— Чуть не половина японцев имеет университетский диплом… Девять десятых японцев — средний класс… Девяносто девять процентов населения Японии — это мы, японцы!

Над раздробленной на мелкие острова японской землёй вставал монолит — японцы. Все, как один человек.

— Как их различать-то? — плакала Наташина дочь Ирочка. Она уже несколько месяцев ходила в свой первый класс, и мать поинтересовалась, есть ли у неё друзья? В ответ девочка заплакала: — Как их различать? Они же все одинаковые!

Привыкшие к своему монолиту японцы недоумевали там, где он кончался.

— В Москве я видел много черноволосых! И черноглазых!

В голосе Хидэо звучало осуждение — русским полагалось быть блондинами с голубыми глазами. В России не было порядка! В Японии порядок был. Её населяли только черноволосые люди. Они одинаково одевались, одинаково говорили… И действовали одинаково. Может, они одинаково думали?

Она стояла у окна своего кабинета. Время приближалось к обеду. И хотя путей попасть в столовую было множество, все японцы выбирали один — не самый короткий, зато самый простой, состоящий из двух прямых отрезков. Иностранцы же ходили как попало, косо пересекая улицу, срезая углы. Но те из них, кто прижились, ходили как японцы. Так что, посмотрев, как идёт человек в столовую, можно было определить, как долго он здесь живёт и нашёл ли общий язык с этой страной. Белокурый парень остановился у края тротуара, выбирая дорогу покороче, у клумбы притормозил опять, соображая, как её обогнуть, — на нестандартной короткой дороге приходилось принимать решения ежеминутно. А японцы шагали по длинному пути мерно, бездумно. Значит, так им легче жить, избегая самостоятельных решений и нестандартных действий и расчленяя сложную дорогу на простые куски?

К единству своему японцы относились ревностно — стоило иностранцу сказать дурное о ком-то из них, как сородичи тут же бросались на защиту:

— Давайте как следует разберёмся! Может, это только выглядит так ужасно? Может, это — поверхностное впечатление? Может, для этого поступка были основания?

Японцы, которые не дружили и почти не разговаривали друг с другом, эти самые японцы несли в своих худеньких телах огромную энергию единения. Словно скрытый от посторонних глаз магнит выстраивал послушные железные порошинки японского общества в одном направлении. И ей надлежало поворачиваться вместе со всеми. Иначе острые маленькие частички начинали неуютно колоть её упрямые бока.

Это случилось весной, в самом начале её японской жизни.

— Мы, японцы, никогда не покупаем рис с длинными зёрнышками, который Вы выбрали! — В тихом, тоненьком голосе Намико звякнули стальные нотки. — Мы, японцы, предпочитаем короткое зерно.

За короткие зёрна надо было платить вдвое больше, чем за длинные, но только что прибывшая гостья не решилась перечить хозяйке, послушно вернула пакет с дешёвым рисом на полку, взяла дорогой. В мясном ряду сцена повторилась. Её выбор опять не понравился Намико.

— Мы, японцы, не любим такое мясо…

Нелюбимым мясом была постная говядина.

— Мы, японцы, предпочитаем вот это…

Намико взяла в руки кусок в тонких прожилках жира. Щуплые японцы любили жирное мясо?! Любили так сильно, что готовы были платить за него почти в десять раз дороже, чем за постное? Намико заметила колебания русской, явно не готовой отдать сто с лишним долларов за килограмм столь любимого японцами продукта.

— Посмотрите, жир не сосредоточен толстым слоем, как обычно, а распределён по всей мякоти. Это очень вкусно! Только наши крестьяне умеют делать так — они поят коров пивом, массируют… Это — очень сложный процесс. Потому мясо стоит так дорого…

Намико убеждала с жаром торгового агента. И добивала личным примером — укладывала в свою тележку пакет с дорогим жирным мясом. И другие японки постной говядиной пренебрегали, магазин её уценял аж до десяти долларов за килограмм. В этом было нечто загадочное — бережливые японки, привыкшие экономить каждую йену, не брали дешёвое мясо и дешёвый рис из-за какой-то прихоти вроде короткого зёрнышка?

