Хатшепсут - единственная в истории Египта женщина-фараон, пятый правитель XVIII династии эпохи Нового царства. Датировка династии является предметом дискуссий. Традиционная хронология, основанная на некоторых астрономических данных, позволяет отнести её ко времени примерно между 1575 и 1350 до н.э. Иная хронологическая система базируется на соответствиях в описании событий египетскими источниками и Библией, и по её данным династия относится к более позднему периоду - приблизительно 1025-800 до н.э.

Правление XVIII династии следует за мрачным временем гиксосского владычества. Хатшепсут, внучка прародительницы династии, царицы Яхмос-Нофретари, была дочерью и избранной преемницей Тутмоса I, фараона, восстановившего влияние Египта в Палестине и Сирии. Правление Хатшепсут началось после смерти её отца (ок. 1525 до н.э.), хотя фараоном считался её болезненный сводный брат и муж Тутмос II. Спустя примерно десять лет Тутмос II умер, и Хатшепсут присвоила себе регалии фараона - бороду и корону. Её молодой пасынок Тутмос III вступил в брак с юной дочерью царицы, Хатшепсут II, и стал её младшим соправителем.

Нил сотворил с Египтом ежегодное чудо. Побуждаемый жрецами, людским фимиамом и льстивыми храмовыми песнопениями, мёртвый бог Осирис вновь восстал, чтобы принести жизнь и плодородную чёрную грязь на землю своих почитателей. Спокойно, но мощно воды, освещённые сиянием лета, набухли и вздулись, распространяясь по болотистым окрестностям сначала сверкающей сетью, а затем цельными кусками серебра с пятнами колышущейся травы. Иссушенные дальние поля на огромных просторах были поглощены половодьем. Рыба заиграла там, где предстояло вырасти зерну следующего урожая, деревни превратились в острова, а бездомные крысы собрались на дамбах.

Когда с севера подул холодный ветер, воды вернулись в своё древнее русло. Но умы людей уже затопило новое наводнение — волна страха, ужаса и смятения прошла по земле в двадцать пятый год царствования Доброго Бога[1] Тутмоса I[2]. Когда уровень воды достиг высшей отметки, далеко в пустыне произошёл несчастный случай на охоте и спутники Аменмоса, сына фараона, сильного, доблестного царевича, избранного наследником трона, на руках принесли в Фивы его изуродованное, безжизненное тело.

На несколько дней Египет и дворец впали в оцепенение. Затем люди начали шептаться, боясь за своё будущее. Наследник был мёртв. Чтобы не гневить богов, тут же следовало назвать другого. Почему фараон молчит, почему он бездействует? Он долго держал Египет, как бусину, охраняя и защищая его своей божественной властью от всех напастей. Конечно, он не оставит его сейчас, конечно, он не предаст свой народ в руки разгневанных богов!

   — Пусть великий Гор[3] перестанет оплакивать своего погибшего сына, — шептались люди. — Пусть он назовёт нам другого наследника!

Он становился стар, Добрый Бог во дворце. После двадцати пяти лет, проведённых на троне Черной Земли, его связь с богами, таинственное единство, позволявшее фараону дышать одним дыханием с ними, размышлять с их мудростью, наделять Египет от их щедрости, начинала ослабевать. Признаки этого стали очевидны ещё до последнего и самого ужасного события. Разве не была скудна последняя жатва? Да и вино неважное, и скотина тощая и бесплодная... Видно, фараон лишился своих сверхъестественных способностей, иначе всего этого не случилось бы. И силы он тоже лишился, если верить ужасному слуху, просочившемуся из замершего дворца. Говорили, что когда Добрый Бог увидел, как рыдающие вельможи несут на руках тело его сына, то сам побелел подобно мертвецу, схватился за грудь и рухнул на руки своих приближённых. О, ужаснейшее из знамений! Ведь известно, что так складывают руки только те, к кому вплотную подступила смерть.

