— Здорово! — восхищённо сказал Асылбек.

— Все эти удивительные опыты, — продолжал профессор, — представляют большой интерес не только в теоретическом, но и в практическом отношении. Наш академик Филатов достиг, например, того, что стал заменять помутневшую роговицу глаза прозрачной роговицей, взятой у другого, погибшего, человека. И слепой снова начинал видеть. Вообще, достижения в области пересадки огромны. Теперь уже научились пересаживать отдельные кости и даже целые суставы, например коленный. В последнее время ведутся смелые опыты с пересадкой отдельных органов. Правда, ещё в начале нашего века учёный Каррель с успехом пересаживал собакам почки и целые конечности, но теперь хирурги пошли значительно дальше…

— Погоди, — перебил Асылбек. — А это правда, что теперь уже научились пересаживать даже сердце? В каком-то молодёжном журнале я однажды прочёл, что один наш учёный уже работает в этой области.

— Ты, вероятно, читал о Владимире Петровиче Демихове? — спросил Александр Иванович.

— Да, — подтвердил Асылбек. — Его фамилия была, кажется, Демихов.

— О-о-о! — с уважением протянул старый профессор. — Демихов, несмотря на свою молодость, известен как большой учёный. Этот бывший слесарь начал экспериментировать в области хирургии, когда ещё был студентом университета — накануне войны. Уже тогда он выдвинул идею создания искусственного сердца, механического.

— Вместо сердца — мотор? — недоверчиво спросил Асылбек.

— А почему бы и нет? Собственно говоря, что такое сердце? Своеобразный насос, который перегоняет по телу кровь. Так не всё ли равно: что будет перегонять эту кровь — сердце или мотор?

— А вдруг этот мотор испортится?

— Так ведь и сердце портится. Но сердце, пожалуй, ремонтировать труднее, чем мотор.

Асылбек скептически покачал головой.

— Ну, если уж так рассуждать, то многие части человеческого тела можно будет заменить искусственными.

— А это, кстати, уже делается, — подтвердил профессор. — Возьми обыкновенные очки. Для многих людей они уже стали как бы частью их глаз. Но скоро очки отойдут в прошлое. Теперь из пластмассы акрилата научились делать даже хрусталики для глаз. Они возвращают человеку нормальное зрение. А протезы зубов? А новые, усовершенствованные протезы рук и ног, которые работают под действием биотоков? Видишь ли, Асыл, пересадка органов от одного организма к другому — очень сложный процесс. Организм борется против всякого чужеродного белка. А вот пластмассовые органы можно смело ставить любому человеку: организм их просто не замечает, считая своими. Ещё совсем недавно, если у человека выходили из строя сердечные клапаны, он был обречён. А сегодня их делают из органического стекла! Пластмассовые плёнки могут заменять барабанные перепонки в ухе человека, а трубка — пищевод. Если человек сломал ногу, ему проходится долго лежать в гипсе. А сейчас разрабатывается клей для сращивания сломанных костей. Таким клеем можно исцелить человека за несколько дней. Уже существует и успешно применяется клей для кишок и кровеносных сосудов. А ведь сшивание их ещё совсем недавно было трудным и болезненным делом. Между прочим, делая операцию на теле Бориса Стропилина, мы пользовались именно этим клеем. Конечно, у нас ещё много технических трудностей. Но ведь техника-то на месте не стоит, движется.

— Но ты начал рассказывать о Демихове, — напомнил Асылбек.

— Да, о Демихове. Так вот Демихов вскоре отошёл от своей попытки заменить сердце мотором. Созданное им искусственное сердце из резины и металла оказалось несовершенным, ненадёжным и работало лишь короткое время. Тогда Демихов пошёл по другому пути. В технике этот путь называют дублированием.

Он решил пересадить здоровому организму второе сердце. И добился этого. Собаки, на которых он делал допыты, жили с двумя сердцами по месяцу и больше. А один пёс Гришка прожил со своим и чужим сердцем сто сорок один день — почти пять месяцев! Но Демихов пересаживал собакам не только сердца. Он пересаживал и головы. В его лаборатории можно увидеть животных с двумя головами. Любопытно, что после того, как сообщения о пересадке голов появились в печати, Демихов получил немало писем молодых людей, у которых болезнь или несчастный случай безнадёжно парализовали всё тело. Они просили хирурга пересадить их голову на оживлённое туловище только что умершего молодого человека…

Профессор умолк. Он задумчиво смотрел, как подувший с гор ветерок срывал последние лепестки с отцветающих яблонь.

