— Эх, с шестом надо прыгать‑то! — воскликнула Стеша. Ваня, кивнул, соглашаясь.
После неудачи парня, который, видать, считался не последним в Деревне прыгуном, очередь женихов заметно сократилась. Вторым стал разминаться крепкий низкорослый мужичок, хоть и не молоденький, но зато бывалый. Мужик разбежался и мячиком прянул кверху — вот–вот возьмет опасную высоту… Но… рухнул прыгун как раз на последний меч… Общий вскрик пронесся по толпе. Соколина в своем окошечке закрыла лицо руками. Стеша зажмурилась. Мужика унесли — и желающих стать мужем Соколины еще поубавилось. И тут, к ужасу ребят, оказалось, что следующим претендентом был… сопливый Смеян. На голове дурацкий венок из репейника, сам в обтерханных штанах, рубаха — заплата на заплате, и босой…
— С ума сошел мальчишка! — схлопала себя по бокам десантница, и, поднырнув под веревкой, побежала, чтоб удержать дурака. А пастушонок уже мчался по пыльной площади, обежал бросившуюся наперерез девчонку, — так что она не остановила его, а только помешала разбегу, — сиганул кверху, изогнулся дугой, пытаясь попасть в седло буланому… Но не долетел — ухнул в промежуток между Крышегором и четвертым скакуном, как раз под копыта, прополз под крупом буланого — и вылез из-под хвоста под общий хохот толпы. Потирая ушибленные места и выбивая на ходу сопли из носа, Смеян двинулся в ту сторону, где за веревкой собрались мальчишки, которые встретили его тычками и подзуживанием. Больше никто из малолеток прыгать через страшное препятствие не отважился.
А наизготовку уже вышел… Поток! Неужто?!
— Вот предатель… — распахнула глаза Степанида Дымова. — А как же Златыгорка?!
А кудреватый детина, взяв разбег аж от ворот Деревни, оттолкнулся и мощным броском перемахнул через тройную преграду — и метнулся в седло буланому. Попал! На площади загудели одобрительно. Стеша же, ругательски ругаясь, — небось, у ворон научилась, — опять куда‑то понеслась. «Ты куда?» — Ваня‑то ей, но девочка, не отвечая, махнула рукой. Мальчик увидел, как она подбежала к Мельникову Пленко, стоявшему в очереди женихов последним, и, отведя его в сторонку, что‑то зашептала на ухо. Тот послушал, согласно кивнул — и оба куда‑то умчались.
Пока оставшиеся женихи пытались одолеть препятствие — все более или менее неудачно — тут и Пленко вернулся, причем нес в руке длинномерное копье. В толпе загудели, дескать, чего это он, зачем ему копье? Стеша подбежала к Ване — он не успел спросить, в чем тут дело, как Пленко, держа копье на весу, взял по примеру Потока хороший разбег, потом оттолкнулся копьем — и прянул так высоко в воздух, что все только рты пораззявили, и ухнул из‑под тучи прямиком в седло буланому.
— Ну, как тебе шест?! — горделиво сказала Степанида Дымова. Ваня показал большой палец, дескать, во, и спросил язвительно:
— Ты что ж, решила тренером Пленкиным заделаться?
— Пускай лучше он победит, чем… — но не договорила девочка, только на Ванин манер сплюнула сквозь зубы.
Ко второму этапу состязаний оказались допущены все желающие, а не только явные фавориты.
В кладку башни на уровне человеческого роста воткнули копье, накололи на острие наливное яблочко, женихи побежали по домам за луками, начинались состязания по стрельбе. Провели черту, за которую стрелкам нельзя было заходить — стрелять приходилось издалёка, всю Деревню от начала до конца должна была пролететь оперенная стрела, чтобы воткнуться в златое яблоко. Женихи один за другим промахивались: то не долетит стрелка, упадет на середине пути, то ветром отнесет ее в сторону, а которая долетит до башенной стены, так воткнется куда угодно, только не в яблоко. Наконец к черте подошел Пленко с большим луком, натянул тетиву, полетела, запела стрела — и пробила яблочко, так что разломилось оно на две половины. Все захлопали, дескать, молодец Пленко, славный выстрел! Правда, пришлось новое яблоко на копье насаживать. У пастушонка лук был так себе, видать, сам смастерил. Сдвигает мальчишко венок набекрень, кладет стрелку на желтую тетиву, целится — и летит одинокая стрела, да куда‑то уж больно высоко! Соколина‑то, наблюдавшая в окошечко, опять свесила свои долгие косы, и стрела — бац! — прибила одну из кос к стене башни. Закричала девушка, попыталась выдернуть косицу — да не тут‑то было! Народ на площади загоготал — то ли над незадачливым Смеяном, то ли над красавицей… Девушка понахмурилась… Но тут догадливый Пленко, опережая остальных, бросился к башне и полез по стене, как черный таракан. Девочка с мальчиком переглянулись… Значит, и таким путем можно к девушке попасть… И, выходит, имеются свои альпинисты в Деревне‑то! А Пленко уж долез до злой стрелы, выдернул ее — и Соколина мигом втянула свои косыньки в башню, и окошечко захлопнула, дескать, как бы в меня стрелка‑то не угодила, уж больно вы меткие стрелки! Пленко же, когда слез, переломил стрелу надвое — и показал всем. Теперь была очередь Потока стрелять: пустил он пернатую стрелу, глядь — а на нее птичка опустилась, то жаворлёночек был, и нарушился полет стрелы, угодила пернатая, которую пернатый оседлал, острием в землю. Стеша захлопала в ладоши, а Поток нахмурился, оглянулся: а вот наконец и Златыгорка объявилась! Ребята стали пробираться к ней вдоль веревки, поминутно наступая кому‑то на ноги и извиняясь.
