Асылбек заехал за Борисом не в четыре, а в три часа. Он справедливо рассудил, что новые квартиры человек получает в своей жизни не так уж часто, и поэтому никто не будет возражать, если прораб Борис Стропилин уйдёт с работы на час раньше.

На строительной площадке было шумно. Ровно гудели моторы башенных кранов. Кто-то кричал молодым звонким голосом:

— Майна! Ещё чуть!… Хоро-ош!…

Тяжёлая, гладкая панель дома с вделанным в неё окном плавно качнулась и прочно села на место. Шла сборка крупнопанельных зданий.

Асылбек нашёл Бориса возле одного из башенных кранов. Перед прорабом стоял невысокий паренёк в замасленной кепчонке, сдвинутой на самый затылок.

Борис сердито говорил:

— …Нет, ты понимаешь, что ты делаешь? Ты же меня без ножа режешь! Здорово получится, если мы к Первому мая план завалим. А ведь завалим! И всё, брат, по твоей милости…

Паренёк вздохнул, сдвинул кепку на лоб, почесал затылок и сказал не очень уверенно:

— Не завалим. Если дадите ещё двух слесарей, завтра кран снова пойдёт.

Борис досадливо сморщился.

— Нет у меня больше слесарей. Трёх дал? Дал! А ты ещё просишь. Не жирно ли?

И Борис посмотрел наверх, где на самой стреле крана работали три человека.

Потом он повернулся к подошедшему Асылбеку:

— Понимаешь, Асыл, в такое время кран стал! Накануне праздника! И всё этот тип.

И прораб уничтожающе посмотрел на сконфуженного крановщика.

Асылбек усмехнулся, положил руку на плечо друга и добродушно посоветовал:

— Брось ругаться, Боря! Зачем в такой день портишь нервы и себе, и людям. Лучше бы взял да человека на свадьбу пригласил.

— Пустит кран завтра — приглашу, — ворчливо сказал прораб и спросил крановщика: — Ну, так что? Пустишь?

— Пущу.

— Ну смотри. А в воскресенье, в самом деле, приходи ко мне. Придёшь?

— Приду, — пообещал крановщик и полез наверх.

Асылбек проводил его взглядом и негромко сказал своему другу:

— Ты хоть бы рассказал, что у тебя за квартира. Видел уже?

— Видел. Комната и кухня. Вот, погоди, я тебе сейчас нарисую. В плане.

Борис оглянулся вокруг и, заметив ржавый гвоздь, поднял его. Потом разгладил песок под самой стрелой и принялся чертить гвоздём план квартиры.

— Вот кухня. А это дверь в комнату. Тут окна…

В этот момент и случилось то, чего меньше всего ожидали Асылбек и довольно улыбающийся Борис.

Один из слесарей, работающих на кране, уронил тяжёлый гаечный ключ. Ключ, сверкнув на солнце, полетел вниз и со страшной силой ударил Бориса по склонённой голове.

Молодой инженер, подогнув колени, без единого звука ткнулся лицом в землю. Ошеломлённый Асылбек с ужасом увидел, как из проломленного черепа вылезло что-то розовато-белое. Тело Бориса несколько раз дёрнулось и замерло… Потом Асылбек вспомнил, что очнуться его заставил отчаянный крик женщины. Асылбек кинулся к такси, заставил шофёра подъехать к телу Бориса и с помощью собравшихся рабочих внёс его в машину. Она фыркнула, рванулась и вылетела на асфальт.

Рабочие долго не расходились. Растерянный и испуганный крановщик снова и снова рассказывал, как всё это произошло.

Разошлись уже после того, как приехал инженер по технике безопасности и составил акт. У крана остался один крановщик. Прислонившись к порталу, он долго и растерянно рассматривал залитый кровью план квартиры. Потом тяжело вздохнул, взял лопату, аккуратно засыпал кровь песком и горько прошептал:

— Вот тебе и свадьба…

В тот вечер, когда Александр Иванович ушёл от поздравлявшей его молодёжи, сон долго не приходил к нему. Орлов лежал на кровати, смотрел в темноту и думал о своей жизни.

Старики любят воспоминания. Когда нет будущего, человек невольно обращается в прошлое, как бы заново переживая всё, что случилось в те далёкие годы, припоминает людей, которых давно уже нет рядом.