Асылбек сидел рядом и думал о том, что рассказывал старый хирург. И вдруг он вспомнил коллекцию Ильи Фёдоровича.

«Да ведь это же целая кладовая запасных частей человеческого тела!» — подумал он.

Он сказал об этом Александру Ивановичу и стал с жаром рисовать заманчивую картину, как устроить целую фабрику таких запасных частей человеческого организма. Тогда в любом несчастье больному можно было бы сразу помочь: заменить разрушенный раком желудок, убрать изъеденные туберкулёзом лёгкие и на их место поставить совершенно здоровые. Да мало ли чего не бывает в жизни с такой сложной машиной, как человеческий организм! Он портится, и его обязательно надо ремонтировать.

— Об этом давно уже думают наши учёные, — проговорил Александр Иванович. — В лаборатории того же Демихова уже разрабатываются способы поддержания оживлённых органов в живом состоянии. Правда, Демихов пользуется совсем другим методом, чем мой дед. Он сохраняет оживлённые организмы в специальных пластмассовых футлярах. Прямо в этих футлярах он и подключает их к животным снаружи.

Асылбек хотел было что-то сказать, но в этот момент зазвонил телефон. Александр Иванович тяжело поднялся и взял трубку.

— Это кто?… Дежурная сестра?… А что случилось?… Так… Жалуется на головную боль… Гм… Ну, хорошо, приеду, приеду. Кстати, кто сейчас у него… Лена? Отлично…

Он положил трубку и начал переодеваться. И когда ему осталось только обуться, телефон зазвонил снова.

— Послушай, Асыл, — сказал профессор и, кряхтя, стал натягивать туфлю.

Асылбек снял трубку. Через секунду лицо его вытянулось, и он испуганно крикнул:

— Дедушка! Случилось несчастье: Кошкин бежал из клиники.

Туфля выпала из рук старика.

— Что?!

Бледный, встревоженный, он быстро подошёл к телефону.

— Как это произошло? — крикнул он. — Так… Да знаете ли, голубушка, что вы наделали?! Да, да!… Искать! Немедленно искать!… Где угодно! А больной чтобы был на месте!

Он швырнул трубку и в ярости стукнул кулаком по столу.

— Дурёха! Да ведь она погубит его!

Это было чудесное утро. Оно живо напоминало Лене далёкие годы её детства. Вот так же в пять часов, когда едва только светало, поднималась по звону будильника мать. Сквозь сон Лена обычно слышала, как она на кухне растапливала печь и гремела кастрюлями.

Потом вставал отец. Кряхтя и позевывая, он выходил на улицу, бренчал рукомойником, скрипел табуреткой на кухне и о чём-то долго вполголоса разговаривал с матерью. А на плите шипела и потрескивала яичница с салом — любимый завтрак отца.

После завтрака отец, осторожно ступая сапогами, проходил в комнату и снимал со стены потрёпанную полевую сумку, которую много лет назад привёз с фронта и в которой теперь хранились все самые важные бумаги его звена.

Минут через пять, после того как во дворе, скрипнув, захлопывалась калитка, в комнату заглядывала мать и негромко звала:

— Лена, доченька! Вставать пора. Я ухожу.

Лена, не открывая глаз, сонно отвечала:

— Встаю, мама.

И продолжала спать.

Она вставала, когда вся комната уже была залита лучами яркого утреннего солнца, а под открытым окном, наверное, уже в двенадцатый раз орал тощий голенастый петух.

Так было в детстве. А сегодня Лена встала почти одновременно с матерью. Вдвоём они тихо разговаривали во дворе, у летней плиты, которую совсем недавно сложил отец.

Вид у Варвары Павловны — матери Лени — был невесёлый. Но она бодрилась и, как могла, утешала дочь: