«Предпочитаете провести ночь, прогуливаясь по набережной? Или, может быть, вас больше устроит утомительный подъем к замку герцога Шайана?»

«Мы не придаем большого значения формальностям, — объяснил Миаламбер. — Тем не менее, если бы в Шант прибыли послы из Паласедры, их разместили бы в роскошном дворце».

«Вы точно определили разницу между обычаями Шанта и Паласедры».

Этцвейн вышел из кареты. «Пойдемте, — сухо сказал он. — Мы здесь не для того, чтобы добиваться почестей».

Три делегата прошествовали в гостиницу. Дощатая дверь открывалась в узкое полутемное помещение со стенами, обшитыми панелями лакированного дерева. Вдоль стены, над несколькими столами и стульями, мерцали желтоватые светильники.

Навстречу вышел старик в белом головном платке: «Что вам угодно?»

«Мы хотели бы подкрепиться и переночевать. Мы — послы из Шанта».

«Я приготовлю комнаты. Садитесь, вам дадут что-нибудь поесть».

В помещении был еще один человек — худощавый, в сером плаще, сидевший за столом перед миской тушеной рыбы. Этцвейн замер, пораженный знакомым профилем. Человек в сером поднял голову, кивнул, вернулся к аккуратному извлечению рыбных костей.

Этцвейн нерешительно потоптался и подошел ко столу: «Я полагал, что вы вернулись на Землю».

«Таковы были распоряжения Института, — сказал Ифнесс Иллинет. — Тем не менее, мне удалось их опротестовать на основании редко применяемой статьи устава о чрезвычайном положении. Теперь меня снова направили на Дердейн, в несколько ином качестве. Рад сообщить, что меня, таким образом, не исключили из Института».

«Превосходные новости! — согласился Этцвейн. — Вы не возражаете, если мы к вам присоединимся?»

«Нисколько».

Трое приезжих заняли свободные стулья вокруг стола. Этцвейн представил присутствующих: «Перед вами патриции Шанта — Миаламбер Октагон и Джерд Финнерак. Этот господин, — Этцвейн вежливо указал на Ифнесса, — землянин, корреспондент Исторического института. Его зовут Ифнесс Иллинет».

«Так точно, — кивнул Ифнесс. — На Дердейне мне удалось узнать много интересного и поучительного».

«Почему вы не дали знать о своем возвращении? — спросил внутренне возмущенный Этцвейн. — Вы в значительной мере несете ответственность за сложившееся положение вещей».

Ифнесс ответил спокойно-безразличным жестом: «Вы были достаточно компетентны для того, чтобы справиться с кризисом, не прибегая к моей помощи — что немаловажно. Полагаю, вам самим приятно сознавать, что враги Шанта повержены в прах защитниками Шанта, а не их союзниками с Земли?»

«Это сложный вопрос, — уклонился Этцвейн. — Что вас привело в Паласедру?»

«Я изучаю паласедрийское общество, представляющее значительный интерес. Паласедрийцы отваживаются производить антропоморфологические эксперименты, возможные лишь в редчайших условиях отсутствия почти повсеместных запретов. Паласедрийцы бережливы и адаптируют некондиционный генетический материал, поручая дегенератам выполнение полезных функций. Дух человеческий! Неисчерпаемый источник чудесных изобретений! Оказавшись в суровой, скудной горной стране, паласедрийцы разработали философскую систему, поощряющую самоограничение и крайнюю экономию».

Этцвейн не забыл склонность историка к отвлекающим внимание пространным рассуждениям: «В Гарвии, насколько я помню, вы не поощряли аскетизм в себе или в других и не высказывались в защиту философии самоотречения».

«Совершенно верно, — безмятежно отозвался Ифнесс. — Я — исследователь. Я умею преодолевать личные наклонности».

Некоторое время Этцвейн пытался угадать скрытый смысл замечаний землянина, потом спросил: «Вас, судя по всему, не удивляет наш приезд в Паласедру?»

«Как показывает мой опыт, тому, кто скрывает любопытство, интересующие его сведения охотно навязываются».

«Вам известно, что рогушкои пытаются скрыться на паласедрийской территории? Что преследование рогушкоев привело к воздушному столкновению между Эскадрильей Шанта и Черными Драконами Паласедры?»

«Любопытная информация! — заявил Ифнесс Иллинет, не отвечая на поставленный вопрос. — Интересно было бы знать также, какие средства паласедрийцы собираются применить против рогушкоев».

Финнерак с отвращением хрюкнул: «Вы сомневаетесь в том, что паласедрийцы помогают рогушкоям?»

«Глубоко сомневаюсь — даже исходя исключительно из социально-психологических соображений. Для летучих герцогов понятия благородства и чести важнее материальных и политических выгод. Подлое разведение паразитов, тихой сапой вгрызающихся в организм противника и размножающихся за его счет, не в характере паласедрийских суверенов. Кроме того, в пользу этой теории нет убедительных свидетельств».

Финнерак пожал плечами: «Теоретизируйте сколько угодно. Я доверяю своим инстинктам».

Принесли ужин — соленую рыбу, тушеную в уксусе, хлеб грубого помола, маринованные стручки водорослей. «У паласедрийцев нет никакого представления о кулинарии, — отметил Ифнесс Иллинет. — Здесь едят только от голода. Паласедрийцы наслаждаются, преодолевая препятствия, самоутверждаясь вопреки неблагоприятным обстоятельствам. Они выходят в море, когда бушует шторм. Изучение высшей математики в полном одиночестве заменяет паласедрийцу то, что у других народов принято называть «тайными пороками». Летучие герцоги строят башни из собственноручно высеченных и принесенных камней. Некоторые сами добывают себе пищу. Паласедрийцы не признают музыку и украшают одежду только эмблемами поручителей. Для них одно блюдо не лучше другого. Недружелюбные и скупые, они слишком горды, чтобы доверять подозрениям». Ифнесс прервался и внимательно рассмотрел лица собеседников — сначала Миаламбера, потом Этцвейна, в последнюю очередь Финнерака: «Канцлер скоро прибудет. Не думаю, что ваши проблемы вызовут у него сочувствие. Если не возражаете, я хотел бы примкнуть к вашей группе в качестве, скажем, наблюдателя. Я уже представился здесь как путешественник из Шанта».

«Не вижу препятствий», — сказал Этцвейн, игнорируя тихое рычание Финнерака.

Миаламбер обратился к Ифнессу: «Расскажите нам о Земле, о родине наших извращенных предков».

Ифнесс поджал губы: «Землю невозможно описать вкратце. На ваш взгляд, вероятно, мы показались бы чрезмерно цивилизованными, у большинства из нас нет честолюбивых стремлений. На Земле изредка рождаются раскольники и диссиденты, но эти рано или поздно переселяются в другие миры. Каким-то чудом среди нас еще встречаются искатели приключений. Населенная людьми область Галактики постоянно расширяется — в этом, пожалуй, первородная, земная сущность человека. Земля — исходный мир, источник всех человеческих производных».

«Наши предки покинули Землю девять тысяч лет тому назад, — покачал головой Миаламбер. — Преодолев немыслимое расстояние, они осели на Дердейне, где надеялись навсегда остаться в полной изоляции. Возможно, теперь мы уже не сможем отгородиться от других миров».

«Вы правы, — согласился Ифнесс. — Дердейн все еще за границей той части Галактики, где действуют межпланетные торговые договоры и соглашения о поимке преступников — но эта граница уже очень близко... Канцлер приехал. Он собирается вести государственные переговоры в рыбацкой таверне. Что ж, такая система не хуже любой другой».

Канцлер стоял, открыв входную дверь и разговаривая с кем-то на улице, потом повернулся и осмотрел помещение — высокий костлявый старик с короткой щетиной седых волос и огромным носом-полумесяцем. На нем была обычная черная мантия, но вместо шляпы он носил повязанный на рыбацкий манер белый головной платок.

Этцвейн, Финнерак и Миаламбер поднялись на ноги. Ифнесс Иллинет продолжал сидеть, глядя на пол — будто внезапно погрузившись в глубокие думы.

Канцлер подошел к столу: «Будьте добры, сядьте. Наша задача проста. Летчики Шанта нарушили паласедрийскую границу. Черные Драконы их изгнали. Вы утверждаете, что вторглись в Паласедру, чтобы наказать рогушкоев. Более того, вы утверждаете, что рогушкои — агенты Паласедры. Я заявляю: рогушкои в настоящее время находятся на паласедрийской земле, и паласедрийцы расправятся с ними по-своему. Я заявляю: паласедрийцы не поручали рогушкоям напасть на Шант. Я заявляю: посылать летчиков в Паласедру было с вашей стороны глупо и опрометчиво — по сути дела, настолько глупо и опрометчиво, что мы воздержались от ответного удара скорее от изумления, нежели из соображений человеколюбия».