В подворотнях Сорок второй улицы жались черные проститутки (с виду женщины) в серебряных париках и коротких юбках. «Книжные лавки для совершеннолетних» чередовались с массажными салонами и, что еще хуже, с греческими ресторанами, чад которых напоминал о кругах дантовского ада. Сколоченные на скорую руку кинотеатры рекламировали порнофильмы и фильмы об убийствах, знакомых здешней публике отнюдь не понаслышке.

— Они все такие… непривлекательные. — Реакция Джеральдины была точь-в-точь моей. Но она употребила слово, которым я не пользовалась. — Когда век Кали кончится, они будут счастливы.

— Откуда ты знаешь? — заупрямилась я. — Может, им нравится так жить.

— Сомневаюсь.

На углу Восьмой авеню красовалась еще одна афиша, рекламировавшая митинг в «Мэдисон сквер-гардене». Имя Калки было написано двухметровыми буквами. Под портретом Калки на белом коне значились имена артистов, которые должны были выступить с ним пятнадцатого марта. Смесь шоу-бизнеса и религии резала глаз и внушала смутную тревогу. Я подумала о выступлении магараджи в хьюстонском «Астродоме». Или об Александре Попе на стадионе «Янки». Видимо, целью всей этой шумихи был массовый психоз. Но при чем тут конец? Конец с большой буквы?

Джеральдина смотрела на афишу как завороженная.

— Ты молишься?

Она покачала головой и засмеялась.

— Нет. Вернее, да. В каком-то смысле. Я молилась, чтобы Калки не свалился с этой лошади и не свернул себе шею. Он ужасно боится лошадей.

Мы быстро шли по Восьмой авеню. Бледное солнце махнуло рукой на свои попытки, и небо приобрело цвет грязи. Меня начало знобить.

У пятачка, облюбованного танцорами в стиле «гоу-гоу» (мужчинами), я спросила, как бы выразился Г. В. Вейс, в лоб:

— Что будет с нами третьего апреля? Мы тоже сгорим?

— Мы продолжимся. — Ответ прозвучал слишком быстро.

— В прежней форме?

— Думаю, в измененной. Но точно не знаю. У меня не сохранилось воспоминаний о предыдущем конце света. А у тебя?

— Конечно, нет. — Эта игра начинала раздражать меня. — У меня не сохранилось ничего, кроме воспоминаний о настоящем времени. — Я отступила в сторону, пропуская шедшего мимо наркомана. Его глаза были закрыты; он спал на ходу. — Я не верю, что мы продолжимся.

— Продолжимся. — Когда Джеральдина не молчала, то говорила очень убежденно. Я решила, что у них с Лакшми любовная связь. Именно поэтому Джеральдина стремилась поддерживать веру и помогать им играть в божественность. Или же (возможно ли?) она тоже принимала участие в распространении наркотиков. Я поняла, как мало я знаю о своих коллегах, Совершенных Мастерах. Думаю, если бы у меня тогда была возможность сбежать, я бы сделала это. Меня не вдохновляли идущие за нами по пятам китайские убийцы. Кандидаты в президенты с их повестками. Агенты Бюро наркотиков с обвинительными актами. К несчастью, я нуждалась в деньгах. Нуждалась в «Сан». Нуждалась в Калки. У меня была работа. Но счастья это не приносило.

Таинственный «Мэдисон сквер-гарден» (возле которого не было и намека на сквер) был знаком благодаря телевидению. Здесь проводились съезды политических партий. Охрана свирепствовала. К счастью, наши стражи сумели договориться с коллегами. Нас пропустили, но предупредили, что доктор Лоуэлл только что уехал.

Мы с Джеральдиной вошли в зал. Лучи полудюжины прожекторов были направлены на середину сцены, где несколько человек заканчивало сооружать двенадцатиметровую пирамиду. По словам Джеральдины, это сооружение должно было раскрываться при одном нажатии на кнопку; она сама принимала участие в его проектировании. Вершину пирамиды украшал предназначенный для Калки низкий трон.

