Эти слова поставили точку. На некоторое время они тяжело повисли в тяжёлой атмосфере отвратительной комнатёнки, пропахшей горевшим в лампе рыбьим жиром. Рехми-ра отвалился от дверного косяка, проплёлся через комнату, чтобы обрезать фитиль, и сел рядом с Амену.

   — Ну что ж, — уступил Амену. — Я говорю о невозможном. Ну а Майет? Вы ведь любите её, и она тоже ваша жена. Правда, вторая жена, но...

   — Майет! Бедная девочка! — Тот вдруг отвернулся. — Не говори больше о Майет.

   — Я знаю, что она ещё ребёнок. Поэтому план займёт больше времени. Но по крайней мере теперь я говорю о возможном.

   — Увы, нет. Клянусь богами, мне не нравятся твои планы! Они слишком долгие и осторожные. Я не стану так долго ждать, чтобы получить назад своё.

   — Быть по сему, — внезапно сказал Рехми-ра. — А теперь, может быть, вы выслушаете мой план. Возвратитесь во дворец...

   — Ноги моей не будет во дворце!

   — Даже для того, чтобы заявить свои права на него?

Тот обернулся и внимательно посмотрел на него.

   — Он принадлежит вам, — продолжил Рехми-ра. — И вы тем не менее позволили ей изгнать вас оттуда. Вы позволяете министрам спокойно пользоваться плодами их преступления. Одно ваше присутствие будет для них обвинением. Какое право они имеют спокойно спать ночами в своих постелях?

   — Да, — медленно сказал Тот. — Какое право они имеют? Какое право имеет она?

Рехми-ра наклонился вперёд.

   — Поселитесь в северном крыле. Вам не нужно иметь дела с Неферур или её матерью. Разыщите сначала министров. Ходите за ними по пятам. Встречайтесь с каждым из них, одним за другим, требуйте ваш трон, продолжайте настаивать, пока всем им не начнёт казаться, что они оказались в муравейнике. Когда-то они были благородными людьми... Я думаю, что хоть кто-то из них сломается.

   — Да, этому плану я могу следовать, — сказал Тот. — Клянусь Расчленённым, я последую ему! Загонять их в угол, одного за другим, раз за разом...

   — Тогда начнём с Нехси, — негромко заключил Амену.

В скалах на западе что-то происходило. Когда летняя жара наконец отступила перед северным ветерком, крестьяне, тащившие по дамбам на рынок свои корзины, стали с любопытством приглядываться к тучам пыли, вздымавшимся в отдалении, и различали среди них кучки рабочих.

Конечно, это был какой-то новый замысел царицы, говорили они друг другу, разглядывая длинную сложную систему каналов, которые были построены лишь для того, чтобы наполнить водой два одинаковых бассейна, с величайшим тщанием вырытые среди песков. Но для чего ей нужны были эти бассейны в пустыне?

Толпа рабочих ломала небольшое святилище из кирпича-сырца, с незапамятных времён стоявшее около разрушенного старинного храма Неб-хепет-Ра. Другие рабочие в хаотическом на первый взгляд беспорядке рыли вокруг ямы.

Старый стекольщик, горячась, доказывал сыну, пока они лазили по крыше своей мастерской в Городе Мёртвых, укладывая на солому свежие пальмовые ветви, что в пустыне закладывают фундамент. Может быть, там будет воздвигнута колоссальная статуя царицы. За углом была мастерская каменотёсов, где как раз в это время обретала форму именно такая гранитная статуя в три человеческих роста — она представляла великую царицу в виде Осириса, которым та, конечно, когда-нибудь станет...

Тайна раскрылась однажды утром, когда царский глашатай в сопровождении ставшей уже привычной группы писцов вышел из дворца. Они разошлись по всем улицам и рынкам Фив, чтобы провозгласить новое царское известие.

