— Точно не могу судить, — сказал Херринг, — но накопали мы уже немало.

Редмонд безуспешно пытался вскрыть пакет с горячим кофе, но у него не получилось. Маркс посоветовал применить развертку, которой он чистит свою трубку.

— Я думал у нас крутой начальник, все знает и умеет, — заметил Перерро. — У меня всего лишь гарлемская школа.

— Испанский Гарлем, — поправил его Херринг. — Это особая школа. Там, где мы побывали, большинство врачей говорят по-испански. Многие из них эмигранты, беженцы и не любят откровенничать. Мы с Перерро подумали, может, их статус не так прочен: нет лицензии на широкую практику? А в этих районах врачи широкого профиля, ох, как нужны! Капитан, вы видели рахитиков? Их полно в Соединенных Штатах, в нашем великом городе Нью-Йорке. Дети с ногами… — тут он показал, подняв два своих худых пальца.

— Гуманист нашелся, — проворчал Редмонд. Пакет наконец открылся, обрызгав ему руку и несколько листков бумаги на столе.

Маркс, отодвинув их подальше, взял верхний. Краска еще не совсем просохла. Это был оттиск фоторобота, составленного Анной и Мазером, — оплывшее лицо, черные брови…

— Некоторые из здешних обитателей даже не знают адресов своих врачей, — продолжал докладывать Херринг, — знают только номер телефона, где можно оставить свой вызов. Ни один человек из опрошенных не мог сказать, на какой машине приезжает его врач. Но мы составили список из двенадцати докторов и уже проверили троих…

— Почему двенадцать? — спросил Редмонд.

— По числу тех мест, откуда попадают носовые платки в этот квартал. Одним Испанским Братством здесь на Рождество было роздано двадцать четыре носовых платка.

— Двадцать четыре? — переспросил Редмонд. — Боже правый…

— Одно из братств импортирует их из Чехословакии и в результате какой-то ошибки получило в десять раз больше, чем было заказано. Их роздали всем благотворительным фондам, которые имеются в списках, двадцати домам для престарелых, госпиталям и приютам. Но учтите, что только восемь из двадцати сдают белье в прачечную. Остается двенадцать мест для проверки. С каждого объекта мы получили пробы их стиральных порошков.

— Отличная работа, — похвалил Редмонд.

Херринг улыбнулся.

— Старина Перерро у нас первый нюхач по мылу. Будем звать его «чихач».

— Двенадцать учреждений и двенадцать докторов? — переспросил Маркс.

— Да, сэр. Как мы понимаем, они намеренно разделили благотворительные подарки на мелких получателей, чтобы не досталось все одному.

Не слишком ли много докторов? — удивился Маркс.

— Вы знаете, какие они, эти иностранные медики, — заметил Перерро. — Я слышал, среди них есть хирурги, изменившие внешность крупным криминальным шишкам. Пластическая хирургия, вы знаете.

Все уставились на Перерро.

— Я думал о ноже, — пояснил Перерро.

— Если это был хирургический нож, — напомнил ему Редмонд, — то у нас его нет.

Но Перерро, ничуть не смутившись, продолжал:

— Как вы посмотрите с этой точки зрения на доктора, которого мы ищем: может, у него здесь побочная работа, какая-нибудь дыра и хорошее прикрытие, позволяющее делать аборты?

У Херринга загорелись глаза. Он готов был поверить в эту новую теорию и развить ее дальше, но всего лишь спросил: — А что вы думаете об этом?

Редмонд вмешался.

— Ради всех святых, перестаньте играть в детективов, а приведите мне лучше того доктора, который оставлял машину на дровяном складе. Чертовски удалая из вас получается парочка, ничего не скажешь.

Молодые помощники детективов казались посрамленными, но не думали сдаваться.

— Я серьезно вас предупреждаю, — пригрозил им Редмонд. — Мне платят за то, чтобы я думал за весь этот участок. Вам же платят за вашу работу. Весь ваш «джаз» извольте изложить в форме полицейского рапорта. Отдайте улики в лабораторию, я буду давать задания на их основе.

— Хорошо, сэр, — сказал Херринг и заглянул в свой блокнот. — А как быть с докторами, которых мы еще не проверили?

— Завтра, — ответил Редмонд. — Может, лаборатория поубавит количество ваших докторов. Вы об этом не подумали?

Херринг промолчал.

