— А есть ли тут деревни, города? — спрашивала девочка. Златыгорка кивала, кажется, де, есть.

— А где? — в ответ опять пожатье плеч.

И не долго гостевали они у Виды со Златыгоркой, пора было отправляться в путь, ведь надо было как‑то выбираться из этого «Другого леса». Ноги лешачонка для этого явно не годились, уж Ваня заглядывал–заглядывал, не покажется ли в лешачьих промежностях выход отсюда… тщетно. Попасть обратно в больницу никому, понятно, не хотелось, впрочем, они шибко надеялись, что боевики там уже не хозяйничают, времени‑то прошло немало. Лешак всегда был при них, ежели выход откроется, уж они не упустят момента! А вдруг это случится не скоро?! А вдруг существует другой путь домой, а они тут будут сидеть, ждать у моря погоды?.. Одним словом, взвесив все за и против, ребята с лешачонком пустились в путь дорогу. Да не одни — ас посестримой!

Златыгорка отпросилась у матери, дескать, пусти меня, мати, людей посмотреть, себя показать, может, де, удастся крылышки отрастить, не всё же гусеницей по земле ползать… Белая Вида тяжко вздохнула — но отпустила.

Ваня пошел с Кровохлебкой прощаться — она теперь во дворе росла, под защитой страшного забора, за который ни один козел не сунется — ни дикий, ни домашний! Живинка уронила три капли росы на руку мальчика и шепнула:

— Прощай, Ваня. А всё ж таки опасайся этой белены! Ты понимаешь, про кого я?.. Ох, доведет она тебя до погибели!.. Ведь один ты теперь остаешься, без моего пригляда… Будь внимателен, следи за ней в оба глаза, которые у тебя целые остались только благодаря мне… А ежели всё ж таки вернешься домой, так передавай привет Василисе Гордеевне.

— Чего это она тебе нашептывала? — спросила подозрительно десантница, когда мальчик вернулся к двуногим. Ваня пожал плечами, так, дескать, ничего… Стеша в дорогу надела свои фиолетовые лосины, героическую майку с ухарем–мотоциклистом да медноцветную куртешку. А разодранное клювом помайчимы платьишко залатала и в рюкзак сложила.

Получив благословение крылатой Виды, путники углубились в лес. Помайчима, нахохлившись и опустив до земли крылья, осталась сидеть на воротах.

Златыгорка шла вожатой и повела всех к скопищу черных камней, один из которых сильно походил на кулак. Постучавшись три раза, посестрима что‑то шепнула — и кулачище откатился, подмяв пару ольховых кусточков. А там, где прежде стоял каменюка, обнаружился люк, похожий на канализационный, только с ручкой. Златыгорка взялась за кольцо — и открылся ход в подземелье: каменные ступеньки вели книзу.

В пещере кучей были навалены доспехи, лежало всякое оружие: мечи, луки, булавы, копья, щиты, дротики, секиры, пращи и вовсе не виданное и не слыханное вооружение. Посестрима велела выбирать оружие и доспехи по себе.

— Зачем это? — удивилась Степанида Дымова. — С кем мы будем воевать?

Златыгорка отвечала, что, может, и ни с кем, а может, и придется вступить в битву, никто ведь не знает, кто в дороге‑то повстречается, так надо, де, быть готовыми ко всему.

Ваня, восхищенный, подбежал к оружейным запасам, но быстро запал его прошел — все мечи оказались неподъемными, да и остальное оружие тоже, в конце концов остановился на кинжале в резных ножнах темного серебра. По лезвию ножа вились странные змейки с длинными утиными носами.

А девочка первым делом к доспехам ринулась, но тоже вынуждена была отступить: железные рубахи да сапоги были не по ее размеру. Разве вот только сетчатый панцирный жилетик примерить, надела под куртку — вроде ничего сидит, хотя тоже весит ох немало! А голубой свой берет на медный шлем десантница менять не стала! И осталась в кроссовках.

Потом перебежали: девочка — к оружию, а мальчик — к доспехам, едва лбами не треснулись. Ваня звонкую кольчужку отрыл, сыромятные сапожки надел, ношеные, но очень удобные, ремень кожаный с заклепками, к которому кинжал прикрепил, а на лоб островерхий шлем надвинул. Стеша же лук по себе нашла, висел он в сторонке, вместе с колчаном со стрелами, Ваня‑то его не заметил, а девочке лук открылся.

Лешак к гвозденью не подходил, зато поднял хорошую дубину — и вертел ею с такой скоростью, что вокруг него ветер завивался.

