Шло время. Он быстро рос, а ко времени революции стал почти взрослым. Вступил в ряды милисьянос и носил пистолет в кобуре.

На занятиях по военной подготовке он был одним из лучших. И в тире отлично стрелял из любой позиции. И вот наступил день, когда лейтенант сказал ему:

— А ну—ка ответь мне, кто более смелый — герой или человек, который жертвует собой?

Рафаэль хотел сказать: «Герой», но, подумав, глубоко вздохнул и ответил:

— Они оба в равной мере герои. — А после того как все обратили на него внимание, добавил: — Все зависит от ситуации, в которой они себя проявляют. В общем, они оба герои и оба продолжают жить среди нас.

Он попросил разрешения и сел, а в аудитории еще долго стояла тишина…

В тот год Рафаэлито так и не закончил курс в Матансасе — он отправился на Плая—Хирон, где был назначен командиром взвода милисьянос. Задача ему была поставлена простая: при поддержке двух танков отбросить противника к морю. Он согласовал свои действия с командирами танков, забрался в одну из машин и закрыл верхний люк. Машина рванула по шоссе. За танком шагали солдаты. По обочинам дороги дымилась изуродованная техника, выведенная из строя во время воздушных налетов. Дым, казалось, застилал все. Одна за другой эскадрильи наемников обрушивали огонь на движущиеся колонны, поэтому марш оказался очень трудным и опасным. Бойцы продвигались вперед перебежками, как только ослабевал огонь, но, как только он усиливался, они бросались на землю. Так продолжалось, пока части милисьянос не добрались до заболоченной части побережья.

Около полудня прилетели три Б–26, на фюзеляжах которых был хорошо виден красный треугольник со звездой. Когда они развернулись в сторону позиций, занимаемых милисьянос, над линией фронта взлетели в приветствии береты. А несколькими секундами позже эти самолеты уже обстреливали бойцов, сея вокруг себя смерть и оставляя запах обожженного металла. Теперь, когда они стали набирать высоту, все разглядели на их крыльях голубую полосу…

Медлить было нельзя. Первый танк развернулся и рванул вперед, посылая снаряды в сторону противника. Рафаэль следил за темной линией, неуклонно продвигавшейся вперед — это, выполняя задачу, шли к морю танки. Невдалеке взрывались снаряды, озаряя небо грязно—оранжевыми всполохами.

И вот побережье почти рядом. На воде уже можно различить несколько серых точек. Но точки постепенно уменьшались — похоже, янки бросили десантников на произвол судьбы, и те оказались в ловушке: позади — море, впереди — наша артиллерия. Они поспешно рассаживались по спасательным лодкам, отшвыривая тех, кому не хватало места. Напрасные надежды. Подразделения Повстанческой армии и милисьянос обрушили на них всю свою огневую мощь.

Грохот канонады сотрясал вечерний воздух, море вздымалось многочисленными фонтанами воды. В воздухе опять появились самолеты. Рафаэль посмотрел вверх и убедился, что на их крыльях нет голубой полосы. «Наши», — промелькнуло в голове. Самолеты с ревом сбрасывали бомбы и делали новые заходы над наемниками. Завершив бомбежку, они возвращались на базу, где их вновь загружали для боевого вылета.

Взвод Рафаэля ликвидировал огрызавшуюся пулеметную точку. Десятки наемников, дотоле укрывавшихся на берегу, начали сдаваться. Остальные спасались бегством. Рафаэль побежал, упал, ощутив всем телом жар раскаленной земли, поднялся и снова побежал, преследуя наемников.

Вот и берег. У самой кромки воды стояли танки. Прибой деловито омывал их натруженные гусеницы. Близость моря подействовала на милисьянос освежающе. Некоторые из них бросились на песок, чтобы насладиться навеваемым накатывающимися волнами покоем. Так завершил свою учебу Рафаэлито…

Сейчас я вспоминаю о каждом поступке, каждом действии своего сына, о его самоотверженности, готовности сражаться там, где прикажет Родина. Он был из тех людей, которые не сворачивают с избранного пути. Это я понял после того, как он снова по приказу уехал, а его возвращения пришлось ждать слишком долго…

Плохие вести обычно настигают человека невзначай, словно удар молнии. Эта мысль, вероятно, тоже пришла мне в голову, когда в мой кабинет вошли те два человека, которые были там, с Рафаэлито. Быть может, по этой причине я не удивился их приходу. Они вошли в кабинет и застыли в тревожном молчании. Они не произнесли ни слова. Но их взгляды были красноречивее слов. Надо было прервать это молчание, и я сказал:

— Я знаю, зачем вы пришли. Как это случилось? Как все…

Они не находили слов, чтобы рассказать о том, как он погиб. Я глубоко вздохнул, чтобы не заплакать, и стал смотреть на море…

О нем до сих пор говорят так, будто он находится здесь, среди нас. Значит, он продолжает жить…