Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Мы, японцы, любим тепло! — А ей было неловко, потому что в университете он, сидя в своём промёрзшем кабинете, говорил: — Мы, японцы, любим прохладу. Японские деньги Хидэо предпочитал экономить, её — тратить.

Операция по предотвращению вывоза её японских капиталов за рубеж имела множество направлений. Ласковые дамы из Шимин-центра ласково убеждали её покупать японские платья и туфли. И от души огорчались, когда она артачилась.

— Да, это дорого, но зато какое качество!

Уговаривали так горячо, словно продавали своё, хотя на службе в универмагах профессорские жёны явно не состояли. Даже Шимада осторожно советовал.

— Вам стоит приобрести наш компьютер. У нас хорошие компьютеры. Вы же захотите привезти из Японии сувенир…

Она старалась убеждать себя: все эти советы — просто знак гостеприимства! Но уж очень настойчиво и часто звучали предложения покупать японское!

Она стояла у окна своего кабинета. На сумрачном зимнем небе расплывалось тёмное пятно — вороны. Даже птицы в этой стране летели все в одном направлении. По улице шли одинаковые люди в одинаково неброской одежде. Здесь не бросалось в глаза богатство, и не было нищих в этой стране-мечте, где все равны. Где каждый — прежде всего японец. И для каждого — прежде всего Япония. И у каждого — государственное мышление:

- Мы, японцы…

И уверенность — что хорошо для Японии, хорошо и для него:

— Мы — японцы!

Она стояла, думая, откуда оно — это японское единообразие? Может, оттого, что острова, отделённые от большой земли немалой водой, долгие века жили в изоляции, без притока свежей крови? И весь многочисленный ныне японский народ пошёл от малого числа людей, от ограниченного набора генов. В результате вся страна — один род, где люди похожи друг на друга, как братья. Мононация. Удобная штука — мононация. Ею легко управлять. Опасная штука — мононация. Она неустойчива, как стол на одной ножке, нажми легонько пальцем и стол опрокинется. А чтобы он стоял, мононация должна быть чистой, однородной. И потому для неё опасны преступники и гении. Все, кто не как все.

Бродяга с большой белой собакой (Мост через провал)

О, сколько их на полях!

Но каждый цветёт по-своему -

В этом высший подвиг цветка.

Басё

Пришла беда — полагайся на себя.

Японская пословица

Виталий нашёл её сам, прислал электронное письмо.

— Я старожил и знаю всех русских в городе. Я вообще многое здесь знаю, могу помочь, если Вам нужна помощь! — Помощь была нужна. Они встретились и долго гуляли по торговому центру. О себе Виталий рассказывал так: — Я - технолог, моё дело — не думать, а кнопки нажимать. Я неважно учился, всегда был троечником, но растить кристаллы умею. И здесь делаю то же, что и в Москве. Только платят мне за это побольше.

В Японии Виталию удалось осуществить свою главную мечту — посадить жену дома. Ему, сыну мусульманина, это казалось очень важным. В России жене приходится работать — на мужнину зарплату младшего научного сотрудника невозможно было прокормить двоих детей.

Японией Виталий был доволен. Он даже научился справляться с главной японской неприятностью — работой допоздна.

— Ну, можно ли работать до десяти вечера, если начинаешь в девять утра? Нельзя! Умрёшь! Сойдёшь с ума! Но я придумал методу, — делился Виталий, — Работаю до пяти, потом иду в столовую ужинать. Если не торопиться, можно минут на сорок растянуть. А потом брожу по городу, по магазинам… Осточертели мне эти магазины! — Он бросил ненавидящий взгляд на великолепие Ичибанчо.

— Часам к восьми возвращаюсь в лабораторию показаться боссу. Потом часок кое-как кантуюсь, электронную почту смотрю, то да сё… Вот бы выучиться спать за столом, как японцы! — Он мечтательно улыбался. И сокрушался: — Дольше, чем до девяти, я высидеть не могу. Самый первый ухожу. На меня косятся, однако держат.

