Внезапно Калки расхохотался. Остальные засмеялись тоже. По обязанности. Затем Калки сказал:

— Джеральдина, ты хватила через край! Спору нет, ты великий ученый. И я уверен, что ты права. Если бы был какой-нибудь способ сохранить Китайский генофонд, я бы сделал это. И генофонды всех других этносов тоже. Создал бы генетический ноев ковчег. Но ты не хуже моего знаешь, что это было невозможно. Конец должны были пережить только пятеро. И из этих пяти прародителем мог стать только один. Сам создатель.

— Банки спермы… — Джеральдина была раздосадована. Казалось, ее рыжие волосы стояли дыбом и трещали от электричества.

— Уничтожены! — улыбнулся ей Калки.

— Как уничтожены? — спросила я.

— Национальный праздник. Мораторий. Нет никаких хранилищ. Брать нечего. Подумайте сами. Сперма сохраняет оплодотворяющую способность только при определенной температуре. Когда электричество отключилось, всем этим миллиардам сперматозоидов пришел конец.

— Я об этом не подумала, — сказала Джеральдина. — Ты прав. Конечно. — Как и все мы, Джеральдина быстро признавала свои ошибки. Но было видно, что она разочарована.

— Единственное будущее человечества, — промолвил Калки, — находится здесь! — Он медленно прикрыл рукой промежность. Мы испугались. И даже ужаснулись. Не столько этому жесту, сколько его демонстративной правдивости.

— Я тут раскопал кассету, — сказал Джайлс, пытаясь сгладить неловкость, — с записью инаугурации последнего президента. Хотите посмотреть? Это очень забавно.

Мы посмотрели телевизор. Потом пожелали Джайлсу спокойной ночи. Он стоял на ступеньках Блэйр-хауса и махал нам вслед, пока мы не дошли до Лафайет-парка.

Было полнолуние. Неужели полная луна действительно способна влиять на поведение людей? Хотя я больше не была женщиной в узком смысле этого слова, менструации которой приходят и уходят, подчиняясь луне, иногда в полнолуние я чувствую, что в моем теле начинает бродить призрак какой-то древней силы. В ту ночь я очень хорошо сознавала свое старое, первичное «я».

С Капитолийского холма был слышен вой волков. Они редко подходили к нам. Если подходили, то вели себя дружелюбно. Но осторожно. Предпочитали держаться на расстоянии.

Когда мы вошли в Лафайет-парк, волки перестали выть и в мире воцарилась тишина. Даже сейчас я не могу привыкнуть ко всеобщему спокойствию. Но тут ничего нельзя поделать, в отличие от темноты. Идя навстречу нашим пожеланиям, Калки не выключал подсветку Белого дома с заката до рассвета. Мой стол стоит так, что я вижу знаменитый портик даже сейчас, когда пишу эти строки.

— Не хотите пропустить по стаканчику на ночь? — У Калки все еще было праздничное настроение.

— Нет, спасибо, — сказала я, зная, что у Джеральдины снова разболелась голова.

— А мне вообще давно пора спать, — промолвила Лакшми.

Когда мы переходили через Потомак, зарычал лев. Мы прислушались, не раздастся ли ответный рев. Нет, не раздался.

— Сегодня Джайлс был очень странным, — сказала Лакшми.

— Ему приходится нелегко. — Казалось, Калки сочувствовал ему. Но он всегда щедр к нам. Легко мирится с нашими недостатками и восхваляет наши достоинства. Не потому ли, что мы — это его сны, длящиеся по его воле? Если так, то что случится с нами, когда он проснется?

— Я должен был, — вдруг сказал он, — спасти Эстеллу.

— В самом деле? — Лицо Лакшми, залитое белым светом луны, стало суровым.

— Вот видишь? — рассмеялся он. — Именно поэтому я и не стал ее спасать. Ты начала бы ревновать. Но если бы я сделал это, у Джайлса была бы пара. И все сложилось бы куда лучше. Однако пять не могут стать шестью. Даже с помощью новой математики.

Джеральдина поцеловала Калки в щеку.

— Бог Вишну сделал то, что должен был сделать, — сказала она. — Ты всегда прав.

— Не всегда, — возразила Лакшми. — Когда Джимми находится в образе человека, он совершает такие же ошибки, как и все мы. Но когда он бог… ну, это совсем другое дело.