«Вот и девятый десяток пошёл, — думал Орлов, ворочаясь в постели. — Всю родню пережил. И теперь, кроме Асылбека, никого…»

Ему вспомнилась жена, умершая в тридцатые годы. Потом он подумал о сыне, который погиб на фронте в самом конце войны. Сын был тоже военным врачом. Перед смертью он написал из госпиталя, чтобы Александр Иванович позаботился о маленьком сынишке его убитого фронтового друга — Исаева. Мать этого мальчугана умерла во время родов, и ребёнок не то у далёких родственников, не то в детдоме.

Уже после войны Орлов выполнил завещание сына. Он съездил в далёкую Киргизию и разыскал маленького Асылбека. Одинокий старик быстро привязался к шустрому двухлетнему мальчугану, увёз его с собой в Москву и усыновил.

Асылбек стал Орловым.

Рос он смышлёным и любознательным. Александр Иванович радовался, глядя на своего приёмного сына, вернее внука, потому что Асылбек звал его дедушкой. И лишь одно печалило старика: мальчик был совершенно равнодушен к медицине и мечтал стать журналистом.

Время шло. Профессор старел. Искусные руки хирурга понемногу теряли свою прежнюю твёрдость и уверенность. Всё чаще перед плохой погодой появлялась тупая боль в ноге. Иногда боль становилась нестерпимой. Стареющий организм понемногу отказывал…

Однажды профессор Казанцев — один из старых друзей Орлова — посоветовал:

— А вам, голубчик, не мешало бы отдохнуть.

— На пенсию? — с горькой усмешкой спросил Орлов. — За цветами ухаживать?

— А почему бы и нет? Дай бог всякому поработать так, как поработали вы.

Казанцев помолчал и добавил:

— И перемените, пожалуйста, климат. Поезжайте куда-нибудь на юг, в тёплые края. А здесь… Да впрочем, вы и сами знаете не хуже меня.

Да, Орлов знал. Здесь, в Москве, он долго не протянет. Он подумал и решил уехать на родину своего приёмного сына — в Киргизию.

Так и случилось, что Орлов оказался во Фрунзе. Он обосновался на окраине города, в небольшом домике, который был окружён старым садом.

Весной сад становился розовым от расцветающих урючин и яблонь. Первое время старику нравилось подолгу сидеть в низенькой беседке и прислушиваться к сонному жужжанию пчёл.

А потом Орлов заскучал. Ему надоела эта однообразная тишина. Снова потянуло в операционную, туда, где шла постоянная борьба за человеческую жизнь.

Старик связался с одной из городских клиник и незаметно стал как бы нештатным хирургом. Врачи охотно приняли в свой коллектив знаменитого профессора. Ему выделили кабинет, где он мог спокойно работать и принимать больных. А ему только этого и нужно было.

Часто по целым дням он пропадал в этом кабинете или в операционной, делал иногда очень сложные и рискованные операции и учил своему искусству молодых хирургов, среди которых особенно выделял аспиранта Акбара Мамедова.

Акбар нравился профессору своей преданной любовью к медицине. Были в молодом хирурге и такие черты, которых явно не доставало Александру Ивановичу.

Холодный, подчёркнуто вежливый, очень внимательный, Акбар резко отличался от своего вспыльчивого и часто грубоватого учителя.

Больше всего Орлову нравилась целеустремлённость молодого учёного.

Однажды профессор сказал ему:

— Иногда я завидую вам, Акбар. Вы всегда знаете, что делаете. У меня, например, этого нет. Всю жизнь я боролся со своей неуравновешенностью и, кажется, так и не отделался от неё. А вы спокойный и трезвый человек.

Акбар сдержанно улыбнулся:

— Просто я родился в другое время, Александр Иванович. Всё наше поколение — трезвое. За это спасибо вам — вы нас этому научили.

— Вот как?

— А как же! Вспомните хотя бы генетику — науку, без которой сейчас невозможно представить себе развитие биологии. А ведь ещё в школе нам категорически заявляли, что генетика — это плод метафизики и идеализма. Да вот, смотрите сами.

Акбар взял с этажерки «Энциклопедический словарь» и раскрыл его.

— Кто такой Грегор Иоганн Мендель? — спросил он и сам же ответил: — Основатель учения о наследственности. Колумб генетики! Теперь Менделя считают гением науки. А смотрите, что написано в этом словаре, изданном в 1954 году. «Менделизм — реакционное направление в биологии». Здорово? И в заключение «Советские биологи-мичуринцы во главе с Т.Д. Лысенко окончательно разгромили менделизм». Понимаете? Ясно и просто: окончательно разгромили! Верь и не моги думать иначе.