А как глянули ребята на Златыгорку — так и онемели: посестрима‑то наряжена была в кожаные порты, такой же жилет, сапожища по самое никуда, на голове завесистая шапка, спереди лица не видать, сзади — шеи, на руках — заклепистые рукавицы по локоть, ну а на плечах, как всегда, — певчие птички. И впору ей оказался блестящий меч, длиной чуть не с материнское крыло, лук девушка за спину повесила, а сама помахивала вертким шестопером…

Снарядились — и повела их Златыгорка на горное пастбище, где пасся табунок. Велела каждому свистнуть, какой, де, конь на свист прибежит, — тот, де, и ваш! Березай свистнул, — весь табун уши прижал, — и примчался на его зов белоснежный конь, посестрима сказала, что это, де, Крышегор. Десантница свистнула в три пальца — отозвался вороной конь, которого звали Вихрегон. Ваня принялся насвистывать мелодию из «Генералов песчаных карьеров», и, едва перебирая ногами, направился к ним пло–охонький жеребеночек. Вот так всегда! Заморыша кликали Буркой.

А когда Златыгорка засвистала лихим посвистом — на свист ее не конь явился, а громадный олень из чащи выскочил! Яблочко, де, его зовут. А рога‑то у Яблочка такие, что за ними спрятаться можно, ровно за настоящей яблоней!

Кони‑то не простые оказались, так понеслись, только держись да успевай пригибаться — чтоб мощными сучьями голову не своротило, а хлесткими веточками глаз не выбило. Десантница одной рукой в повод вцепилась, а другой — в берет, как бы не унесло… А Яблочко–олень впереди!

Потом смотрит мальчик: из конских ушей дым повалил, как вроде печку внутри затопили… Да, и горячими стали бока его Бурки, вокруг холодный ветер ярится, а на лошади, что на печке — тепленько. И из прочих конских голов дымок пошел, хорошо, комаров да слепней отгонять таким манером!..

А уж когда хвост Стешиного коня трубой завился, а из зада головешки посыпались — Ваня и вовсе рот раскрыл, а закрыл только через десяток верст. Приглядываться стал к передним лошадям, назад оборачиваться: да, и Крышегор, и Стешин Вихрегон, и его коник время от времени какали головешками… Вот ведь! Как бы пожара не учинили, лес не сожгли, — потому что головни‑то вовсю дымились…

И темнать стало. Тогда путники спешились и расположились на лесной опушке на ночлег. Но прежде костер разожгли, правда, не головешками, а спичками. У Вани в котомке оказался запасец. Проснувшись рано утром, Ваня увидел высоко в синем небе запятую - жаворонка и услышал славную утреннюю песнь. И пала птица из облака — прямиком на крутое плечо Златыгорки.

Посестрима спрашивает жаворленочка, ну, что, дескать, увидал сверху‑то? А тот отвечает по–своему. — Ого! — гуторит девушка. — Вот, значит, как! — И переводит ребятам, дескать, город приметил жаворонок, поедем, де, туда али двинемся в другую сторону? Степанида Дымова, которая тут же глазки приоткрыла, синий продрала, а янтарный еще нет, закричала, конечно, де, в город поедем! В какую еще другую сторону?! Посестрима на Ваню смотрит с вопросом, дескать, а ты как думаешь, побратимушко? Ваня согласился с девочкой: да, поедем, де, в город!

И скоро спустились всадники с высоких гор, покрытых частым лесом, вокруг теперь — чистое поле, никакие деревья путь не застят. Можно рядом скакать, даже Ванин Бурка не отстает.

А город пока не показывается, знать, высокенько взлетал жаворленочек, откуда далёко видать. И стал мальчик выспрашивать у посестримы, как она научилась понимать птичий язык. Златыгорка только плечиками пожимала, на которых сидело по пташке. Потом улыбнулась умильно и говорит, давай, дескать, и тебя, побратимушко, научу понимать птичий говор. Ваня обрадовался, закивал согласно. Девушка‑то рядом ехала, стремя в стремя, открой, говорит, рот… Ваня и открыл. Златыгорка наклонилась к нему — и плюнула на язык! Мальчик чуть не подавился чужой слюной. — Ты чего–о?! — кричит. Десантнице‑то Ваня такое бы сказал! А посестриме постеснялся. Но ужасно было неприятно. А Златыгорка хохочет во всю глотку, потом говорит: — Теперь ты! — и свой рот раскрыла. — Что — я? — не понял Ваня. — Плюй! — гуторит девушка, и широко рот‑то раззявила. Мальчик головой замотал, а посестрима настаивает, плюй — да и только! Ваня и плюнул! И попал — всегда метко плеваться умел, куда задумает — туда и попадет! Но на этом плевки не закончились. Златыгорка еще раз харкнула в гортань ему, а Ваня ей, и по третьему разу сделали посестрима с побратимом так же. И вот, после третьего‑то разу, когда мальчик удачно наплевал девушке в рот, — услышал он вдруг тоненький голосок, который пропищал: