Потом Зита снова заговорила одна:

— Теперь считайте. А я буду поворачиваться.

Девочки принялись считать, а Зита начала делать медленные повороты в центре круга.

Свет от курильницы внезапно погас, словно задутый мощным дыханием.

Плющ зашумел под ногами, хотя воздух не колыхал ни малейший ветерок.

А потом из самой земли отчетливо донесся низкий, скрипучий женский стон.

Кендра вскрикнула и упала навзничь; Элис схватила Бекку и, в абсолютной панике перекинув сестру через плечо, рванулась в сторону дверного проема. В мгновение ока три из четырех девочек поспешно ретировались и теперь с воплями неслись через лес. Одна лишь Зита осталась, замерев на месте, и в руке ее качалась погасшая курильница.

Все было тихо. Стон прекратился; плющ перестал извиваться. Зита посмотрела на зеркало у своих ног. Стекло затуманилось.

И тут на нем стали появляться слова — медленно, словно их писали пальцем.

«ДЕВОЧКА», — гласила надпись.

У Зиты перехватило дыхание.

«Я ПРОБУДИЛАСЬ».

— Блины-блины-блины, — весело пропел папа Прю, высунув голову из кухни. — Кто хочет еще блинов?

— Мне не надо, спасибо, — вежливо отказалась Прю. Она уже съела две штуки. Ее мать и младший брат Мак промолчали, будто вовсе не слышали кулинарного гения; они не отрывали взглядов от гостя, чья массивная фигура почти целиком занимала одну из сторон большого обеденного стола.

— Мне еще парочку, — сказал гость. — Если вы настаиваете.

У мамы Прю округлились глаза и краска сошла с лица.

— Вот это мне нравится, — невозмутимо заявил папа. — Здоровый аппетит, — и он снова скрылся на кухне, насвистывая какую-то неопознаваемую песенку.

— Н-н-не хотите ли еще апельсинового сока? — выдавила мать Прю.

Гость осмотрел три пустые бутылки из-под сока на столе и вдруг смутился.

— О нет, спасибо, миссис Маккил, — сказал он. — Мне кажется, я, пожалуй, выпил достаточно.

В этот момент папа Прю снова появился из кухни и вывалил еще пять черничных, с пылу с жару, блинов на тарелку гостя. По подсчетам Прю, вместе с этой порцией общее количество съеденных им блинов должно было составить тридцать семь штук.

— Надеюсь, больше вам не захочется, — сказал папа Прю, улыбаясь, — потому что у нас вовсе не осталось муки. И молока. И масла.

Гость благодарно улыбнулся ему.

— О, спасибо огромное. Мне как раз хватит, — он потянулся через стол за сиропом, но вдруг замер, не зная, как зацепить заменявшим ему конечность золотым крюком ручку кувшина.

— Сейчас, — сказала Прю. — Давайте я помогу, — она взяла сироп и принялась лить густую коричневую жидкость на стопку блинов. — Скажите, когда.

— Когда, — сказал гость.

— У твоего друга нешуточный аппетит, — заметила миссис Маккил.

Прю посмотрела на нее и вздохнула:

— Он все-таки медведь, мам.

Это было правдой: за завтраком вместе с Маккилами сидел очень крупный бурый медведь. Более того, это был медведь с блестящими крюками вместо лап. А еще он умел разговаривать. Но семейство Маккил уже несколько попривыкло ко всяким странным вещам.

Только лишь прошлой осенью самого младшего из них, Мака, которому тогда едва исполнился год, украли вороны (как подчеркивала Прю, не зря в английском языке слово, которым называют стаю этих коварных птиц, означает еще и «убийство»). Сестра без ведома родителей отправилась за ним, подвергнув серьезной угрозе не только собственную жизнь, но и жизнь своего одноклассника, Кертиса Мельберга, увязавшегося за ней. Более того, вороны не просто оставили малыша где-нибудь в гнезде, а унесли в Непроходимую чащу — огромный дремучий лес, раскинувшийся на границе города Портленд, штат Орегон. Это было запретное место — в народе ходили рассказы о несчастных, потерявшихся в лесу и уже никогда не вернувшихся домой. Как оказалось, это была не вся правда: Прю и Кертис обнаружили в глубине чащи целое процветающее общество, где друг с другом соседствовали мудрые мистики, дикие разбойники, воинственные кроты, птичий князь и вдовствующая губернаторша (которую позже поглотил оживший плющ). Дети оказались настолько вовлечены в события, происходившие в лесу, что теперь, казалось, сама судьба его зависела от их действий.

В нормальных семьях ребенку, рассказавшему родителям подобную историю, моментально организовали бы психиатрическую экспертизу — или, по крайней мере, особо доверчивые родители тут же обратились бы к местным властям. Маккилы, получив сына назад живым и здоровым, не сделали ни того, ни другого. На самом деле можно сказать, что они сами навлекли все произошедшее на головы своих ничего не подозревавших детей. Когда-то Маккилам, чтобы завести ребенка, пришлось пойти на сделку с таинственной женщиной, которая явилась из Непроходимой чащи по мосту, возникшему из тумана прямо у них на глазах. Так что существование в чаще целого мира их не особенно удивило. В общем и целом они просто были рады, что дети благополучно к ним вернулись.

На этом сумасшествие не кончилось; пару месяцев назад Прю исчезла по дороге в местный индийский ресторанчик, куда ее послали за лепешками к ужину. Линкольн и Энн Маккил невольно содрогнулись от страха, когда она не вернулась, но в глубине души оба знали, что за этим, вероятно, последуют новые странные события. Их предчувствия оправдались, когда тем же вечером на крыльцо села цапля и, постучав клювом в дверь, несколько равнодушно объявила, что их дочь забрали обратно в Непроходимую чащу — если точнее, в область НЧ, которую цапля назвала «диколесской» — ради ее же безопасности. По-видимому, девочка в этом странном мире была довольно важной персоной, и неизвестный враг подослал убийцу-оборотня, чтобы оборвать ее недолгую жизнь. В то время родителей Прю ничто не удивило в сообщении, и они сразу же принялись писать в школу подобающее письмо, в котором объясняли, что дочь заболела мононуклеозом и в обозримом будущем на занятия не явится. Зная, что девочка в очень надежных руках, они терпеливо ожидали ее возвращения.

А теперь еще это: несколько недель назад Прю явилась домой, слегка прихрамывая и держа руку в самодельной перевязи. За ней брел бурый медведь, в котором прежде всего были заметны очень крупные размеры и очень английский акцент. Родители сделали все возможное, стараясь с удобством разместить гостя, и установили в комнате Прю огромную семейную палатку, чтобы медведь, которого звали Эсбен, мог себе представить, будто находится в любимой берлоге. Они чаще обычного ездили в продуктовый магазин, оптом закупая муку и молоко, чтобы поспевать за его медвежьим аппетитом. Если во время такой поездки (когда зад их универсала чуть проседал под тяжестью мешка говяжьего фарша) им встречались любопытные соседи, Энн говорила, что они запасаются на черный день. (Она даже приноровилась заговорщически подмигивать мужу, как бы намекая соседям: «Чокнутый тут он». Линкольн, со своей стороны, подыгрывал ей и даже начал в разговоре со всеми знакомыми сыпать теориями заговора, которые придумывал буквально на ходу, например: «Министерство транспорта накапливает запасы авокадо, чтобы делать из них топливо для ракет, на которых исключительно сотрудники министерства улетят на терраформированный курорт/тематический парк на темной стороне луны, откуда организуют искоренение многомиллиардного населения Земли, а потом заселят ее генетически модифицированными потомками живущих на луне сотрудников министерства. Это чистая правда».) Новизна этого приключения вскоре поблекла, и родители начали вежливо интересоваться, когда же медведь собирается отправиться в дорогу. Беспокоило их лишь одно — дочь должна была уйти с ним.

Линкольн Маккил, уже распрощавшийся с фартуком, присоединился к ним, бережно держа в руках смузи и яичницу из одного-единственного яйца. Принимаясь за свою скудную трапезу, он по-прежнему улыбался куда-то в стол.