Его Величество Ма-ке-Ра, божественный Гор и дочь Солнца, изрекает их ртами своим внимающим подданным, что она вновь слышала голос своего отца Амона, обращавшегося к ней. На сей раз он повелел ей построить собственной рукой для него дом — небольшой изящный храм, прекрасней, чем любой когда-либо известный Дом Амона. Ему надлежит называться Джесер-Джесеру. Святыня Святынь. Это прекрасное здание будет не только местом поклонения Амону, но и памятником Тутмосу Первому, самой царице и её величию. А потом, когда она присоединится к кругу богов и как Осирис станет управлять Тёмной Землёй, её Ка получит здесь вечные почести, подношения пищи, благовонных масел, дымок возжигаемого ладана. В час восхода солнца следующего за нынешним дня в излучине западных утёсов состоится церемония Натяжения Бечевы. Бог в своей барке самолично будет присутствовать при обряде.

Все Фивы немедленно пожелали посмотреть обряд. Утром великого дня задолго до восхода солнца освещённое тонким полумесяцем пространство у подножия скал, которому предстояло подвергнуться разметке, было окружено людьми; вся городская дорога была черна от продолжавших подходить толп. Последние прибывшие под ропот окружающих протискивались на удобные места, вытягивали шеи, подпрыгивали, выглядывая из-за голов; самые удачливые пробивались в первые ряды и могли наблюдать всю тщательную подготовку к действу. Кроме выложенных кирпичом котлованов фундамента, образовывавших план храма, на не заполненном людьми пространстве находились столы, заваленные осенними плодами; были привязаны жертвенные волы, которые жалобно мычали, предчувствуя свою, смерть под ножом жреца; высились кучи зелёных гроздьев персей[133], груды кувшинчиков с мазями, коробки, полные памятных скарабеев[134], которых в надлежащий момент предстояло горстями швырять в ямы, и глиняные кувшины с надписью: «Дочь Ра Хатшепсут сделала этот памятник для своего отца Амона во время натяжки бечевы для храма Амона, чуда из чудес»[135]. Около бассейнов стояли клетки с гусями и утками — их должны были выпустить в тот момент, когда Прекрасный Бог собственноручно швырнёт дротик, а потом приступит к нарезке папируса на куски, пригодные для изготовления бумаги, чтобы провозгласить бассейны и землю посвящёнными её отцу Амону.

И они смогут увидеть все — они даже смогут рассмотреть лицо Сиятельной Ма-ке-Ра. Вытягивая шеи, они оборачивались в сторону дворца.

Царская процессия, находившаяся вне поля зрения среди опустевших лавчонок Города Мёртвых, десять минут назад прибыла к месту остановки: согласно детально разработанному плану, барка бога должна была появиться здесь в то же время. На всём протяжении царской процессии рабы опустили опахала, носильщики поставили носилки наземь, сановники вышли из них и принялись рассматривать пустынную улицу.

В передних носилках сидела напряжённая и взволнованная Хатшепсут. Сенмут, шедший на почётном месте рядом с носилками, наклонился, пытаясь её успокоить.

   — Возлюбленная моя, в этом нет никаких предзнаменований. Молю тебя, успокойся. Мы явились сюда немного раньше, вот и всё. Хапусенеб приглядит за всем, бог прибудет вовремя... Разве он когда-нибудь подводил тебя? Всё будет хорошо, не волнуйся...

   — Это происки Тота, — жёстко прервала его Хатшепсут. — Я знала, знала это! Целый месяц, а то и больше он досаждал моим министрам, им пришлось окружить себя стражей, иначе они просто не в состоянии были выполнять свои обычные обязанности — однако я думала, что он хотя бы будет вести себя прилично и не станет появляться у меня на пути! Но вчера — вчера, накануне обряда, поздним вечером — он посмел ворваться в Царские Покои, словно имел на это право, и потребовал увидеться со мной!

   — Я просил тебя никогда не говорить с ним.

   — Я не смогла избежать этого! Он... — Хатшепсут осеклась, а затем продолжала уже менее пронзительным голосом: — Сенмут, я слишком милосердна, чтобы отказать ему в просьбе. Понимаю, я допускаю очень много ошибок в отношениях с ним и всегда допускала. Даже сегодня, когда я закладываю свой собственный храм, я брошу в ямы несколько скарабеев, на которых будет написано его имя, чтобы он мог разделить со мной покровительство богов. И чем же он вознаграждает меня? Творит злобные заклинания, призывает плохие предзнаменования...