Дважды им предлагали поиграть в знаменитом «Каверн-клабе» («Пещере»), но больше не приглашали, так как, несмотря на запрет исполнять там рок-н-ролл, они, объявив джазовую пьесу, сыграли «Long Tall Sally».

Они были счастливы, если им удавалось получать приглашения поиграть где-нибудь хотя бы один раз в неделю. В основном это были кабаки, куда приходили проститутки и моряки. Подчас подвыпившие посетители таких заведений не замечали, играет ли в зале ансамбль или автоматический проигрыватель.

Одно время главной резиденцией «Серебряных жуков» стал небольшой стрип-клуб, где им приходилось играть сентиментальную музыку, которая была им явно не по душе. Но здесь хотя бы платили.

Иногда Аллан устраивал им выступления в третьесортных клубах в рабочих районах Ливерпуля. Танцы там, как правило, заканчивались драками. Летели стулья, бутылки из-под пива, переворачивались столы, по полу визжа катались вцепившиеся друг в друга девушки, лилась кровь. В одном из клубов, где они играли, насмерть забили сапогами шестнадцатилетнего парня. Музыканты в эти потасовки не вмешивались. Даже Джон, за которым закрепилась слава драчуна, предпочитал скорее унести ноги — нужно было беречь инструменты. Но однажды после танцев в здании ратуши Литерленда их подкараулили. Дюжие молодцы избили музыкантов. Стюарту проломили голову, из раны всю ночь текла кровь.

Джон усиленно продолжал искать барабанщика. Томми Мур наотрез отказался, как его ни уговаривали. Он навсегда распростился с карьерой музыканта и пошел работать на завод. Свою ударную установку, правда, он оставил «Серебряным жукам».

Поиски были тщетными. Джон даже пошел на хитрость. Каждый раз перед выступлением группы он выходил на сцену и как бы полушутя обращался к аудитории: «Кто из вас считает себя барабанщиком, может подняться сюда и попробовать». Однажды откликнулся здоровенный валлиец. Он стал так усиленно колотить по барабанам, что чуть их не разбил.

В это время «Битлз», как они стали теперь себя называть, получили приглашение играть в Гамбурге. Произошло это совершенно неожиданно.

Как-то еще в середине 50-х годов в «Джакаранду» забрели гамбургские моряки. Тогда там играл оркестр из Вест-Индии. Вернувшись домой, моряки стали рассказывать, что в ливерпульских кабаках играют великолепную музыку. Оркестрантов из Вест-Индии пригласили в ФРГ.

Аллан Уильямс поехал с ними. В Гамбурге он познакомился с владельцем клуба «Кайзеркеллер» Бруно Кошмидером. Аллан всячески расхваливал Кошмидеру ливерпульских музыкантов, и тот решил пригласить кого-либо из ливерпульцев к себе на Репербан (Репербан — известная во всем мире улица в Гамбурге, где сосредоточены разные увеселительные заведения (публичные дома, стрип-клубы, рестораны и т. п.)). Первым отправился Тони Шеридан. Он был хорошим певцом и гитаристом, но ему не очень везло дома. В Гамбурге Тони имел сенсационный успех. Следующей была ливерпульская рок-группа «Дерри энд Сениорз» — и снова успех. В 1960 году Кошмидер опять обратился к Аллану Уильямсу с просьбой найти для него хороший ансамбль. Ливерпуль в это время буквально кишел рок-группами, многие из которых играли лучше «Битлз». Но у одних были ангажементы дома, другие просто не хотели ехать. И выбор пал на группу Джона Леннона.

Ребята были бесконечно счастливы. Но как ехать без барабанщика? Контракт предусматривал полный состав ансамбля. Тогда-то Маккартни и позвонил Питу Бесту.

