В опустевшем метро она читала названия станций — Чиода, Гинза… Звучало легендарно. Гинза — главная улица Токио. Прямо у станции метро Хигаши-Гинза стоял дворец с красной крышей. У входа висели афиши с сильно загримированными людьми, толпился народ. Театр?

— Хай, хай! Кабуки- театр, — подтвердила молодая девушка.

У неё ёкнуло сердце — вот так запросто она может попасть в знаменитый театр Кабуки! В одной из касс продавали билет на целый день, чтобы засесть в десять тридцать утра и просидеть до девяти вечера — каждые полтора часа в театре давали новое представление. На одну часть билеты продавали в другой кассе, только на галёрку, зато дёшево, за одну тысячу йен. Здесь стояла длинная очередь, выползавшая на улицу, под синий пластмассовый тент. Очередь не столько стояла, сколько сидела, положив прямо на асфальт подушечки. Состояла очередь в основном из старушек с ласковыми лицами старых учительниц и скромных юных очкариков — должно быть, самых прилежных из их учеников.

На галёрке было душно и очень многолюдно — это в будни-то, днём. Щуплый паренёк в больших очках, вежливо указал ей на единственное, кажется, свободное кресло, представился:

— Студент из провинции! — И признался, что в Токио он впервые. И улыбнулся смущённо, протягивая ей программку: — Здесь есть содержание на английском языке! — Он старался помочь ей, что-то объяснить, он очень хотел, чтобы ей понравилось представление.

Понять простенький сюжет было немудрено. Труднее оказалось постичь, в чём состояла прелесть того, что разыгрывалось перед ней. На сцену без занавеса с грубо намалёванными на заднике соснами вышла цепочка мужчин в серых кимоно. Они опустились на колени, заиграли на странных инструментах и запели сдавленно, тоскливо. Потом явился некто в пёстром халате и брюках на полметра длиннее ноги. Он пнул штанину, потом переставил ногу и запел натужным голосом. К нему присоединился другой мужчина в таком же одеянии. Они принялись громко ругаться, даже пытались подраться, кажется. Ситуацию разрядил третий мужчина, переодетый дамой. Жеманно играя бамбуковым зонтиком, он прошёлся по сцене и скрылся навсегда. Отчаявшись ухватить нить действия, она просто смотрела, просто слушала… И временами ей казалось, что через странные вопли просачивается к ней тонкой струйкой нечто суровое, наивное… Настоящее.

Шикарные магазины Гинзы показались ей надменными, а для кошелька и вовсе враждебными. А боковые улочки, в изобилии убегавшие от большой Гинзы, куда более свойскими — здешние магазинчики, лавчонки, ресторанчики притягивали невиданными вещицами, неотразимыми запахами. И сходной ценой. В дешёвом кафе она съела большую креветку, зажаренную в сухарях. Обедавшие с нею за одним столом японцы помогали, чем могли. Работяга в комбинезоне нацедил ей стакан воды из бака, старик подал палочки, молоденький клерк помог расплатиться… В сумерки над улочками зажглись гирлянды лампочек, зацокали лаковыми сандалиями дамы в кимоно, посреди серого делового Токио Гинза мерцала праздником, карнавалом…

Она уезжала из Токио без сожаления, посмеиваясь над собой — она честно выполнила программу, положенную японскому провинциалу в столице: посетила императорскую резиденцию, прошлась по Гинзе…

— Я была в театре Кабуки! — похвасталась она в лаборатории.

— А я там никогда не был, — равнодушно процедил Шимада.

— И я, — сознался Миура.

— А я вообще не понимаю, что они там делают? — пожала плечами Митико. — Кричат, кричат…

— Кабуки? — немедленно вступил в разговор вошедший в студенческую Хидэо. — Нет, я там не был. Но Токио я люблю! Я родился там. Это из-за войны нашей семье пришлось перебраться в провинцию. О, Токио! — Хидэо улыбнулся мечтательно и грустно. И не стал слушать её рассказ о том, как душно и суетно в Токио.

— Я только что вернулся из Лондона, — сообщил он, просыпаясь от сладких токийских грез. — Конференция прошла прекрасно! Моё имя упоминали тридцать четыре процента докладчиков, восемнадцать процентов цитировали мои работы…

Она посмотрела на него с надеждой — может, шутит? Но сэнсэй вычислял проценты всерьез. Ей захотелось его прервать:

— А как погода в Лондоне?

Хидэо посмотрел на неё сердито.

— Вас всё время интересуют какие-то посторонние вещи: погода в Токио, погода в Лондоне… Я не заметил, какая там погода! Я всё время проводил на заседаниях. Я был очень, очень занят!

Я и забыла,

Что накрашены губы мои…

Чистый источник!

Тиё

Только их крики слышны…

Белые цапли невидимы

Утром на свежем снегу.

Тиё

Кротость часто силу ломает.

Женщина захочет — сквозь скалу пройдёт.

Японские пословицы

Она не в Японии, в сущности, жила, а в университете. А университет — это мужчины. Что она знала о японских женщинах? С глянцевых картинок японских журналов, с открыток, с красочных календарей смотрели кроткими глазами ланей завёрнутые в яркий шёлк кимоно хрупкие красавицы. Но по улицам японских городов шли совсем другие женщины! Подхватив сильными руками тяжёлые сумки, пристегнув за спину малыша, они твёрдо, размашисто шагали в кроссовках, в брюках. Переноска тяжестей — дело женщины. В этом вопросе Япония была непоколебима. Городская толпа состояла из мужчин налегке и тяжело гружёных женщин. Молодые мужчины иногда брали на руки ребёнка, сумку никогда. Даже профессор западного стиля Кобаяси доверял таскать свои чемоданы супруге. Даже современно мыслящий ассистент Шимада использовал единственную в доме машину для своих поездок на работу, оставляя тяжёлые сумки жене. Даже представители просвещённого молодого поколения, студенты, галантно придерживали дверь, пока единственная девочка в группе, Митико, переносила наполненный керосином обогреватель. Русское сердце не выдерживало таких сцен.

— Почему Вы не поможете ей? — спрашивала она ребят.

Мальчишки недоумевали:

— А почему мы должны ей помогать?

— Но женщины слабее мужчин!

Парни удивлённо хлопали глазами, а случившийся поблизости Шимада, покрутив в недоумении головой, ухмылялся.

— Я понял, русские считают, что к женщине надо относиться, как к инвалиду.

Японским мужчинам мысль о женской слабости казалась дикой. Телевидение показывало популярную японскую певицу с твёрдым взглядом из-под низкой чёлки, с голосом мощным, хриплым. А в самурайском телесериале топила негодяев в офуре сильная красивая девушка. И в современных японских детективах убийцей часто бывала дама. Хрупкая, как статуэтка, невеста, мстя за своего жениха, ловко выхватывала из рукава кимоно нож, била резко, профессионально. Фильмы делали японские мужчины. Не сомневавшиеся в силе японских женщин.

Зухра пришла к ней в гости, принесла в подарок пиво. К несчастью, открывалки в доме не нашлось, и хозяйке пришлось ковырять пробку вилкой. Муж Зухры молча наблюдал, морщился брезгливо. Он даже великодушно предлагал обойтись без пива. Но помочь не пытался. И терпеливо ждал, пока она в конце концов сбила пробку о кромку умывальника и наполнила бокалы — разливать спиртное в Японии тоже дело женщины. И эту ценную японскую традицию полезно было бы перенести в Россию, чтобы муж без жены бутылки открыть не мог. Да не привьётся у нас такое, потому что руки у русских мужиков мастеровые. А вот у японских…

Это случилось во время коллективного пикника у моря. В ожидании парома студенты и сэнсэи зашли в маленькое кафе на берегу перекусить. Пожилой японец, родственник хозяйки, рассказывал, что был лесорубом в здешних местах, улыбался иностранке. Уходя, она пожала старику руку. Крик получился громкий. Все, кто был в кафе, переполошились. Старик тряс руку, дул на неё и быстро говорил что-то, показывая всем свою ладонь. А она оправдывалась смущённо, не понимая, как женщина могла так навредить руке хоть и бывшего, но всё же лесоруба. С этого дня она стала осторожнее пожимать руки японских мужчин — слабые, нежные, с тонкими пальчиками, отзывавшимися вяло, как шёлковые ленточки, ведь они держали только авторучку да тоненькие палочки для еды. Зато руки японских женщин можно было сжимать без опаски — даже у профессорских жён ладони были шершавые, крепкие — рабочие. Им приходилось стряпать, стирать, растить детей, сады, открывать бутылки, тяжести таскать… И на помощь мужей они рассчитывать не могли.