— Вся разница, — с улыбкой произнес Калки, — заключается в теле, в котором я заключен.

Видя, что Калки нисколько не обижается на святотатство Лакшми, я тоже позволила себе маленькую ересь.

— Должно быть, — сказала я с невозмутимым видом, который пришелся бы по вкусу Г. В. Вейсу, — когда Вишну переключается с Келли на Калки, это немного похоже на преобразование переменного тока в постоянный.

Они засмеялись. И пожелали нам спокойной ночи. Какая красивая пара, думала я, следя за тем, как они медленно идут к портику Белого дома. Калки обнимал Лакшми за талию; ее голова лежала на его плече.

Когда мы с Джеральдиной вошли в «Хей-Адамс», Джек, Джилл и Ребенок буйно приветствовали нас. Потом, как обычно, я принялась за уборку. Последний проект Джека заключался в выдирании набивки из диванов. Несмотря на неодобрение Джилл, он продолжает оставаться настоящим разрушителем. Зато Джилл — прирожденная хранительница домашнего очага, как и положено матери.

— Сомневаюсь, что у нового человечества будут лучшие родители, — сказала я Джеральдине, вынимая из стиснутого кулака Джека остатки конского волоса.

— У них хорошая семья, — согласилась Джеральдина. — Но думаю, что, если бы должны были остаться еще один мужчина и одна женщина, способные к воспроизводству, они были бы парой не хуже. — То, с каким нажимом она произнесла слова «должны были», заставило меня отпустить Джека.

— Ты в самом деле считаешь, что здесь должны быть другие?

Джеральдина не ответила. Ее преданность Калки не вызывала сомнений. Она начала подниматься по лестнице. Я заперла детей в баре и последовала за ней.

Я помогла Джеральдине снять платье от Баленсиаги — намного более сложное произведение искусства, чем моя простая, но изящная модель Чарльза Джеймса. Я снова обратила внимание, как сильно Джеральдина напоминает Пердиту с портрета Джошуа Рейнольдса, который я подарила ей на день рождения. Эта картина висит над ее кроватью.

— Как мне жаль нас, — сказала она, ложась в постель.

— Потому что мы не можем иметь детей… от Калки?

— Да. Глупо с моей стороны. Знаю. Потому что он выбрал нас для Золотого Века только оттого, что мы не можем иметь детей. И все же…

— И все же нам есть за что благодарить его.

Джеральдина улыбнулась, несмотря на головную боль.

— Я знаю, — сказала она. Мы обнялись. А потом я ушла к себе.

Я приняла «Алка-Зельцер» и аспирин. Теперь я окончательно протрезвела, и сна у меня ни в одном глазу. Где-то поблизости воют волки. Нет, неверно. За исключением таких редких случаев, как празднование полнолуния, волки воют редко. Чаще всего они тявкают. Как сейчас.

Эта запись — последняя. Я описала, как закончился век Кали и как начался Золотой Век. Конечно, с моей точки зрения. Другой точки зрения у меня быть не могло.

Третье оттингера, 3 П.К.

Прошло ровно два года с тех пор, как я закончила свои воспоминания. Калки хочет, чтобы я написала постскриптум. Не знаю, почему.

Через два дня после обеда в Блэйр-хаусе у Лакшми случился выкидыш. Младенец — девочка, как и было предсказано — родилась мертвой и деформированной.

Лакшми впала в глубокую депрессию. Калки был мрачен. Джайлс всех успокаивал, заверяя, что ничего страшного не случилось. Он был абсолютно убежден, что следующий ребенок будет здоров. Приводил доводы. Но Джеральдина тайно от Джайлса взяла у Калки и Лакшми образцы крови.

Однажды холодным дождливым утром Джеральдина вошла в гостиную «Хей-Адамса». На ней все еще был лабораторный халат. Когда Джеральдина нервничает, у нее слегка дергается левая щека. В то утро тик был заметен сильнее, чем обычно.

— У Лакшми отрицательный резус, — сказала Джеральдина. — А у Калки положительный. — Она села в кресло, стоявшее напротив моего стола.

Я прекрасно знала, что именно она имеет в виду. Каждая мать знает о несовместимости крови, которая иногда существует между мужчиной и женщиной. Джеральдина объясняла все в мельчайших подробностях. Тем временем шел обложной дождь, заливал окна, и в комнате было темно.