Еще 6 июля 1941 года, на 15-й день войны, бюро Смоленского обкома партии приняло решение о создании в области партизанских отрядов. Секретарей обкома назначили кураторами: Ф.И. Крылова — по Глинковскому, Красненскому, Монастырщенскому, Починковскому и Стодолищенскому районам; З.Ф. Слайковского — по двум Демидовским районам; В.И. Иванова — по Смоленскому, Духовщинскому, Кардымовскому, Руднянскому и Ярцевскому районам; C.Л. Деньгина — по группе Северных районов; Г.И. Пайтерова — по Ершическому, Рославльскому, Хиславическому и Шумячскому районам.

А в конце июля — начале августа советское военное командование вывело пешим порядком через линию фронта в тыл к немцам несколько подразделений 214-й воздушно-десантной бригады — в Починковский район, где бывшим парашютистам надлежало вести партизанскую войну.

Таким образом, ядро будущих партизанских отрядов создавалось еще летом и осенью 1941 года, однако после оккупации Смоленщины массовые партизанские действия в указанном районе развернулись далеко не сразу. Вот о чем свидетельствуют немецкие источники того периода:

«Действия партизан состоят исключительно из набегов на деревни для обеспечения себя продовольствием, зимней одеждой и строительством жилья на зиму. Нападений на транспортные средства вооруженных сил и часовых не отмечается. Отмечено несколько случаев диверсий, выразившихся в нарушении линий телефонной связи. Вместе с тем было установлено, что партизаны стремятся терроризировать русских, сотрудничающих с /немецкими/ войсками, то есть членов местной вспомогательной полиции, старост и председателей колхозов. Партизаны принимают бой лишь тогда, когда подвергаются атакам или не имеют возможности избежать столкновения» (Армстронг, с. 34–35).

Вывод однозначен:

«…партизанское движение в районе Ельни и Дорогобужа в последние месяцы 1941 года можно назвать лишь зарождающимся. Здесь (…) имели место мелкие стычки, но партизанских действий, которые наносили бы крупный урон оккупантам, отмечено не было. Действия партизан не препятствовали и практически не влияли на продолжавшееся немецкое наступление» (Армстронг, с. 35).

Почему так? Да потому, что руководство партизан на местах явно выжидало, чем закончится наступление Вермахта на Москву. Если бы немцы заняли в октябре или ноябре столицу СССР (как они планировали), то никакого партизанского движения в регионе не было бы и в помине.

В лесных районах вокруг Ельни и Дорогобужа, после разгрома советских войск под Вязьмой в ходе оборонительной операции Западного и Резервного фронтов (с 2 по 13 октября 1941 года), оказалось в окружении много бойцов и командиров РККА. Достаточно сказать, что на фронте протяженностью 340 км — от Осташкова до Ельни — потерпели поражение и попали в окружении войска шести советских армий (!) — 16-й, 19-й, 20-й, 22-й, 29-й и 30-й. В тех же районах скрывались работники местной администрации и органов НКВД. Постепенно они пришли в себя после шока поражения и начали формировать партизанские отряды — сначала небольшие, а затем крупные.

«С середины января до конца марта 1942 года происходил бурный рост партизанского движения, в котором на смену небольшим группам, численностью от пяти до тридцати человек, пришли крупные и хорошо организованные формирования, чья общая численность достигла 10.000 человек.

Как этого удалось добиться? Рост партизанского движения происходил в основном за счет большого количества оказавшихся в окружении после боев 1941 года красноармейцев. Большинство их пряталось в деревнях, некоторые, сбиваясь в мелкие группы, занимались мародерством. Эти люди быстро оказались мобилизованы находившимися на месте или доставленными сюда организаторами партизанского движения» (Армстронг, с. 11).

Первоначально упор делался на повторный призыв красноармейцев-окруженцев (по факту — дезертиров), поэтому в начале 1942 года 75 % численности партизанских отрядов составили именно бывшие красноармейцы. Не удивительно, что партизанские соединения приобрели структуру воинских частей, основной единицей которых являлся полк.

