— Когда Вы успели заказать столько еды? — спросила она сэнсэя. И сэнсэй объяснил:
— В китайском ресторане достаточно назвать сумму, которую посетитель хочет потратить, а набор блюд определит сам официант.
Это напоминало комплексный обед. И японский ресторан — там клиент тоже произносил только одно слово, например, "сашими", и получал обед из пяти блюд. И никто его не спрашивал, хочет ли он рис и мисо-суп? Здешние люди привыкли есть, что принесут, не привередничая. Обед закончился компотиком, в котором плавали вишенки и кусочки белого, пахнущего гвоздикой желе. Сакагути метнул всё это в рот, не глядя, и вскочил — японские профессора всегда спешат. И спешкой хвастают, как знаком высшего отличия. Сэнсэй ел так быстро, что сомнений в его высоком положении не возникало. И умчался он почти бегом, бросив через плечо:
— Секретарши отведут Вас в гостиницу, я заказал Вам номер…
Крошечный номер походил на пластмассовую мыльницу, сделанную одним нажатием штампа. Между столом и кроватью достало места только для того, чтобы поставить шлёпанцы. Но надевать их не имело смысла — ходить было негде. Кровать занимала всю комнатку, тесную, как шкаф. На крошечном столе ни телевизору, ни даже чайнику места не нашлось. Она открыла конверт, вручённый Сакагути при прощании конверт. Там лежало шестьдесят тысяч йен — щедрая плата за короткую лекцию. Да сэнсэй ей и не за лекцию платил. Три года назад профессор приезжал по её приглашению в Россию, его визит оплачивала русская академия наук. Теперь он исполнял долг благодарности. И нового сотрудничества, плодящего новые долги, затевать не хотел. Она выбросила в мусорницу приготовленные для Сакагути научные бумаги, подошла к окну посмотреть на столицу.
С высоты её двенадцатого этажа столица выглядела неважно — в густом смоге теснились нагромождения грязно-серых домов, втиснутых как попало, случайно. Единственным светлым пятном на улице был розовый женский зад внушительных размеров, в два этажа. Картина висела на фасаде дома напротив. Сакагути снял для неё гостиницу в Роппонги, известном весёлом квартале. Вряд ли сэнсэй задумывался о славе квартала, он просто выбрал отель поближе к институту. И тот, кто строил тут институт, не обратил внимания на нелогичное соседство, просто построил, где нашлось место. Она решила прогуляться по весёлому кварталу Роппонги. Стены дома возле гостиницы украшала целая коллекция фотографий едва прикрытых девушек, в соседнем здании с зашторенными окнами давали стриптиз. Об этом сообщил ей по-английски вежливый японский юноша, приглашавший спуститься вниз по затемнённой лестнице. А бойкая рыжая американка в сомбреро бесцеремонно хватала зазевавшихся, пытаясь затащить их в мексиканский ресторан. Парень, национальную принадлежность которого мешали определить зелёные волосы, громко извещал о начале работы дискотеки — у дверей большого бетонного здания, похожего на склад, выстроилась длинная очередь молодёжи. В глубь весёлого квартала уходили глухие, плохо освещённые улицы. На одной из них она купила сущи, которые продавала прямо из окна своей квартиры бедно одетая пожилая женщина. Сущи были крупные, тёплые, с рыбой, с вишней… В своём номере она взяла из холодильника банку с питьём. Банки лежали на боку в гнёздах пластмассовой панели, обернувшись к клиенту дном. Разглядеть этикетки было трудно. Оказалось, коричневый бочок скрывал не ожидаемый китайский чай, а пиво. Но вернуть банку на место не удалось — гнездо закрылось металлической шторкой. Она поддалась вымогательству бара-ловушки, выпила пива.
Следующий день обещал жару под сорок, поэтому она проснулась пораньше, вышла на улицу… В шесть утра в квартале Роппонги было безлюдно, только маленькие фургончики сновали по улицам. Им навстречу из задних дверей ресторанчиков выбегали заспанные парни, вынося корзины, полные неряшливо скомканных мокрых салфеток. Из чрева грузовичков они забирали салфетки чистые, скатанные в аккуратные трубочки, запаянные в пластик. Кажется, именно салфетки были главной заботой утреннего квартала. Фургончики уезжали, увозя запах помоев и грязного белья, оставляя дух свежих пирожных и морской рыбы. Часам к семи на улицах появились уборщики. Они упаковали в чёрные пакеты обильный ночной мусор и стали тереть щётками тротуары. Из клочьев мыльной пены являлись весёлые разноцветные плитки — квартал Роппонги отмывался от ночной грязи.