— Если ваш доктор в списке, который вы собираетесь отдать нам, вы засветите его слишком рано, и мы, возможно, никогда его не поймаем. Вы проделали хорошую работу, но вы всего лишь члены одной команды. Помните об этом.

Маркс с фотороботом в руке последовал за Редмондом наверх к нему в кабинет.

— Эрик Мазер подтвердил сходство фоторобота с оригиналом, капитан?

— Насколько я знаю, нет. Но мы решили все равно фоторобот раздать. Мы всегда, если понадобится, можем распространить и другой. Это хорошая связь с прессой, а ее любит поддерживать ваш начальник!

Маркс ничего не ответил. К счастью, он не испытывает того нарастающего давления, которое ощущают на себе его начальники.

Редмонд сел за стол, достал трубку и стал набивать ее табаком.

— Знаете, — сказал он, — эта двойка проделала чертовски большую работу сегодня.

Маркс, сев напротив и поставив локти на стол, кивнул в знак согласия.

— Двенадцать докторов, двенадцать по-испански говорящих докторов. Откуда они все взялись?

Редмонд, сильно попыхивая, раскурил трубку.

— Куба? Херринг сказал, что среди них есть беженцы. Трухильо тоже постарался. Вот откуда они. Не поспеваешь узнавать о всех их революциях. Это все опасный народ, скажу я вам. Нам однажды вечером пришлось разгонять антикастровский митинг. Мне чуть не откусили палец. Это пыталась сделать женщина. До того она была яростной, что я даже испугался, как бы мне от ее укуса не заразиться бешенством. — Он через стол протянул Марксу руку и показал мизинец. — Восемь швов наложили.

— Кто? Испаноязычные доктора?

— Нет, разумеется, я отправился в больницу в Белвью. — Он снова раскурил трубку. Помолчав немного, он ткнул трубкой в Маркса. — Кстати, о предположении, которое высказал Перерро об абортах. Я думал над этим почти весь день. Конечно, здесь все это происходит. Но никак не могу понять, как это связано с Бредли.

Что-то как бы щелкнуло в памяти Маркса. Что же это, подумал он.

Редмонд смотрел на него, щурясь от табачного дыма. Он тут же понял, что чем-то задел молодого коллегу.

— Что же это? — повторил Маркс, стуча костяшками пальцев по лбу. — Что?

— Вдова Бредли — красивая женщина. Я сужу по фотографии в сегодняшнем «Журнале».

— Вот оно! — воскликнул Маркс, но тут же усомнился в своих ассоциациях. — Джанет Бредли, она фотограф. У нее скоро выйдет книга. Улицы этого квартала. Когда она вела там съемки, то иногда оставляла аппаратуру в доме Анны Руссо. С ней бывал и сам Бредли…

— А причем тут испанский доктор? — спросил Редмонд.

Маркс ответил не сразу. Ему будет нелегко объяснить капитану собственную реакцию на одну из фотографий в книге миссис Бредли. Вот откуда эти ассоциации! Редмонд терпеливо ждал. Маркс вынул сигарету и закурил.

— Книга называется «Дитя и город». Там есть снимок одного мальчугана, она часто его снимала, неумытого мальчонку, итальянца или пуэрториканца. Но одна из фотографий мне перевернула душу: молодая женщина на ступенях крыльца дома, глядящая на мальчишку. Чем дольше я смотрел на фотографию, тем сильнее чувствовал, что этой женщине что-то грозит и фотообъектив уловил этот момент. Его не создашь, его надо только ждать и уловить.

Маркс ожидал от Редмонда немедленного сарказма, дозу которого получил бы от своего начальника Фицджеральда.

Но капитан Редмонд его понял:

— На фотографии можно разглядеть дом?

— Не знаю. Мне надо снова увидеть этот снимок. Отчасти это может быть плод моего воображения, могло привидеться то, чего на самом деле нет, но мне кажется, в окне что-то было, какой-то знак.

— Табличка: доктор такой-то и прочее?

— Такая мысль мне тоже приходит в голову, — сказал Маркс.

Откинувшись на спинку кресла, Редмонд курил, о чем-то думая, а потом сказал:

— Итак, вполне возможно, что Питер Бредли мог узнать одного из нападавших. Или кто-то из них заподозрил это. Теперь давайте посмотрим, что у нас есть, и подумаем, в какой степени это может быть связано с тем, что произошло с Бредли в его последние часы. Что вы скажете на это?