Я с книгой породнился в дни войны. О, как же было то родство печально! Стянув потуже батькины штаны, Я убегал от голода В читальню. Читальня помещалась в старом доме. В ту пору был он вечерами слеп… Знакомая усталая мадонна Снимала с полки книгу, Словно хлеб. И подавала мне ее с улыбкой. И, видно, этим счастлива была. А я настороженною улиткой Прилаживался к краешку стола. И серый зал С печальными огнями Вмиг уплывал… И всё казалось сном. Хотя мне книги хлеб не заменяли, Но помогали забывать о нем. Мне встречи те Запомнятся надолго… И ныне – В дни успехов иль невзгод – Я снова здесь, И юная мадонна Насущный хлеб Мне с полки подает. 1965 «Когда я долго дома не бываю…» Когда я долго дома не бываю, То снится мне один и тот же сон: Я в доме нашем ставни открываю, Хотя давно живет без ставен он. Но всё равно я открываю ставни, Распахиваю окна на рассвет. Потом, во сне же, по привычке давней Я рву жасмин и в дом несу букет. Отец не доверяет мне жасмина И ветви все подравнивает сам. И входит мама. Говорит: «Как мило…», Цветы подносит к радостным глазам. А после ставит тот букет пахучий В кувшин, который я давно разбил. И просыпаюсь я на всякий случай, Поскольку раз уже наказан был. И всё меня в то утро беспокоит, Спешат тревоги вновь со всех сторон. И успокоить может только поезд, Что много раз разгадывал мой сон. 1977 Торжокские золотошвеи Смотрела крепостная мастерица На вышитую родину свою… То ль серебро, то ль золото искрится, То ли струятся слезы по шитью. И лишь ночами вспоминала грустно, Что жизнь ее ни в чем не берегла… Откуда же пришло твое искусство? Чьим колдовством помечена игла? А было так… Проснувшись на печи, Она по-детски улыбнулась солнцу, Когда сквозь закопченное оконце Пробились к ней весенние лучи. Как нити золотые – всю избу Они прошили радостным узором. Она смотрела воскрешенным взором И утро принимала за судьбу. Все в ней дрожало, волновалось, пело. И белый свет – как россыпи огней. Она к оконцу оглушенно села… И вот тогда пришло искусство к ней. Пришло от солнца, от любви… Оттуда, Где ей открылась бездна красоты. Она в иголку вдела это чудо, Ниспосланное Небом с высоты. И не было на ярмарке товара Искусней, чем торжокское шитье. Она надежду людям вышивала, И слезы, и отчаянье свое… 1996 «Срывают отчий дом…»
Срывают отчий дом. Как будто душу рушат. Всё прошлое – на слом. Прощаемся с минувшим. Прощаемся с собой. Ведь столько лет послушно, Как маленький собор, Хранил он наши души! Всю жизнь мы жили в нем, Беду и радость знали. Охвачены огнем Мои воспоминанья. Как жаль, что довелось Дожить до дня такого… Отец не прячет слез. Застряло в горле слово. И дом в последний раз Глядит на всех незряче. То ли жалеет нас, То ль о минувшем плачет. 1982 Отец Отец мой сдает. И тревожная старость Уже начинает справлять торжество. От силы былой так немного осталось. Я с грустью смотрю на отца своего. И прячу печаль, и смеюсь беззаботно, Стараясь внезапно не выдать себя… Он, словно поняв, поднимается бодро, Как позднее солнце в конце октября. Мы долгие годы в разлуке с ним были. Пытались друг друга понять до конца. Года, как тяжелые камни, побили Веселое, доброе сердце отца. Когда он идет по знакомой дороге, И я выхожу, чтобы встретить его, То сердце сжимается в поздней тревоге. 1975 «В актовом зале литинститута…» От студенческих общежитий до бессмертья – рукой подать. М. Светлов В актовом зале литинститута Мы сдаем экзамены на самих себя. Винокуров Женя, как юный Будда, В кресле притих, листки теребя. Здесь вся будущая литература – Трифонов, Друнина, Соколов… Смотрят классики то светло, то хмуро На тех, кто их потеснить готов. Мы получим с годами свои литпремии За книги, за искренность и войну. И останемся в том героическом времени, Которое нам поставят в вину. 2003 |