Тронутая муками Виталия, она посоветовала ему плюнуть на местные обычаи и уходить домой пораньше. Он снисходительно хмыкнул:

— Нельзя! Вы недавно приехали, Вы их не понимаете! А я понял: тут главное — их правилам подчиняться! Быть как все! Я в Японии дотягиваю уже четвёртый год. И всё нормально. Вот только детей тут трудно учить…

С младшей дочкой проблем у Виталия не было — она ходила в школу с удовольствием. В её первом классе у каждого ученика было своё деревце в школьном саду и своя зверушка в живом уголке, ей это нравилось. Она выучилась плавать и осенью на празднике прощания с бассейном вместе с одноклассниками ныряла на дно за банками сока. У младшей всё шло хорошо, а вот старшего товарищи за что-то невзлюбили, и отец не понимал, за что.

— Парень он покладистый, спокойный и по-японски хорошо говорит — если повернётся спиной, и не поймёшь, что не японец. И к математике способный, лучший в классе. — Но класс объявил ему бойкот. — Штука это страшная, — мрачнел Виталий, — все ребята в классе дружно травят одного. Почему? Не прижился, не пришёлся. Может, глупее других, может, умнее. Не такой, как все. — Но если нельзя побороть бойкот, можно сменить школу. — Нельзя, — качал головой Виталий. — Все дети приписаны к школе своего района. В другую не возьмут. Правда, в последнее время появились частные школы. Но их мало, и они очень дороги. — Виталий предпочёл сына из школы совсем забрать. Теперь мать сама занималась с ним по русским учебникам. — Это даже лучше, — утешал себя Виталий.

Полгода назад мать возила сына в Москву и, определив его на месяц в класс, где он учился, обнаружила, что парень безнадёжно отстал. И не только по русскому, но и по математике и другим предметам.

— Иероглифы всё время отнимают, — сердился Виталий, — а ведь ему уже четырнадцать! После восьмого в России надо экзамены сдавать, а то в десятилетку не возьмут, а там и институт пролетит и замаячит армия. Пусть уж лучше мать учит. Вот только скучно парню сидеть при мамкиной юбке одному. Ему товарищи нужны, подружки… — Но возвращать сына в школу Виталий не собирался. — От бойкота здесь дети и самоубийством кончают, — Виталий бледнел. — Странно, что Вы не знаете про школьные бойкоты, по телевизору часто показывают детей-самоубийц.

Так вот о чём были эти телепередачи — пустая парта в классе, цветы на ней… И фотография девочки или парнишки. Значит, это были жертвы бойкота. Дети-самоубийцы. Страшное сочетание слов.

Они шли по Ичибанчо. В сущности, Виталий знал в городе немного, только большие магазины.

— Музеи? Храмы? — Виталий пожал плечами. Он там не бывал.

И вывески он прочесть не умел — не знал язык страны, где так долго живёт.

— Скучно здесь, — сознался Виталий. — Когда я дома работал почти бесплатно, как-то интереснее было. Конечно, мы здесь прибарахлились, приоделись. В прошлом году, когда я домой в отпуск ехал, думал, я самый шикарный буду — всё на мне японское. А там таких пол-Москвы. Я вообще не знаю, зачем мне эти деньги? Так, коплю… — И словно спохватился: — А вообще-то мы здесь хорошо живём! В каникулы детей в Диснейлэнд повезём…

Виталий вдруг остановился. Прямо у его ног возникло нечто немыслимое здесь, посреди нарядной торговой улицы. На ярких плитках тротуара спали двое — мужчина и большая собака.

Они лежали возле дверей уже закрывшегося в этот час маленького магазинчика, привалившись друг к другу похожими головами, всклокоченными, немытыми. Должно быть, собака была когда-то белой и роскошной, но теперь её грязная шерсть свалялась, пожелтела. И длинные волосы мужчины, прежде чёрные, висели серыми, как у его собаки, космами.

— Бродяга, — равнодушно бросил Виталий. — А Вы думали, в Японии их нет?

Люди обходили спящих, словно не замечая. Чистенькие, благополучные люди, одетые в одинаковое, серое. А бродяга, что спал на тротуаре, был в засаленной красной куртке. Может, ему не нравился серый цвет? Не нравился тёмный, как у всех, костюм? И его несчастная псина не походила на своих японских подруг. В стране похожих людей почти все собаки были похожи тоже — небольшие, с короткой шерстью, с загнутым колечком пушистым хвостом. И обязательно песочного цвета. Словно единый питомник снабдил мононациональную страну монолитным собачьим племенем. А собака бродяги была большой, косматой и белой. Может, потому её и отвергла стая?

127
{"b":"252966","o":1}