«Дарю свои книги знакомым…» Дарю свои книги знакомым – Властителям судеб и снобам, Которым всегда не до книг. Поэтому черт с ней, с обидой, Когда, полистав их для вида, Они забывают о них. Забросят на книжную полку, Как в стог золотую иголку, Где имя окутает тьма. А я буду думать при этом, Что стал их любимым поэтом, Поскольку наивен весьма. Когда же мы встретимся снова, Сыграю уставшего сноба, И тем их сражу наповал. Но книг раздавать я не буду. Плесну коньяку им в посуду, Не слушая шумных похвал. 2003 «Какая поздняя весна!..»
Какая поздняя весна! Опять за окнами бело. А ты со мною холодна, Как будто душу замело. И я не знаю – чья вина. И я не знаю – чья вина. Всё перепуталось вокруг. В календаре давно весна, А за окном бело от вьюг. А за окном бело от вьюг. И ты прости меня, мой друг, За эту хмарь, за этот дождь, За эту белую метель, За то, что наш с тобой апрель На осень позднюю похож. Мы непогоду переждем. Еще иные дни придут, Порядок в небе наведут. Мы пробежимся под дождем, И смоет он печаль с души. Растопит солнце В сердце лед. Ты огорчаться не спеши, – Весна в пути, Она придет. Какая поздняя весна!.. Как велика ее вина! 1980 Счастливчик Я выиграть надеюсь Престижный миллион, Чтоб у дверей халдеи Мне стали бить поклон. Чтоб все меня любили За то, что я богат. И в гости приходили, Как танки на парад. Чтобы по всей округе Гремело имя рек. Чтоб брал я на поруки Голодных и калек. Чтоб важное начальство Ждало моих звонков. И на экране часто Теснил я м-ков. А, впрочем, нет резона Мне думать про барыш. Я жил без миллиона, Без килеров и крыш. И он все эти годы Жил тоже без меня. И ухожу я гордо, Монетами звеня. 2003 Люблю Спускалась женщина к реке, Красива и рыжеголова. Я для нее одно лишь слово Писал на выжженном песке. Она его читала вслух. «И я люблю…» – Мне говорила. И повторяла: «Милый, милый…» – Так, Что захватывало дух. Мы с ней сидели на песке, И солнце грело наши спины. Шумели сосны-исполины, Грачи кричали вдалеке. Я в честь ее стихи слагал, Переплывал быстрину нашу, Чтобы собрать букет ромашек И положить к ее ногам. Она смеялась и гадала, И лепестки с цветов рвала. То ль клятв моих ей не хватало, То ль суеверною была. С тех пор прошло немало лет. Глаза закрою – вижу снова, Как я пишу одно лишь слово, Которому забвенья нет. 1976 «Мне приснился Президент…» Мне приснился Президент. Мы сидели рядом. Я использовал момент – Попросил награду. Как-никак, а юбилей. Сколько лет скопилось. Президент сказал: «О’кэй! Окажу вам милость». – И, добавив – «Будет так!», – Мило улыбнулся. Ну, а я такой м-к, – Взял, да и проснулся. Тишина Я стал бояться тишины… Когда иду я улицей ночной, Мне кажется – я слышу чьи-то сны. И тишина смыкается за мной. Всё безмятежно, всё в плену покоя. Вокруг меня – ни одного лица. Я в тишину вхожу, как входят в горе, Когда ему ни края, ни конца. Когда оно вот так неотвратимо, Как эта притаившаяся тишь. И улица – как старая картина, Где ничего почти не различишь. Но я ее намеренно бужу, Стучусь в асфальт я злыми каблуками. Уснувшему беспечно этажу Кидаю в стену крик свой, Словно камень. Чтоб кто-нибудь бы вышел на порог Или хотя бы выругался, что ли… Я в той ночи, как будто в чистом поле, Где голос мой и страх мой одинок. 1964 «Поэта решили сделать начальством…» Поэта решили сделать начальством. А он считает это несчастьем… И происходят странные превращенья: Те, кто при встречах кивал едва, Теперь, как пальто, подают слова. Здороваются, словно просят прощенья. Поэт не привык К этим льстивым поклонам. К фальшивым взглядам полувлюбленным. Он остается во всем поэтом. И еще чудаком при этом. Прежним товарищем для друзей. Чернорабочим для Музы своей. И добрая слава о нем в народе… А он продолжает свое твердить: «Должности приходят и уходят. Поэзии некуда уходить». 1969 |
