Вообразив, как Анна Ивановна может «воспользоваться случаем», я энергично закивала, соглашаясь с Веркиными худшими опасениями.

— Я вспомнила Виктора Николаевича, — подобралась к известному мне финалу Верка. — Как я Боженьку молила, чтобы мент дома оказался. И ведь не оставил Он меня, безвинную.

— А какой толк от полковника? — поинтересовалась я.

— Виктор Николаевич меня десять лет как облупленную знает. Разве он Анну Ивановну станет слушать? Тем более, он начальник над теми, кто расследует убийства. Большой начальник, не сомневайся. В таких ситуациях и с уборщицей из милиции знакомство водить — удача. А тут самый главный — сосед. Повезло.

Несколько обескураженная Веркиными рассуждениями о пользе соседства с Измайловым, я вынуждена была обуздать свой сарказм. В конце концов, не я наткнулась возле своей двери на труп должника и бывшего любовника.

— Вер, а тебе его хоть чуточку жалко? Приятеля твоего? Он тебя обворовал, бросил, но…

— Себя мне жалко, — жестко и быстро ответствовала Верка. — Дверь от засохшей крови час отмывать придется. И когда неприятности от мужиков прекратятся? Когда кто-то и мне скажет: «Веруня, ты женщина, ты не дойная корова»? Да я такого озолочу. Эх, Полина, скорее бы климакс, что ли.

В комнату неслышно вошел Борис Юрьев.

— Пройдемте к полковнику, Вера Алексеевна. Только сразу вас предупреждаю: позже не вздумайте надоедать полковнику, так сказать, по-соседски. Представьте себе, что вы забыли его адрес. Иначе ваши действия могут быть истолкованы самым невыгодным для вас образом.

«Вот тебе и „повезло“, — подумала я сочувственно. Верка, будто ее на казнь уводили, обернулась ко мне: „Поль, прости, если что не так“. У меня слезы навернулись. Бесчувственный Юрьев довольно бесцеремонно подтолкнул ее к выходу.

И вместо него в дверном проеме возник Балков.

— Полина, спасибо за все. Полковник просит тебя идти домой.

— До свидания, — мрачно сказала я.

Да, сколько полковника ни корми… Из спальни раздались крики.

— Беги, Сергей, я захлопну дверь, — покорным тоном пообещала я.

Балков пошел по коридору в одну сторону, я — в другую. На цыпочках повернула направо и закрылась в кухне, бубня:

— Уберусь, дайте срок. Вот перемою посуду, сложу в холодильник продукты и сразу же уберусь отсюда.

Верку отправили восвояси примерно через час. Сразу после нее явился какой-то мужчина и сообщил: «С соседями покончено». Видимо, детали этого действа были пикантными, потому что его без промедления проводили к Измайлову. Наконец в семь часов вечера в прихожей состоялся обмен прощальными репликами. Я очень хотела, чтобы сыщиков не понесло за чем-нибудь в кухню: было стыдно перед обманутым мною Балковым. Но обошлось. А вот полковник проинспектировать свои скромные владения не отказался. Когда Измайлов увидел меня, безмятежно покуривающую за чашечкой кофе, он покачнулся на своих костылях и скорчил свирепейшую гримасу. Но рта раскрыть не успел.

— Что себе позволяют ваши резвые мальчики, — гневно возопила я, мысленно извиняясь перед Юрьевым и Балковым. — Продукты валялись по углам и тухли, грязные тарелки приманивали тараканов…

— У меня тараканы? — панически заозирался Измайлов. И стало заметно, как неуклюж он на костылях с непривычки. — Кошмар. Нет, Полина, здесь нет никаких тараканов.

— Будут, — сурово предрекла я, — если не мыть посуду сразу после еды.

— Но я только сейчас освободился, — начал оправдываться Измайлов.

О, да он был чистюлей! Какая прелесть. И еще ему в голову не пришло, что уборкой обязаны были заняться я, Сергей или Борис. Редчайший человеческий экземпляр. Все-таки у меня нюх, в кого попало не влюбляюсь. Но надо было срочно закрепиться на отвоеванных бытовых позициях.

— Себя упрекаю, не вас, — отрезала я. И поспешно смягчилась: — Не издевайтесь над ногой, присаживайтесь. А еще лучше, идите ложитесь. Я подам ужин.

— Ужин? — жалобно переспросил Измайлов. — Какой ужин, Полина? Я отослал тебя домой два часа назад.

— Вы предложили мне это через посредника, — уточнила я формулировку. — Но, во-первых, я решила прибраться. Из сострадания. Представила себе, как вы, напряженный, вымотанный, обнаруживаете здесь бедлам… Во-вторых, я не любительница шастать по лестницам, по которым таскают изуродованные трупы. А вы запамятовали приказать Балкову меня проводить.

— Трупа уже не было, — нахмурился Измайлов.

— Меня об этом в известность поставить не удосужились, — вновь согрешила я против Сергея. И, не решившись на театральную паузу, продолжила: — В-третьих, меня еще не допрашивали. Я не намерена давать показания ни Сергею, ни Борису. Мне будет чудиться, что они необъективны из-за пирогов. А вот с вами, даже «спасибо» не сказавшим, я охотно поговорю.

— Прости, пожалуйста, я ведь действительно не поблагодарил тебя. Но как раз Вера…

Я не выдержала его смущения и засмеялась:

— Будет вам, Виктор Николаевич.

— Полина, какими допросами ты бредишь? — усмехнулся наконец Измайлов. — С тобой побеседуют… Впрочем, и этого не надобно. У тебя стопроцентное алиби: ты целый день проторчала у меня. Безвылазно. Бессменно. Неотлучно.

— Вам пирог с капустой или с яблоками? — небрежно разыграла я глухоту.

— И с тем, и с другим, — обреченно заказал Измайлов. — И чаю с лимоном, если не трудно.

Умел полковник отступать, ох умел. А может, он просто ни с бабами, ни с дамами не связывался?

После ужина выяснилось, что у него ко мне есть вопросы. Он неимоверно осунулся, почти потерял голос и против воли косился на поврежденную, наверняка разболевшуюся к ночи ногу. Но принадлежал он к горькому типу людей, не вызывающих жалости в любом виде и состоянии. Все уверены в их жизнестойкости, все игнорируют внешние признаки бессилия. Им не льстят, их не щадят, не утешают и не успокаивают. Со временем они привыкают к душевному самообслуживанию. Такие всегда втроем с Богом и совестью. И честь стать четвертой в их интимной компании надо заслужить. В общем, сообразив это, я перестала валять дурака.

— Виктор Николаевич, вы меня простите за назойливость. Я правда хотела только помочь немножко. Вы напрасно мучаетесь. Сержант лекарства привез, я разобралась в рекомендациях и дозах. Вот снотворное, оно попозже пригодится. А вот сильное обезболивающее. Две таблетки на прием; покой обеспечен. Держите. И отложим на завтра деловые разговоры.

Я это видела. Он схватил не две, а четыре таблетки и проглотил их без воды. Господи, каково же ему пришлось сегодня. С минуту он сидел, закрыв глаза. А когда открыл, в них непонятно откуда взялась смешинка. Выглядел он чуть виновато.

— Полина, я подчиняюсь. Только в этой суматохе куда-то делись ключи. Тебе не попадались?

— Я отдам их вам в обмен на слово пускать меня к себе ежедневно, скажем, часа в два, чтобы приготовить поесть и слегка убраться, — серьезно пообещала я.

Измайлов явно растерялся.

— Я уже приноровился к костылям, сам с хозяйством справлюсь. Руки-то целы. И мозги не набекрень.

— Тогда я не верну вам ваши ключи. А способности своих рук и мозгов можете проверить, попытавшись отнять их у меня.

Я не кокетничала. И впредь не собиралась. Я просто уже наверняка знала, что после грязи и вони преступлений ему необходима домашняя чистота. Поддерживать ее он все равно не в состоянии и будет страдать. Он не станет вовремя есть, он искурится, он затоскует. И все потому, что стесняется взваливать на кого-то свои проблемы. Он, умеющий отдавать приказы, не желает обременять собой даже меня, доброволицу. Мудрый человек, он понимает, как быстро надоедает делать добро, когда доброделание вносится в дневное расписание. Только одного он не учитывает: я в него влюблена. Поэтому мне не надоест.

— Полина, ты шантажистка, — печально охарактеризовал меня Измайлов.

— Пусть, — послушно согласилась я. — Но что делать, если это — единственный способ навязать вам искреннюю дружескую помощь. Вы, господа милиционеры, совсем одичали. Полагаете, что все люди корыстные мерзавцы.