На карте Токио в самом центре серого массива города она разглядела зелёный островок, императорскую резиденцию Чиода. По карте казалось — недалеко, и она отправилась пешком. По большому проспекту мчались четыре потока машин. Ещё четыре потока неслись по эстакаде над улицей. Смешанный с парами бензина и вонью асфальта дридцатипятиградусный воздух прилипал к гортани и не проходил в лёгкие. Носовой платок, которым она утирала вспотевшее лицо, мгновенно превратился в мокрый комок. Она решила спуститься в подвернувшееся метро. Поезд только что отошел, оставив на платформе цепочку элегантных молодых людей в кремовой униформе. Она удивилась — зачем столько дежурных? Станция быстро заполнилась народом, она оказалась в самом центре толпы. Она заметалась на отведённом ей пространстве — полсантиметра вправо, полсантиметра влево, но никакой возможности отступления у неё не было, разве что срочно обзавестись крыльями и взлететь. Точно в тот момент, когда на платформу уже нельзя было добавить ни одного человека, подкатил поезд. Он был полон. Но толпа не отступила — она выдохнула разом и дружно шагнула к раскрывшимся дверям. Первые как-то втиснулись. Оставшихся принялись запихивать внутрь кремовые униформисты, которых она приняла за дежурных. Оказавшись в точности напротив дверей, они активно заработали руками в белых перчатках, ногами и даже головами в форменных фуражках. Люди, заранее согласные со своей участью, подчинялись толкачам с выражением сонного безразличия. Кусочек пола, чтобы стоять, достался редким счастливцам. Остальные держались на естественных кривизнах тел соседей. Приткнувшись кое-как на чей-то ботинок, упёршись в чей-то портфель, она прикидывала, протянет ли три остановки, не дыша. Кондиционер повизгивал, задыхаясь. На следующей остановке толкачи умудрились упаковать в вагон кого-то ещё, но это уже ничего не меняло — стиснутая толпа была поглощена страданием. Если бы кто-нибудь теперь сформулировал ей цель этого путешествия — посмотреть императорский дворец — она бы его убила.
Странно, но на нужной остановке её как-то вынесло наружу. Увлекаемая толпой, она деловой рысцой потрусила к выходу, прошла под низкими, как в подвале, сводами в желтоватой несвежей побелке, в тёмной вязи проводов, гулко протопала по железной, почти заводской лестнице… У выхода собралась было свободно вздохнуть, но вместо свежести ощутила раскалённое дыхание улицы. В метро всё-таки работал кондиционер. Свернув с людной улицы, она сразу поняла, что двигается в правильном направлении — в задушенном бензином и асфальтом воздухе почувствовалось дыхание трав и воды. Среди давки людей и домов открылись просторные газоны, заботливо постриженные и политые, большой, как лес, парк с аллеями шириной в две японские улицы… Словно кусок другого мира — вольготного, зелёного — был вставлен в серую толчею Токио. В канале, отделявшем этот мир от прочего города, плавали чёрные лебеди.
В парке на скамейках спали бродяги. Самый хозяйственный постелил на лавку добытый где-то рваный матрац, поставил коробку из-под вчерашнего ужина и пустую банку из-под сакэ на гравий дорожки. Старательно обходя бродяг, туристы из Китая выстроились для группового фото на фоне конной статуи из позеленевшей бронзы. Молодой японец с фотоаппаратом тоже долго фотографировал бронзового коня. А потом покупал мороженое в автомате, быстро съедал его и шёл покупать опять. Должно быть, он приехал сюда с мечтой провинциального мальчишки — наесться токийского мороженого и пофотографировать столицу всласть. Сразу за парком начинался огромный плац, посыпанный мелкой щебёнкой. Он был пуст, только на дальнем его краю маячил одинокий полицейский. Он охранял вход на выгнутый мостик через канал. За мостиком в изрядном отдалении выступала над деревьями серая крыша со вздёрнутыми вверх уголками — императорский дворец. Кучка провинциалов — приземистых, по-крестьянски крепких, робко перебралась через плац, стараясь ступать осторожно, не шурша, выстроилась перед фотографом. Снимались все вместе, стайками, поодиночке… И все на том месте, где виднелась крыша. Должно быть, это и было центральным пунктом программы приезжих, заветной мечтой каждого японского провинциала — фотография на фоне императорского дворца.
