. Египтологов не надо путать с археологами Объединенных арабских республик. У отца и матери Анны есть ферма в северной части Коннектикута, где они обосновались после того, как отец ушел из газеты. Он все еще пишет статьи, если его что-нибудь сильно разозлит. Но в целом вечер прошел не совсем так, как хотелось бы Марксу. Дело слишком зловещее, чтобы совмещать его с весельем и удовольствиями.

— Когда все это кончится… — неожиданно промолвил он, когда они с Анной вышли из ресторана, и вдруг замолчал. Получилось невежливо, так, словно он уже забыл о ней. — Анна, — снова начал он, — если вы никуда не спешите, я хотел бы, чтобы вы мне помогли в одном эксперименте. Это не займет много времени.

В машине он сообщил ей, что они едут в дом Бредли.

— Надеюсь, мы не станем взломщиками?

— Нет. Меня интересует то, что вокруг дома.

Анна сидела молча.

Движение на улицах уменьшилось. В открытое окно машины ворвался прохладный ветерок. Маркс предложил закрыть окно.

— Не надо, — возразила Анна. — Это настоящий свежий ветер, и я снова все забываю.

— И я тоже, — ответил Маркс, — что в моем случае хуже не придумаешь.

Рука Анны без перчатки лежала на сиденье между ними. Маркс положил на нее свою. Анна повернула руку ладонью вверх и сжала его ладонь. Она вспомнила, когда это было в первый раз. Тогда она уцепилась за его руку при опознании тела Питера Бредли.

Перед домом Бредли стояло несколько машин. Улица была почти пустой, редко когда проезжали машины. В окнах второго этажа из глубины комнат пробивался неяркий свет. Видимо, он горел давно, словно забыли потушить лампу. На первом этаже тоже было светло.

— Вы не помните, горел ли в тот вечер свет на первом этаже, — спросил Маркс, указывая на окна, под которыми они стояли.

— Нет, не помню, — ответила Анна. — Я очень спешила, чтобы догнать тех, кто ушел раньше. Я слышала их голоса на улице, но не видела никого из них. Эта улица плохо освещена, вам не кажется?