— Египтяне! Отряд? Солдаты, ты хочешь сказать? — воскликнула Нанаи.
— Нет, нет, матушка, с ними было только несколько солдат, наверно, стража. Это были мирные люди, а главным был гигантский чёрный человек в замечательном ожерелье...
Тот рассказывал, захлёбываясь от вновь охватившего его волнения. Когда он рассказал всё, что знал, обескураженная Нанаи застыла, поддерживая тонкой рукой локоть другой и теребя пальцем нижнюю губу. До чего же у неё красивые светло-карие глаза, подумал Тот. Как мёд, но в них всегда тень беды.
— Ты говоришь, не солдаты? И не торговцы? Тогда что же их сюда принесло? — спросила она.
— Никто не знает.
Довольный эффектом, который произвели его новости, гордый тем, что смог поразить ими хоть кого-то, Тот ещё раз жадно глотнул из терракотового ковша с длинной ручкой, повесил его на колышек на стенке кувшина и устремился со двора в дом. Через общую комнату с небольшим алтарём, посвящённым Нибаде, он прошёл на вторую половину дома. Здесь был только один высокий этаж, и всё было полностью посвящено ремеслу Ибхи-Адада. В одном конце располагались печи для обжига, повсюду стояли подсыхающие изделия. Посреди сидел над своим крутом Ибхи-Адад, терпеливо склонив тяжёлое задумчивое бородатое лицо с бесшабашными, но добрыми глазами над новой кружкой, которая, вращаясь на круге, принимала форму под его измазанными глиной пальцами.
— Да сохранит Нисаба твоё здоровье, отец, — застенчиво сказал Тот. Он никак не мог избавиться от стеснения, общаясь с этим замкнутым неулыбчивым человеком.
— И твоё, Подарок Эа, — серьёзно ответил гончар. Он поднял голову и задал Тоту обычный вопрос: — Ты старался в школе сегодня?
— Да, отец. Инацил похвалил мою работу.
— Это хорошо, мой мальчик. Но похвала может оказаться ловушкой демона для легкомысленного. Смотри, чтобы это не сделало тебя завтра менее прилежным.
— Нет, отец. — Изнывая от нетерпения, Тот с трудом дождался, пока Ибхи-Адад закончит ежедневный ритуал сомнений в его школьных успехах, а затем торопливо сообщил свои новости.
Реакция Ибхи-Адада оказалась именно такой, какой он ожидал. Пока Тот говорил, густые брови над мрачными глазами отца сходились всё ближе и ближе. Наконец он встал, потёр руки одну о другую, счищая глину, и направился в общую комнату, к алтарю.
— Иди поешь, малыш, — велел он. — А я пойду помолюсь Нибаде, чтобы быть уверенным, что эти египтяне не принесут нашему дому никакого вреда.
Оставив отца, который что-то бормотал, готовясь к молитве, Тот вернулся во двор. Нанаи принесла своё вышивание и сидела в кресле около циновки, которую постелила для него.
— Ахата, — позвала она, — он пришёл.
Тот шлёпнулся на циновку, без разговоров ожидая, пока Ахата поставит перед ним низенький столик, на котором были сыр, лук и маленькие толстенькие лепёшки, испечённые на горячем печном своде. Тоту больше нравились большие и тонкие лепёшки, он знал, что Ахата помнит это, но промолчал. Это был всего-навсего один из способов показать, что её раздражает Тот и его присутствие в этом доме, где её дети прежде были единственными наследниками.
— Ты что, не будешь есть, сынок? — спросила Нанаи. Он повернулся, увидев, что она смотрит на него с кривой полуулыбкой. — Тебе ведь не нравится такой хлеб, не так ли? — добавила она.
— Нет.
Её взгляд метнулся вслед удаляющейся фигуре Ахаты, потом она пожала плечами и негромко засмеялась.
— Поешь хоть немного. Эго лучше, чем пыль и грязь, которые тебе придётся есть и пить в другом мире — в Стране, откуда не возвращаются: — Она резко расправила худые плечи и, вернувшись к вышиванию, стала торопливо работать, как обычно, посмеиваясь. — Конечно, жизнь иногда хороша, а иногда — не очень. Куда провалился этот Эгиби? Ему уже пора собирать кувшины для завтрашней торговли. Где он тебя встретил? Пришёл в твою школу?
— Нет, он ждал недалеко от Этеменанки... — Тот с набитым ртом рассказал ей о встрече, о том, почему он так поздно пришёл из школы, о том, как Инацил похвалил его работу, и ещё о всякой всячине, которая только сейчас пришла ему в голову, лишь бы болтать подольше и отвлечь её от вечно преследовавшего страха.