Если же фараон скончается, не назвав наследника... об этом было даже страшно подумать. Никто не сможет взойти на трон, пока Добрый Бог не ляжет в усыпальницу. А он не ляжет в усыпальницу, пока его тело не обретёт бессмертие после семидесяти дней, проведённых в ванне с бальзамами. Семьдесят дней оно должно плавать в растворе натрона[4] и благовониях, поскольку оно не должно погибнуть[5]... но разве Египет не погибнет за это время, оставшись без вождя, защитника, без Сильного Быка[6] на троне, дело которого — повелевать ветрами и прорастанием зёрен, предстательствовать перед богами и вдувать небесное благоухание в ноздри своего народа, дабы тот мог жить?

   — Назови наследника! — с удвоенным страхом молили люди, умножая рыдания. — Пусть фараон назовёт другого Сильного Быка, другого Гора-в-гнезде вместо мёртвого Аменмоса, потому что нельзя оставлять нас, отчаявшихся, на милость демонов! Пусть он назовёт нам нового наследника!

Наконец безмолвие, заполнившее дворец, было нарушено, и раздались слова. Фараон объявил, что Празднество Вечности, редчайшая мистерия Хеб-Седа[7] пройдёт одновременно с новогодними ритуалами.

Хеб-Сед! Великое восхищение превозмогло людские страхи. Рынки и кривые улочки Фив, прилавки рыбников и виллы знати гудели от разговоров о нём. Старики вспоминали, дети расспрашивали. Слово прокатилось вверх и вниз по Нилу, от дельты до южных водопадов, и окутало жителей Египта паутиной благоговейного страха. Многие не видели Хеб-Седа ни разу в жизни. Но все были согласны, что вновь появилась надежда. Фараон не покинул свой народ, он пытался залатать повреждённую ткань своей божественности, устраивая самые потрясающие мистерии, известные людям. Смысл Хеб-Седа состоял в том, что фараон частично соблазнял, частично заставлял богов вновь сделать себя одним из них. Всё хорошо, или, по крайней мере, будет хорошо — по истечении пяти дней Хеб-Седа он обязательно назовёт нового наследника.

Но кто им окажется? Их страхи немного ослабли; у купцов и брадобреев на рыночных площадях и у знати на виллах появилось время подумать об этом. Они недоумённо косились друг на друга накрашенными глазами. Кто может стать наследником после смерти Аменмоса? Великая Царская Супруга Аахмес родила фараону четверых детей, и трое из них — наследный царевич Ваджимос, дочь Нефрубити, а теперь и доблестный Аменмос — лежали в усыпальницах. Осталась лишь шестнадцатилетняя царевна Хатшепсут, но дева ни при каких условиях не могла носить корону.

Правда, у фараона был сын от младшей жены — царевич Ненни...

И люди тревожно заглядывали в глаза друг другу.

   — Этот царевич Ненни, — откашлявшись, возражал брадобрей корзинщику, — этот Немощный... точнее, царевич Тутмос, как он был поименован в честь отца, Сильного Быка, но об этом редко вспоминают, и зовут его просто Ненни, Немощный...

   — Если бы брадобрей был любезен сказать ему что-нибудь и закончить свою мысль... — перебивал гончар.

   — Брадобрей будет только счастлив закончить, — холодно возражал собеседник, — если гончар не будет больше его перебивать. Как уже сказал брадобрей — на самом деле его слова были обращены к корзинщику и ни к кому другому, — этот самый царевич Ненни не был настоящим царевичем. Его матерью была Досточтимая Госпожа Мутнофрет, которая была, если брадобрей разбирался, кто кому и кем приходился в царской семье (а уж он-то разбирался, и наверняка лучше, чем многие другие, которых он мог бы назвать), — эта Госпожа Мутнофрет была просто младшей сестрой Аахмес, Божественной Царской Супруги, а древняя и не разбавленная примесями кровь Ра[8], бога Солнца, текла только в жилах Аахмес. Поэтому этот самый царевич Ненни, или, как его следовало называть, царевич Тутмос...