У подножия пирамиды стоял маленький седой мужчина с бородой, наблюдавший за монтажом какой-то сложной аппаратуры. Джеральдина представила меня профессору Людвигу Джосси. Он получил Нобелевскую премию за выделение мельчайшей (на тот момент) частицы энергии, кварка. Он преподавал в Лозанне. Много лет изучал Веданту. А недавно признал Калки последней инкарнацией Вишну. Поскольку профессор Джосси был первым крупным ученым, присоединившимся к Калки, это тоже было пущено в ход ради дополнительной рекламы. Видимо, он должен был составлять приятный контраст с рок-звездами, проникшимися верой в Калки. На взгляд постороннего человека, все эти исполнители были абсолютно «задвинуты» (как бы сказали они сами) на идее Конца.

Профессор Джосси говорил по-английски с заметным акцентом.

— Я думаю, техника не подведет. Изображение будет отличное.

— А оно не сорвется в момент расщепления атома? — настойчиво спросила Джеральдина. В то время достаточно было одного упоминания о расщеплении атома, чтобы лишить меня покоя.

— Я нажму на кнопку сразу же, как только Калки назовет точную дату конца века Кали. Потом мы сможем наблюдать реальную картину исчезновения атома на специально сконструированном экране, расположенном над его головой. Цвета будут роскошные и захватывающие дух. Это будет самое драматическое зрелище в мире, доказывающее, что у Вишну есть сила создавать и разрушать…

Мне стало плохо. Если эти люди действительно так безумны, как я начинала думать, машина профессора Джосси собиралась уничтожить не только один атом. Начнется цепная реакция. Все посыплется как костяшки домино. Землю окутает пламя ядерного взрыва. Изо всех сил стараясь казаться небрежной, я спросила, нет ли опасности возникновения термоядерной реакции.

Профессор Джосси не принял этот вопрос всерьез.

— Конечно, нет. Это будет всего лишь проверка и предупреждение. Людям нужно дать время очиститься. Позже, конечно…

Джеральдина прервала профессора, словно боялась, что он скажет лишнее:

— Позже Калки сделает то, что должен сделать. — Внезапно она указала на пирамиду за нашими спинами. — А вот и он!

Мы с профессором обернулись, наполовину ожидая увидеть Калки. Но Джеральдина указывала на верхнюю часть огромной пенопластовой статуи Вишну. На шкиве медленно спускались увенчанная короной голова и туловище (с четырьмя руками), готовые соединиться с нижней частью, которая уже стояла за пирамидой.

Мы молча следили за тем, как половины сошлись. В полумраке это зрелище казалось призрачным и вызывало мистический ужас. Я тут же сбежала от Джеральдины и провела остаток дня, покупая игрушки в магазине Шварца.

Телефон зазвонил в восемь утра. Я проснулась с трудом. Я снова принимала валиум. Из-за постоянного присутствие охраны, из-за угрозы со стороны Джейсона Макклауда (реальной или мифической), из-за китайских снайперов (реальных или мифических), конца света (реального или мифического) нервы у меня были, как любил выражаться Г. В. Вейс, натянуты до предела.

— Кто? — Я была не в силах сказать «алло».

— Джеральдина. Калки здесь. Мы на корабле. Он называется «Нараяна». Мы все ждем тебя. — Она дала мне адрес пристани на Ист-ривер. Я ответила, что выхожу немедленно.

Я положила в стакан ложку растворимого кофе, налила горячей воды из-под крана и залпом выпила эту смесь. Вообще-то я была «жаворонком», но только не в тот день. Во-первых, на меня еще действовал валиум. Во-вторых, я понимала, что мне снились какие-то сны, но ни одного из них не помнила; обычно это был плохой признак. Я решила пройти до пристани пешком, чтобы выветрить из головы угар.

Утро было холодным. Небо — темным. Весна запаздывала. Я шла на восток по Пятьдесят седьмой улице и наблюдала за тем, как ученики Калки делают свое дело. Это было впечатляюще. Сначала они подходили к хорошо одетому человеку того типа, который обычно за милю обходит каждого попрошайку, призывающего жертвовать на храм того или иного бога. Потом начинали очаровывать его (или ее). Брошюры обычно брали. Бумажные лотосы брали всегда. Лотерея «Лотос» привлекала даже процветающих. Вся страна торопилась купить пятничную газету, в которой печатались выигравшие номера.

«Нараяна» оказалась чем-то вроде знаменитой «Куин Мэри», к величайшему прискорбию, вставшей на прикол в Лонг-Бич. Поскольку до сих пор мне не случалось бывать на столь огромном корабле, я была уверена, что именно такими были океанские лайнеры до появления реактивного судового двигателя.