— Да не при чём тут зёрнышки, — усмехалась Наташа. — Просто дешёвый рис индонезийский, а дешёвое мясо австралийское. А японцы покупают только своё.

Японцы готовы были переплачивать, чтобы родная йена не уплыла за океан! Положительный торговый баланс Японии начинался с домохозяек. Это вызывало уважение. А русская похвала — "эта вещь хорошая, импортная!" — стыд. Японцы брали своё, не глядя на цену. Японский рис, основной продукт, который готовили на завтрак, обед и ужин, стоил до пятисот йен за килограмм. Откуда набегала огромная цена, становилось ясно после первых же поездок по Японии: из окна пригородной электрички и даже городского автобуса видны были крошечные, как клумбы, рисовые поля, сунутые куда попало, на любой свободный клочок земли, на обочины дорог, почти под колёса машин. Никакому комбайну на эти делянки не влезть. Обрабатывать их можно только руками, как встарь. И с той же эффективностью.

— Да, наш рис стоит дорого, — соглашался Шимада. — Но наши крестьяне работают очень тяжело, их надо поддержать.

И Хидэо говорил серьёзно:

— Мы обязаны покупать свой рис, чтобы сохранять продовольственную самостоятельность Японии!

Японцы покупали то, что выгодно не им, а Японии?! Иностранцу трудно принять такую дозу патриотизма. А для японца она привычна. Конечно, в магазинах можно было найти дешёвые привозные продукты и ширпотреб из Китая, а в центре Токио попадались иностранные автомобили, но эта капля терялась в море вещей с этикеткой "сделано в Японии". По улицам японских городов бежали исключительно Ниссаны, Хонды и Тойоты. Японские заводы работали только на японском оборудовании. В японских конторах писали японскими ручками на японской бумаге и стирали японский карандаш японским ластиком. В японском доме, даже если перерыть его весь, не удалось бы отыскать ни нитки, ни гвоздя иностранного происхождения. Японский врач прописывал только японские лекарства… Содержимое тюбика с иероглифами помогало раскрасневшейся царапине на её ноге куда хуже, чем русская синтомициновая эмульсия, но в аптеке названий иностранных лекарств не знали. Японское телевидение показывало только японское кино, японскую кулинарию, японскую борьбу сумо и японскую игру го, вроде шашек. И японских певцов, которые пели японские песни. В японских лабораториях работали только японские приборы…

— К сожалению, наши компьютеры несовместимы с американскими, — говорил ей Хидэо, когда она впервые пришла в университет. — Возможно, специально для Вас мы купим американский компьютер, а пока попробуйте приспособить свои программы к японской системе. — Через полгода он улыбался. — Мне кажется, Вы привыкли работать на японских машинах. Хорошо, что нам не придётся покупать американский компьютер! Он дорог.

Хидэо не хотел отдавать японские деньги даже американцам. И не хотел, чтобы они уплыли в Россию.

— Ваша газовая колонка устаревшего образца, — ласково говорил он, впервые вводя её в квартиру. — Купите новую, ту, что подороже, она лучше.

Она не последовала совету Хидэо — старая колонка работала неплохо. Он огорчился и во время очередного визита в её квартиру предложил купить огнетушитель: — Я отвечаю за Вашу безопасность! Огнетушитель уже был повешен хозяином снаружи возле входной двери, но Хидэо, потрогав рукой железный баллон, вместо того, чтобы обрадоваться, что вверенная его заботам иностранка живёт в безопасности, почему-то расстроился, а вечером позвонил.

— Я решил, что Вам следует застраховать свою квартиру! — Узнав, что исполнять его дорогостоящий наказ она не собирается, Хидэо рассердился. — Вам так хорошо платят, а Вы тратите так мало!

Он не стеснялся признать, что присматривает за её тратами. И не сомневался — он, сэнсэй, имеет на это право! А его обязанность — помочь оставить японские деньги, временно попавшие в русский карман, на японской земле. Приходя к ней в гости, Хидэо подкручивал ручку обогревателя на полную мощность. Квартирка раскалялась, как баня, по лицу Хидэо градом катился пот, но он стоически улыбался: