Журналистка пригладила короткие огненно-рыжие волосы, кивнула оператору, и они начали двигаться в сторону полицейских, прикрывающихся щитами.

Толпа гудела и бесновалась, колыхалась живым морем. Журналистка говорила на ходу, поглядывая в трясущуюся камеру:

– Напоминаем, что двое суток назад пропала связь с Наро-Фоминском. Сейчас эта область оцеплена, люди по-прежнему ничего не знают о судьбах своих близких. Официальная версия – вспышка чумы, но это не объясняет, почему туда нельзя позвонить. Сейчас я попытаюсь задать вопрос представителям власти.

Наконец рыжая добралась до живого оцепления, протянула микрофон одному из полицейских:

– Извините, можно вас на пару слов?

Мент снял шлем. Это был парнишка лет восемнадцати с миндалевидными глазами. Очень усталый, напуганный мальчишка. «Студенты», – подумала Ольга отстраненно, села на край кровати, где обычно спал Маузер, потянулась к пульту.

– Я правда ничего не знаю, – проговорил полицейский устало. – С самого утра тут. Нас не посвящали в подробности, просто выгнали на площадь и приказали следить за порядком.

– Спасибо.

Видимо, журналистка уже собралась отключаться, но на нее обрушилась молодая женщина со спящим двухлетним малышом на руках. Одной рукой придерживая мальчика, второй она вцепилась в плечо журналистки. Оператор взял крупным планом ее лицо: в глазах – безумие, волосы спутались, щеки ввалились.

«Даже ребеночка от Игоря нет», – с горечью подумала Ольга, выключая телевизор. Наверное, ей тогда было бы легче, осталось бы что-то, кроме этой сосущей пустоты.

Не раздеваясь, она легла в постель, накрыла голову подушкой и пролежала так, пока на улице не зазвенели первые трамваи.

На похоронах было от силы двадцать человек, из них четверо стервятников бомжеватого вида, роющих могилы и тем зарабатывающих. Подруг Ольга приглашать не стала, здесь собрались только те, кем Маузер дорожил – бывшие боевые товарищи и сослуживцы. Артюхов не поскупился, купил клочок земли на Ваганьковском кладбище, а сам не пришел. Конечно, с чего бы? Он и так много сделал, Ольга ни физически, ни морально не смогла бы организовывать похороны, пришлось бы родителей о помощи просить.

Валик тенью бродил за Ольгой, а она не обращала внимания ни на него, ни на остальных гостей, которые, спасибо им, не приставали с расспросами, а с сочувствием наблюдали издали.

Стервятники вырыли яму по пояс, влажная жирная земля поблескивала на солнце, древки лопат то поднимались, то опускались. Валик молчал. Ему и самому сейчас несладко: под красными от недосыпа глазами залегли черные круги, он похудел и осунулся. Ольга задержала взгляд на его некогда густой шевелюре и отстраненно отметила, что перед ней не душа компании Валька, а старый и смертельно уставший незнакомый мужчина.

Все происходило словно не с Ольгой, она как будто наблюдала себя со стороны, и единственной ее мыслью было: «Господи, дай мне сил не сойти с ума». Раньше она не хоронила ни близких, ни даже дальних родственников.

Справа от могилы Маузера упокоился профессор биологии, слева – руководитель оркестра. Скучно будет Маузеру в такой компании.

Когда вдалеке появились люди, несущие обитый красным бархатом гроб, Ольга схватила Вальку за руку.

Этого просто не может быть. Мир не может вот так обрушиться в один миг. Да, они с Маузером ссорились, да, иногда не понимали друг друга, и ей порой хотелось послать его к чертовой матери, но только сейчас Ольга поняла, как много его в ней. По сути, она – его отражение. А сейчас не от чего отражаться. Он лежит в деревянном ящике, который скоро опустят в землю и закидают землей. Это уже не ее муж, а просто остывшее тело.

Гроб поставили на присыпанную землей траву. Незнакомые люди сдвинули крышку. Ольга сжала пальцы на запястье Вальки и зажмурилась. С покойными положено прощаться, но ей казалось, что если она посмотрит на Игоря, окоченевшего, равнодушного, то унизит его. Его нужно запомнить язвительным, ухмыляющимся, злым.

– Крепись, – на самое ухо шепнул Валька.

Ольга распахнула глаза. На негнущихся ногах подошла к гробу и застыла, обхватив себя руками. Сейчас двадцать пар глаз уставились на нее и чего-то ждали. Слез? Пафосного прощания?

Ольга села рядом с гробом, погладила длинные черные волосы Маузера, коснулась родного лица, татуировки на обезображенной шрамами щеке и отдернула руку. Если сначала верилось, что он жив, кто-то большой и сильный придет, вмешается, остановит безумие, то сейчас она поняла: нет. Склонившись над Маузером, она шепнула:

– Я очень тебя люблю. Прощай.

И побрела прочь. Застучал молоток, забивающий гвозди. Она остановилась, сжала кулаки. Хотелось растолкать всех, откинуть крышку, обнять его, сделать хоть что-нибудь, изменить… Но нет, она уже его потеряла.

Валька подошел к ней, заглянул в глаза.

– Мы расследовали исчезновение Артюхова, – прошептала она, оглянулась через плечо: могильщики орудовали лопатами, земля с легким всхлипом падала на деревянный гроб. – Там… новые разработки, выход в вирт, борьба за власть… Артюхов нашелся, а Игорь… В общем, его враги тоже мертвы. Что там было… не до того пока.

Валька огляделся и присвистнул:

– Посмотри, кто к нам идет.

Артюхов боялся, что сотрудники «Парадиза» состоят в преступном синдикате во главе с Фрайбом, и потому будут готовы рвать врагам глотки за босса, но оказалось, что они понятия не имели, чем контора занимается на самом деле.

Там работали настолько отмороженные ребята, что даже не узнали Артюхова, и охранник отказывался впускать его на этаж. Несмотря на ранний час, в конторе царило оживление. Табачный дым тянулся из туалета, звенели голоса, кто-то громко хохотал. Артюхов поморщился, распахнул дверь в кабинет с рабочими местами, разделенными перегородками, и велел заткнуться.

– Игнат Кириллович! – радостно воскликнула девушка, скрытая перегородкой.

Девушка поднялась, и он узнал Милену, пациентку хосписа. На ее лице алели пятна – признак системной красной волчанки. Болезнь быстро прогрессировала, и жить Миле оставалось лет пять.

Игнат пожалел ее и после курсов для программистов взял в «Парадиз». Ей не хватало опыта, но она старалась. Светлым людям надо помогать, их мало, и, к сожалению, судьба не делает им скидок: в прошлом году ее муж погиб в автокатастрофе.

Над ее рабочим столом висела картинка из какого-то фильма о светлом будущем: сферическое стальное здание, утопающее в цветах, и девушка-эльфийка. И фотографии: свадебные, они с мужем на курорте, они же в лесу, на яхте, в ролевках. Вот он переодет рыцарем, вот он в костюме советского солдата. Страшненький, с узким лицом и водянистыми глазами чуть навыкате. Если состарить его лет на десять и добавить бородку, то лучшего претендента на роль Мефистофеля не найти.

– Как дела, Мила? – поинтересовался Артюхов.

– Воюю, – улыбнулась девушка. – Рада, что вы вернулись!

– Пойду я поработаю.

Перед компом Фрайба поставили фотографию, перевязанную траурной лентой. Артюхов осмотрел кабинет и отправил фото в мусорное ведро, а сам занялся изучением матчасти.

Путем проб и ошибок он выяснил, что связь с Зоной потеряна навсегда, о ней остались одни воспоминания и наработки локаций, в частности – эскизы гигантского могильника ядерных отходов, который придумывался без участия Артюхова.

Менты не найдут компромат, даже если очень сильно захотят.

Сотрудники «Парадиза» нарезали круги вокруг большого босса, но никто не решался приставать с расспросами. Еще раз попытавшись наладить связь с Зоной, Артюхов вздохнул с облегчением, вытянулся в кресле и с хрустом потянулся.

Теперь следует наведаться в «Сигму», потом в клинику, успокоить сотрудников, что-де все нормально, «Мыс доброй надежды» будет работать. Расформировывать его надо не раньше, чем через три месяца, иначе это будет выглядеть подозрительным.

Попросив сварить кофе секретаря, мальчишку с жидкими белыми патлами, Игнат решил выстроить в голове план.