Он уже съел половину, когда в дом влетел Эгиби, полный новостей о пребывании в городе египтян.
— Я уже всё о них рассказал, — невозмутимо сообщил Тот, наслаждаясь огорчённым выражением, появившемся на лиде сводного брата.
— Ты уже знаешь? — воскликнул Эшби.
— Целый час. Я слышал о них на рынке.
— Он слышал о них! Ну и что! А я их видел.
— Видел их? Где? Когда? — Тот, забыв о еде, вскочил на ноги.
— Только что! Они идут по Дороге Энлиля, идут длинной вереницей по двое, несут какую-то странную коробку и ведут белого осла, накрытого золотой парчой.
Тот впервые услышал об осле. Дорога Энлиля — на ней жил Калба — находилась всего за два перекрёстка!
Во двор вышел Ибхи-Адад и недовольно спросил о причине таких громких разговоров. Предоставив Эшби объяснять, Тот повернулся к Нанаи:
— Матушка, пожалуйста, я на минуточку сбегаю туда, только взгляну, как они идут!
— Да, конечно, иди, маленький, тебе нужно пойти!
Тот не нуждался в её нежном подбадривании: ноги сами опрометью вынесли его со двора на улицу и понесли к Дороге Энлиля. Он не успел одолеть и четверти пути, когда увидел знакомую круглую фигуру Калбы, со всех ног бежавшего навстречу. Столкнувшись, мальчики молча потянули друг друга каждый в свою сторону.
— Нет, сюда, сюда! — повторял запыхавшийся Тот. — По дороге идут египтяне...
— Потому я и бежал! Они уже свернули в этот переулок! Посмотри, там, за мной — сейчас увидишь... Я думал посмотреть с вашей крыши...
Тот в страшном волнении взглянул туда. Действительно, далеко в глубине улицы, там, куда показывал пыхтящий Калба, он увидел одетые в белое фигуры и что-то сверкавшее в лучах полуденного солнца.
— Тогда быстро! На крышу, с крыши мы всё увидим!
Они промчались назад по улице, выпаливая свежие новости, вбежали в дом и, перепрыгивая через две ступеньки, взлетели на крышу. За ними бежали Нанаи и Эгиби. Ибхи-Адад тоже последовал за ними, хотя и не так поспешно. Ой бормотал на бегу:
— Должно быть, это знамение — то, что они завернули в наш переулок?! Конечно, не плохое, египтяне приносят удачу нашему дому, наш маленький Тот был даром самого Эа. Может быть, они принесут к нашему порогу ещё больше удачи.
Они не прошли мимо. Тот, опасно перегнувшись через перила, видел, что череда людей, одетых в белое, подвигалась всё ближе по переулку. Он уже мог различить золотые ожерелья и браслеты, блестевшие на идущих впереди, и белого осла, бредущего посреди второй группы, и замечательную коробку, которую несли перед третьей группой. Возглавлял шествие огромный чёрный человек с ожерельем из серебра с нефритами, с обеих сторон от него шли по семеро стражников. В стороне от процессии, но, очевидно, принадлежа к ней, шёл одинокий вавилонянин, которого Тот иногда встречал на рынке в квартале гончаров, примыкавшем к пристани.
— Это же Лугалдурдуг! — воскликнул Эгиби. Его голос прорезал возбуждённый гул голосов, слышавшихся с каждой крыши.
Огромный негр повернул голову в сторону, откуда раздался крик, и у Тота, собравшегося было крикнуть, что он тоже узнал торговца посудой, перехватило горло. Он только мельком увидел лицо чёрного гиганта, сразу же повернувшегося к противоположной крыше. Но и этого мгновения было достаточно, чтобы Тот как зачарованный уставился на него.
Калба, обернувшийся, чтобы сообщить о своих новых волнующих наблюдениях, с любопытством поглядел на друга.
— Что случилось? Ты увидел демона?
Тот не шевельнулся, он на какое-то время лишился дара речи. Преодолев минутное оцепенение, он прошептал:
— Знаешь, кажется, я когда-то видел этого человека.
— Я тоже его знаю! Это Лугалдурдуг.
— Нет, я говорю о негре. О том, высоком, что идёт впереди. — Калба вновь отвернулся от Тота к чёрному человеку и вдруг затих, так же, как Тот. На их крыше и на соседних резко смолкли разговоры. Процессия остановилась у двери дома Ибхи-Адада.