Затем взялись за местное население, которое до Зимнего наступления Красной армии под Москвой (с 5 декабря 1941 по 7 января 1942 года) приходилось гнать под ружье палкой, но после советского контрнаступления дело пошло веселей ввиду ожидавшегося вскоре возвращения советской власти.

На всех уровнях управления партизанами, начиная с самых низовых, находились кадровые офицеры и комиссары РККА, либо сотрудники НКВД.

Однако централизованное управление отрядами было налажено только в январе 1942 года, когда в район Вязьмы вышел 1-й гвардейский кавалерийский корпус П.А. Белова (1897–1962) /до ноября 1941 года корпус назывался просто 1-м кавалерийским, без титула «гвардейский» — М.П./ и быстро прибрал к рукам власть в регионе.

Комкор Павел Белов (1897–1962).

Белов приказал в феврале 1942 года осуществить массовый призыв местных «мобилизационных ресурсов» младших возрастов (1923-24 годов рождения). Иными словами, численность «людей с оружием» в немецком тылу возросла благодаря обычной советской «обязаловке», никакого «всенародного подъема» в помине не было.

Современные российские авторы заслугу в деле сковывания немецких войск в районе Вязьма — Дорогобуж связывают именно с Беловым, а всю совокупность вооруженной массы в тылу немцев туманно называют «группой Белова» (без разбора — где партизаны как таковые, где бывшие парашютисты, а где— кавалерийский корпус):

«Признавая значительные недостатки в применении группы Белова, Оперативный отдел штаба фронта (Западного — Авт.) в то же время констатировал:

„Несмотря на неоднократные попытки немецкого командования ликвидировать эту группу войск, нарушивших нормальную работу их тылов в продолжение длительного времени, корпус сумел прочно приковать к себе немецкие войска, находившиеся в районе Вязьма, Дорогобуж, Спас-Демянск. Противник вынужден был февраль и март затратить на то, чтобы не допустить расширения территории, занятой войсками группы Белова. По этой же причине немецкое командование ряд соединений, предназначенных для усиления передовых позиций фронта, вынуждено было держать в своем глубоком тылу исключительно для борьбы с группой Белова и разраставшимся партизанским движением. В этом смысле оперативное значение действий группы Белова в феврале-марте — велико“» (Абатуров В.В. 1941. На Западном направлении, с. 341–342).

Но в действительности действия именно партизан (в отличие от гвардейцев-кавалеристов) отличались пассивностью:

«Военные действия партизан в первую очередь сводились к обороне контролируемого ими района. С этой целью прилагались огромные усилия к строительству полевых фортификационных сооружений» (Армстронг, с. 15–16).

Поясню: они «героически обороняли» те районы, которые еще никто не атаковал. И только тогда, когда Красная Армия перешла под Москвой в контрнаступление, а фронт оказался в считанных километрах от Ржева и Вязьмы, партизаны Дорогобужа и Ельни резко активизировали свои усилия.

Большая часть территории Смоленщины (и ряд районов Московской области) были оккупированы только на карте — у немцев не хватало войск для фактического контроля всех населенных пунктов на занятой территории. Линия фронта существовала, однако в своем тылу Вермахт и охранные службы контролировали лишь города, крупные села и важнейшие магистрали, на остальной территории царило безвластие. Именно там создавались все партизанские зоны (ибо противник изначально их не контролировал) и там же происходило постепенное накопление партизанской массы.

Зимой 1941–1942 гг. в полосе группы армий «Центр» в целом, 4-й полевой и 4-й танковой армий в частности, сложилась критическая ситуация для германского командования. По линии фронта ему приходилось отражать удары превосходящих сил Западного и Калининского фронтов, а сил для укрепления гарнизонов в тылу просто не было. Район же Дорогобужа и Ельни в феврале — марте 1942 года прямо-таки наводнили партизаны — свыше 10 тысяч человек по современным оценкам. А немцы в 1942-м думали, что их там 30 тысяч, то есть столько же, сколько насчитывала в период зимнего наступления вся 33-я армия М.Г. Ефремова (1897–1942). В то же время немецкие гарнизоны в городах и крупных селах состояли из охранных рот, от силы — батальонов.