Златыгорка жалась к стене крайнего от ворот дома — и была сама не своя. Но лук был при ней. Степанида Дымова выразительно поглядела на посестриму, а после на предателя Потока, дескать, бедная, бедная! Ваня в этих делах ничего не смыслил — и потому только плечом подернул. Поток подошел к Златыгорке следом за ними, сказал добродушно, дескать, хотел немного поразмяться, удаль свою показать, да вот, дескать, птичка твоя маленько помешала, ну, дескать, что уж тут… Стеша только щеки от злости надула, но сказать ничего не посмела. К ее удивлению, и Златыгорка говорить ничего не стала, только кивнула.
Тут к ребятам подбежал Смеян и, отведя Ваню в сторонку, мол, разговор есть, стал просить у него Бурочку, дескать, нет у меня конька‑то, а без скакуна не допускают до основного состязания. Мальчик на секунду замялся — и пастушок стал настаивать, вы ведь, дескать, в долгу передо мной! Ваня вопросительно вздернул брови — в каком таком долгу? Тут Стеша подскочила и показала на свой белый, без рыжих отметин, нос. «Дай ты ему коня, Ванька», — гуторит. Ваня кивнул, ладно, дескать, бери. Смеян улыбнулся, что ж, говорит, я тебе этого не забуду, и побежал на конный двор. Таким образом, у двоих состязальщиков оказались кони ребят.
А на площадь уже выезжали на оседланных конях всадники. Оказалось, что всё, бывшее до сих пор, только разминка перед главным. И желающих состязаться осталось всего ничего. Шуточное ли дело: допрыгнуть на коне до высокого окошка башни и сорвать перстень с пальца Соколины. Кому это удастся — тот и будет мужем девушки. Поток‑то возле Златыгорки остался, не пошел снаряжаться, гуторит, я мог бы, конечно, прянуть к окошку, да желания нету — и хотел приобнять девушку, но Златыгорка еще крепче прижалась к стене, и Поток вынужден был убрать руку.
А Соколина уж свесила из окошечка свою шуйцу[57] с перстеньком — багровый камень‑то так и вспыхнул в лучах заходящего солнца!
Вот первый жених помчался, да конь перед башней затормозил — не стал дуриком кверху сигать. Народ на площади загоготал. Второй‑то прянул с конем кверху, но до окошка‑то локтей двадцать не хватило — и приземлился конек неудачно, ногу сломал. Третий претендент рукой махнул — да с площади потихоньку смылся. Тут и Смеян на Бурочке показался, всё в том же венке из репехов, босой, но конь оседлан — всё чин чинарем. И направился конек к большим воротам, прочь из Деревни, пастушок его поворачивает, а конь не слушается, идет вон, да и только! Народ‑то за животики схватился. Наконец удалось всаднику развернуть лошадку, помчался Бурка к башне…
Вблизи стены башенной стащил пастушок с головы колючий венок и стегнул им коня по горячим бокам: как всхрапнет Бурочка, как взовьется кверху, да только тут из зада разгоряченного конька головешки посыпались одна за другой… Люд в толпе от хохота повалился один на другого. Но Смеян уж протянул грязную руку к Соколининой белой ручке, чтоб сцепить перстень с пальца, да девушка‑то вдруг как толкнет мальчишку — и свалила с коня… Ахнула толпа! А пастушок как‑то за луку седла зацепился и сбоку повис, ноги–те подтянул — ухнул конек обратно на землю, и Смеян кое‑как приземлился, пробежался по площади — да и рухнул на колени. Не свернул всё ж таки шею! Ребята кинулись к нему, бабушка Торопа тоже — ничего, живой вроде! Побледнел только очень. Нет ли сотрясения? Головы не поднимает, слезы по щекам катятся… И уполз за башню.
