— Развэ нэ факт?..
И:
— Кто нэ знает?..
Потом останавливается и, подняв руку с указующим перстом или любимой своей трубкой, возглашает:
— Далее…
Или:
— Разбэремся в этом вопросе.
А перед ним, на полусогнутых, стоит какой-нибудь, скажем, Шепилов, судорожно старающийся запомнить каждую драгоценную фразу вождя. А может быть, даже и записывает. (Иначе откуда же там вдруг взялись бы все эти, скорее в устной речи уместные: «Далее…» и «Разберемся в этом вопросе…»)
В этой открывшейся вдруг моему взору картинке ничего такого уж ошеломляюще нового для меня не было. Я ведь и раньше прекрасно понимал, что если письмо, появившееся в «Источнике», не было фальшивкой, если этот текст действительно был ВТОРЫМ, долженствующим заменить отмененный, забракованный ПЕРВЫЙ, то сделать все это могли только «по личному указанию товарища Сталина».
По-настоящему новым в этом тексте при внимательном его чтении для меня оказалось совсем другое.
В сущности, все содержание этого нового, второго письма развивало главный аргумент, главный тезис Эренбурга, выдвинутый им в его обращении к Сталину:
Мне кажется, что единственным радикальным решением еврейского вопроса в нашем социалистическом государстве является полная ассимиляция, слияние людей еврейского происхождения с народами, среди которых они живут. Это срочно необходимо для борьбы против американской и сионистической пропаганды, которая стремится обособить людей еврейского происхождения.
Это Эренбург.
А вот — самое начало ВТОРОГО «Письма в редакцию „Правды“»:
Есть люди, которые, выдавая себя за «друзей» и даже за представителей всего еврейского народа, заявляют, будто у всех евреев существуют единые и общие интересы, будто все евреи связаны между собою общей целью. Эти люди — сионисты, являющиеся пособниками еврейских богачей и злейшими врагами еврейских тружеников.
Эренбург предлагает:
Я убежден, что необходимо энергично бороться против всяческих попыток воскресить или насадить еврейский национализм… Мне казалось, что для этого следует опубликовать статью или даже ряд статей, подписанных людьми еврейского происхождения, разъясняющих роль Палестины, американских буржуазных евреев и пр. С другой стороны, я считал, что разъяснение, исходящее от редакции «Правды» и подтверждающее преданность огромного большинства тружеников еврейского происхождения Советской Родине и русской культуре, поможет справиться с обособлением части евреев и с остатками антисемитизма. Мне казалось, что такого рода выступления могут сильно помешать зарубежным клеветникам и дать хорошие доводы нашим друзьям во всем мире.
Автор (или авторы) второго письма точно следуют этому эренбурговскому совету.
В Советском Союзе осуществлено подлинное братство народов, больших и малых. Впервые в истории трудящиеся евреи вместе со всеми трудящимися Советского Союза обрели свободную, радостную жизнь.
Не ясно ли, что легенда об империалистической Америке, как «друге» евреев, является сознательной фальсификацией фактов? Не ясно ли также, что только заведомые клеветники могут отрицать прочность и нерушимость дружбы между народами СССР?
Враги свободы национальностей и дружбы народов, утвердившейся в Советском Союзе, стремятся подавить у евреев сознание высокого общественного долга советских граждан, хотят превратить евреев России в шпионов и врагов русского народа и тем самым создать почву для оживления антисемитизма, этого страшного пережитка прошлого. Но русский народ понимает, что громадное большинство еврейского населения в СССР является другом русского народа…
У трудящихся евреев всего мира — один общий враг. Это — империалистические угнетатели, на услужении которых находятся реакционные заправилы Израиля…
Эти текстуальные совпадения напомнили мне один эпизод из истории, скажем так, советской пропагандистской машины.
У всех на памяти знаменитые слова Сталина о Маяковском, который «был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Но мало кто знает, что этот сталинский, говоря нынешним языком, слоган целиком был взят им (лишь слегка перефразирован) из обращенного к нему письма Лили Юрьевны Брик.
Сталин никогда не гнушался такого рода заимствованиями. Не погнушался и на этот раз.
Но на прямую связь нового, ВТОРОГО «Письма в редакцию „Правды“» с письмом Эренбурга указывают не только текстуальные совпадения.
Если вдуматься в смысл эренбурговского письма Сталину (постаравшись отвлечься от тошнотворно раболепного его слога), мы увидим, что самая суть его обращения к вождю состояла в том, что в интересах «мудрой сталинской политики» умнее было бы переключить ярость масс с врагов внутренних (то есть советских евреев) на врагов внешних (американских империалистов и израильских богачей-капиталистов).
Как видим, Сталин оценил преимущества этой подсказанной ему Эренбургом тактики.
* * *
К публикации письма Эренбурга Сталину в журнале «Источник» было сделано такое подстрочное примечание:
На документе имеется помета: «Поступило 10.Х.53 г. с дачи И.В. Сталина».
А маленькое предисловие к публикуемому тексту письма заключалось такой фразой:
Какой-либо реакции Сталина на обращение к нему писателя в архиве обнаружить не удалось.
Реакция, однако, была.
Собственно, само это отсутствие прямого выражения какой-либо реакции как раз и является самым красноречивым свидетельством того, что письмо Эренбурга не только было Сталиным прочитано, но и произвело на него впечатление. На письмах, не требовавших ответа, а тем более принятия каких-либо решений, он обычно делал пометку: «Мой архив. И. Сталин». (Именно такая резолюция была оставлена им на обращенном к нему письме Б.Л. Пастернака.) Письмо Эренбурга Сталин в архив не отправил, оставил его при себе. Значит, размышлял над ним, что-то такое обдумывал.
Все это, конечно, домыслы.
Но теперь в этих домыслах уже нет никакой нужды. Анализ ВТОРОГО ПИСЬМА именитых евреев в редакцию «Правды», написанного под диктовку Сталина, яснее ясного говорит нам о том, что обращение Эренбурга не только дошло до того, кому было адресовано, и не только было внимательно им прочитано, но и, что называется, принято к сведению. Без особой натяжки можно, пожалуй, даже сказать, что оно было использовано как руководство к действию, к некоторому изменению ближайших сталинских планов.
Этот второй вариант «Письма в редакцию „Правды“», переписанный по указанию вождя, разительно отличается от первоначального текста. Смысл документа стал не просто другим, а прямо-таки противоположным тому, о чем шла речь в первом письме. В сущности, это был уже совсем другой документ.
Если сформулировать это коротко, поначалу «Письмо в редакцию „Правды“» было замыслено как мандат на расправу с еврейским населением страны. Мандат, который власть как бы получала от самих евреев (в лице самых именитых их представителей). Второй же вариант внятно давал понять, что всем этим планам дается ОТБОЙ.
Я не думаю, что Сталин, прочитав письмо Эренбурга, так-таки уж совсем отказался от своих планов.
Но он был осторожен. Умел выжидать. Если даже и не знал испанскую пословицу, гласящую, что ненависть — это блюдо, которое следует есть холодным, действовал всегда именно по ней.
Что мы знаем точно, так это то, что из-за эренбурговского отказа поставить подпись под «Письмом в редакцию „Правды“» и из-за его письма Сталину дело пошло не так, как намечалось по сценарию.
Сценарий ведь рассчитывал на полное, абсолютное, тотальное послушание «дрессированных евреев».
Предполагалось, что все вызванные «на ковер» подпишут как миленькие. А как же иначе? Куда денутся!
Как и всегда, сработает то, что Сталин назвал морально-политическим единством советского народа.
