— За один час.

— Боже мой! А вдруг — яма? Или, скажем, ухаб?

— На наших дорогах ухабов нет, — с улыбкой ответил шофёр, глядя на поблескивающий впереди асфальт.

Кошкин с сомнением покачал головой:

— Э-э, любезный! Уж я-то знаю русские дороги…

Машина повернула в сторону гор. Впереди, сквозь лиловое марево, тускло поблескивали ледяные вершины Киргизского хребта. С каждой минутой они росли, увеличивались и теперь уже были видны чётко и резко.

Кошкин, внимание которого до сих пор было поглощено дорогой, вдруг ошеломлённо воскликнул:

— Сударыня! Что это?

— Где? — не поняла Лена.

— Горы!

— Да, горы. А что?

— Но где мы находимся, сударыня? Я ничего не понимаю! Сначала этот странный южный город, который чем-то напоминает италийские города, а теперь — эти вершины… Может быть, это Альпы?

— Это Ала-Тоо.

— Ала-Тоо? Не слышал. Что это — часть Альп?

— Ала-Тоо выше, чем Альпы. Ты знаешь высоту Монблана?

— Нет…

— Монблан — величайшая вершина не только Альп, но и всей Европы. Её высота четыре тысячи восемьсот десять метров над уровнем моря. А вон та гора… Видишь, прямо перед нами?

— Вижу.

— Это пик Западный Аламедин. Его высота четыре тысячи восемьсот семьдесят пять метров!

— Выше самой высокой вершины в Европе?

— Да.

Кошкин расхохотался.

— Шутить изволите, сударыня! И потом… разве мы не в Европе?

— Мы в Азии.

— Господи, но мы же с вами русские! Разве, сударыня, мы не в России?

— В России. И в то же время в Киргизии.

— В Киргизии? — озадаченно переспросил Кошкин. — А что такое Киргизия? Где это? Я ничего не слыхал о такой стране.

Лена растерялась. И в тот же момент она вдруг впервые подумала, что всё это она объясняет Борису вполне серьёзно, как человеку, действительно не знающему самых элементарных вещей. Или она уже настолько вошла в эту роль, что сама невольно стала верить в существование офицера Кошкина? Но, может, это даже лучше, правдоподобнее?

— Ты, Боря, как офицер, вероятно, должен был изучать географию?

— О, Елена Александровна, я люблю эту науку. У нас в кадетском корпусе был чудесный учитель географии.

— Разве он ничего не рассказывал вам о Средней Азии?

— Как не рассказывал? Рассказывал. Вот вы изволили упомянуть о Киргизии. Но я хорошо знаю, что такой страны не существует. Есть, правда, киргизские степи. Это за Оренбургом. Там, где Большая Орда и Малая Орда. Они тянутся до самого Хивинского и Кокандского ханств.

Лена кивнула.

— Вот-вот! Мы сейчас и находимся в одном из городов бывшего Кокандского ханства.

— Шутите? — оторопело спросил Кошкин.

— Нисколько. Это бывший Пишпек. Теперь город Фрунзе.

— Вот как!…

Кошкин умолк и задумался…

Машина уже подъезжала к небольшому селу. Лена указала водителю на беленький саманный домик на окраине села, и сказала:

— Вот сюда.

А через минуту подпоручик услышал, как девушка объявила ему:

— Мы приехали, Боря!

В то время, когда Лена осуществляла дерзкий план похищения своего жениха, ничего не подозревавший Александр Иванович вместе с Асылбеком мирно сидели на веранде и пили чай.

Они только что кончили работать в саду. Александр Иванович любил физический труд и считал, что любой человек должен непременно заниматься им хотя бы два-три часа в день. К этому же он стремился приучить и Асылбека.

Правда, иногда между ними разгорался спор.

Вот и сегодня Орлов сказал, вернувшись из клиники:

— Бери-ка лопату. Почистим арык.

Асылбек воспротивился:

— Мне на стадион надо. Сегодня интересная футбольная встреча.

— Успеешь! — недовольно проговорил старик. — Тоже мне болельщик нашёлся.

Асылбек нехотя взял лопату и пробурчал, что если уж укреплять своё тело, то лучше всё-таки заниматься спортом, а не этой дурацкой чисткой арыков.

Александр Иванович рассердился:

— Спорт — спортом, а работа — работой. Спорт служит для того, чтобы сделать человека сильным и выносливым в труде. А спорт ради спорта — это чепуха. Это как искусство ради искусства. Не будешь же ты по целым часам молоть бессмыслицу только для того, чтобы упражняться в красноречии. Скороговорки — хорошее дело. Но глупо посвящать им много времени.

— Спорт — не скороговорки, — упрямо сказал юноша. — Спорту можно посвятить и целую жизнь.

— Но для чего? — не унимался старик. — Всю жизнь тренироваться в прыжках, чтобы на старости лет иметь право заявить, что однажды на таких-то соревнованиях прыгнул выше всех? Глупо! Прыгнул и прыгнул — что тут такого? Кому какая от этого польза? Можно и плюнуть дальше всех. Тоже развитие определённых мышц. Не-ет, голубчик! Всё должно быть осмысленным и полезным. Если ты взял лопату, выкопал яму и посадил дерево, — считай, что сделал полезное дело: поупражнял свои мышцы и дал жизнь дереву, которое сто лет будет приносить людям плоды. А если ты столько же усилий затратил на размахивание гирей, — гордиться нечем.

— Я на футбол собрался, а не гирей размахивать, — раздражённо сказал Асылбек.

— А это ещё хуже! Это уже не спорт, а чёрт знает что — просто азарт. Ненавижу! Сидит на трибуне какой-нибудь обрюзглый, жирный дядя с брюшком, который без персональной машины шагу ступить не желает, — сидит и орёт, болеет. Спортом, видите ли, занижается! Футбол, видите ли, обожает! Тьфу!

Старик сердито сплюнул. Асылбек вздохнул и ничего не ответил. Он знал эту слабость Орлова и вообще-то старался избегать таких споров.

Замолчал и старик, видя, что спорить уже не с кем. Так молча они и почистили арык.

А когда вернулись в дом, Александр Иванович добродушно усмехнулся и сказал:

— Ладно, не сердись. Всё равно на футбол уже опоздал. Пойдём-ка лучше посидим на веранде. Пока чай закипит, я тебе о вчерашней операции расскажу.

На веранде они и помирились. Профессор, удобно устроившись в жёлтом плетёном кресле, рассказал об операции, а потом увлёкся и повёл разговор о методе пересадки тканей и целых органов.

— Знаешь ли ты, какие большие возможности открывает медицина в области так называемой починки человеческого организма?

— Починки? — удивился Асылбек.

— Да. Именно починки. В буквальном смысле этого слова. Учёные изучают жизнь изолированных частей человеческого тела для того, чтобы со временем научиться заменять повреждённую часть тела такой же, но вполне здоровой частью погибшего человека. Работа в этом направлении ведётся уже давно. Еще в начале нашего века сибирский учёный Кулябко вырезал сердце из трупа ребёнка, погибшего от воспаления лёгких. И через двадцать часов оживил это сердце.

Асылбек усмехнулся:

— Представляю, какая это была новость в то время!

— Тогда это казалось чудом, — подтвердил Александр Иванович. — И печать всего мира расписывала это «чудо» на разные лады. Но профессор Кулябко пошёл дальше. Через пять лет после этого опыта, в 1907 году, ему удалось оживить и сохранить в живом состоянии отрубленные головы холоднокровных животных.

— Этот профессор ещё жив? — спросил Асылбек.

— Нет, он умер в тысяча девятьсот тридцатом году. Но последователи профессора Кулябко продолжают его работу. Несколько лет назад московский исследователь Андреев оживил сердце ребёнка через девяносто шесть часов после смерти.

— Через четверо суток?

— Да, ровно через четверо суток! Это пока предельный срок, который знает наука.

— А интересно, пытались ли оживлять мозг?

— Мозг оживлять значительно труднее, чем сердце. Но всё-таки было доказано, что и мозг может быть оживлён. В 1928 году на съезде физиологов и биохимиков наши московские исследователи Чечулин и Брюхоненко демонстрировали интересный опыт. Как сейчас помню этот удивительный эксперимент. На тарелке лежала голова собаки, отрезанная от туловища. В кровеносные сосуды головы, питающие мозг, особым аппаратом ритмически нагонялась кровь. И вот на глазах у нас голова стала оживать. Уши её начали вздрагивать и двигаться. Глаза зорко смотрели на людей. Когда к её рту подносили кусок мяса, ноздри её шевелились, и она делала глотательные движения.