Родители не разделяли восторгов молодых музыкантов. В Гамбурге было много такого, что крайне шокировало традиционно строгих англичан. А о Репербане говорили только шепотом. Мона Бест, правда, полностью полагалась на скромность и серьезность сына. Луиза Харрисон тоже не боялась, что ее младший сын пустится на чужбине во все тяжкие: он ведь был совсем маленьким. Что касается Милли Сатклифф, то вопрос о поездке дома не обсуждался: Стюарт просто поставил ее в известность. Он, правда, сам сначала не очень хотел ехать, но Джон уговорил его. Стюарт был рад помочь другу. Хуже дела обстояли у Пола. Он давно уже запустил занятия в Ливерпульском институте. В этом году он сдал только один экзамен по программе средней школы и по настоянию отца остался еще на год в промежуточном классе, чтобы подтянуться и попытаться сдать английский язык и гуманитарные дисциплины на повышенном уровне (Экзамены на получение аттестата об общем образовании сдаются в английской школе по разным программам: 1) на обычном уровне по окончании 5 класса; 2) на повышенном и на стипендиальном уровнях по окончании 6 класса),— отец все еще мечтал, что сын поступит в педагогический колледж. Сам Пол поначалу хотел вообще бросить школу, но сообразил, что если пойдет работать, то не сможет столько времени уделять музыке. И вот как раз сейчас должны были начаться экзамены. Отец и слышать не хотел о Гамбурге. Полу пришлось пригласить для переговоров Аллана Уильямса, и Джим в конце концов дал согласие.

Сложнее всего было уговорить Мими. Она и без того переживала, что Джон бросил колледж, бесконечно куда-то убегает из дома, пишет дурацкие песенки и не занимается ничем путным. Она считала, что «безнравственный» город Гамбург окончательно погубит ее племянника. Джон не мог соблазнить Мими даже перспективой получения хороших денег. Наконец Мими сдалась, и Джон в знак примирения сказал: «Ведь это здорово, Мими. У меня будет 100 фунтов в неделю».

В августе 1960 года пятеро молодых музыкантов, а с ними Аллан Уильямс, его жена, брат жены и знакомый гамбургский менеджер погрузились в автофургон Аллана. На боку фургона было выведено крупными буквами: «BEATLES». Музыканты были в черных свитерах, джинсах и теннисных туфлях, а в багаже находились новые сценические костюмы: пиджаки в клетку, невероятно обуженные черные брюки, белые рубашки с узкими черными галстучками и несколько пар теннисных туфель.

Гамбург в те годы был как бы немецким Ливерпулем. Такая же агломерация близлежащих городов, такой же многонациональный международный порт, такие же портовые сооружения, такой же тоннель под рекой, такая же крупная судоходная компания, обслуживающая линию Гамбург — Нью-Йорк. Только в Гамбурге уже не было следов войны, магазины были переполнены товарами, люди красиво одеты, дома восстановлены.

В Гамбурге их встретил сам Кошмидер. Он повел их в «Кайзеркеллер», и клуб им понравился. Стены помещения были разрисованы сценами из жизни островитян южных морей и океанов, ложи были сделаны в виде гондол, а вместо столиков стояли бочки. Но играть их определили в маленький стрип-клуб «Индра».

Разместились они в крохотных каморках над экраном кинотеатра «Бэмби». С утра до вечера в «Бэмби» шли старые боевики с пальбой, грохотом, криками. Кровать была одна, одеяла вообще отсутствовали, а умываться можно было только в туалете в фойе кинотеатра.

Первое выступление в «Индре» было явно неудачным. Народу собралось мало, но на музыкантов, тем не менее, никто не обращал внимания. Моряки, проститутки, какие-то непонятные типы пили, шумели, занимались своими делами. И ребята растерялись, скисли, играли вяло, пели вполголоса. Аллан Уильямс и Бруно Кошмидер были недовольны: «Надо делать настоящее шоу!» Необходимо было срочно что-то придумывать, чтобы завоевать эту аудиторию.

Здесь никто не знал английского языка, значит, надо было что-то спеть на немецком. Но Джон немецкого совсем не знал. Пол учил его в школе и порядком забыл. Однако он одолел популярную немецкую песенку «Деревянное сердце», и слушатели пришли в восторг.

Еще одна проблема требовала срочного решения. В их репертуаре было не более 30 песен, а играть приходилось семь часов подряд. Джон нашел выход: пороть всякую чепуху под музыку, а музыку повторять по нескольку раз. Это тоже понравилось. По городу поползли слухи о ливерпульцах, в клуб стал собираться народ. Появились поклонники, которые приходили уже регулярно. Их обязательно нужно было удержать. Учить новые песни и репетировать не было времени, а если играть одно и то же, можно наскучить слушателям.