Неистовый вой вырвался из горла Асамара. Лицо его исказилось, посинело, как у мертвеца, залежавшегося на дне озера. Пальцы левой руки, которыми он направлял заклятие, скрючились, как переломанные.

– Будьте во веки прокляты! Всё равно вам конец, жалкие рабы морали, чувствительный скот, все вы прокляты, прокляты, все вы сгниёте, захлебнётесь вашими соплями жалости! Близок день, когда всё закончится, когда вы будете сметены, как слизь, недостойная жизни…

В этом помрачённом крике Марк увидел, почувствовал – или ему показалось, что он видит, чувствует, – как вокруг Асамара возносятся стены белой мглы, подобные овальным зеркалам с размытыми краями. Он услышал крик Асамара – ужасающий крик человека, увидевшего в этих мглистых зеркалах своё лицо, свою душу. Лицо и душу, что пожирали сами себя. Мечник-некромант видел своё истинное отражение – то, кем он в действительности был все эти долгие годы правления своей невидимой империи. И выдержать это откровение был не в силах. Для него наступил настолько жуткий кошмар, что лопающиеся в его теле сосуды, вены и артерии, приносили ему уже не боль, а отраду.

Сила, которой он обладал, обернулась против него. Он вызвал Зеркало Мглы, не подумав, что оно, прежде всего, отразит его собственное лицо – его нелепую полужизнь.

Марк стоял, опустив меч и не питая к своему противнику никакой вражды. Теперь он испытывал к нему скорее жалость. Жалость к полному надежд и стремлений аделианскому учёному по имени Нилофей, славному Четвёртому миротворцу. Совершившему непоправимую ошибку и жестоко за неё поплатившемуся. Оклеветанный ещё до своего рокового решения. Непрощённый. Затаивший злобу на весь мир.

…Он рухнул под ноги Марка, устремляя к нему иссыхающую левую руку с изломанными пальцами, жаждая ударить каким-то смертоносным заклятием. Внутри его тела что-то забулькало, затем захрустело, он конвульсивно дёрнулся и съёжился.

Марк глядел на него, не в силах отвернуться, как вдруг, о чудо, увидел в этих бледно-серых глазах совершенно иной взгляд! Взгляд освобождённого. Благодарный взгляд тех остатков человеческого естества, которые освобождались от мерзкой сущности, завладевшей этим телом и душой.

После этого кратчайшего мига взгляд Асамара потускнел и погас. Теперь уже навсегда.

Марк опустился на холодный каменный пол, с трудом выпустив из неразгибающихся пальцев рукоять меча. Наступало полное бессилие, шок, апатия – он был нечеловечески измотан и истерзан. Сколько раз он переступил в этом бою всякий допустимый порог?

Он ощутил нежное прикосновение к голове. Лейна. У него не было сил даже обрадоваться ей – сердце высекло только тихую искру отрады.

– Маркос, Маркос, – зашептала Лейна, и её голос позволил ему остаться в сознании. – Ты победил, победил… О, Избавитель, не покидай нас!

А Марк уже летел мыслями дальше, готовя себя к новой схватке, как будто мало ему было боли и ран.

«Семечко, – вспомнился ему разговор с Амартой накануне этой яростной ночи. – Он был всего лишь семечком, проросшим на удобренной почве. Что же ты за чудовище, Акафарта, и есть ли на земле сила, способная тебя одолеть?»

Марк молчал. Не хотелось ничего говорить вслух.

(Амархтон, Аргос)

Дым над Аргосом постепенно оседал. Над громадиной дворца вознёсся победный звук королевского горна. Криков ликования не было. Ещё никто не знал, жива ли королева и её военачальники, никто не знал, что происходит в других частях города, сколько полегло собратьев и что вообще произошло этой ночью.

Лишь с полным восходом солнца, когда архистратег Тибиус приказал открыть дворцовые врата, стало ясно, с кем сражались защитники Аргоса. Удивление было велико. Вместо многотысячной армии нечисти, как это казалось ночью, дворец штурмовали всего две-три сотни хаймаров, прокравшиеся через городские подземелья. Тупоголовые твари, единственное преимущество которых – цепкие лапы, позволяющие лазить по стенам, создали иллюзию масштабного вторжения.

В самом дворце началось оживление, как после бури. Придворные несмело высовывали головы из приоткрытых дверей своих комнат и, робко оглядываясь по сторонам, выходили в дворцовые коридоры и залы. Иные шарахались, поминая Спасителя, при виде мёртвого хаймара или стражника.

Когда лестничные решётки были подняты, и на верхние ярусы хлынули толпы воинов-южан, там уже наводили порядок гвардейцы Дарвуса. Раненых стаскивали в лазарет, убитых – в храм, чтобы там приготовить тела к погребению, обыскивали все тёмные углы, проверяя, не затаился ли где коварный хаймар.

Больше всего убитых и раненых было на стенах и крышах Аргоса, где состоялся главный бой этой ночи. Гвардейцы помогали вольным стрелкам отыскивать собратьев, унося вниз тех, кому посчастливилось выжить, и складывая в ряд тех, кто уже встретился с вечностью.

– Автолик! Автолик! – звали воины ордена.

– Автолик! – кричал Иолас.

– Где ты, дружище?! – ревел Клеант, пугая гвардейцев своим обожжённым лицом без бровей и ресниц и лишённым волос черепом.

Стоны раненых доносились отовсюду: из разрушенных боковых и центральных башен, с балконов и парапетов, из бойниц настенных галерей. Здесь полегли и лучники-южане, коим выпала судьба нести дозор этой ночью, и вольные стрелки, и гвардейцы Дарвуса.

– Автолик! – кричал Теламон, поднявшийся на крышу с группой воинов Криптии.

Он быстро расспросил выживших, узнав от одного насмерть перепуганного лучника, что глава Ордена вольных стрелков схватился с главным драконом-призраком. Найти тело этого чудовища было несложно. Оно возвышалось посреди стрелковой площадки, впечатанное в плиты с несуразно вывернутой шеей, раскинув огромные угловатые крылья. Из узкой глазницы торчала длинная стрела, погружённая наполовину в череп.

– Переверните, – небрежно приказал Теламон.

Воины боязливо потянулись к мёртвому дракону, ткнув его из предосторожности копьём, опасаясь, что чудовище ещё может ожить. Затем, осмелев, приподняли алебардами исполинское крыло…

– Он здесь!

Теламон с Иоласом одновременно бросились к телу.

– Автолик! Ты жив? Отзовись!

– Дышит… вроде как. Кровищи-то сколько!

– Дык, то драконья кровь! У этой твари она тоже красная.

– Автолик!

Вольный стрелок приоткрыл глаза. Несколько раз моргнул, словно убеждаясь, что ему не мерещится.

– Теламон? Так, значит, я не на Небесах? – выговорил он, не разжимая слипшихся губ.

– Острит! Острит, значит, жить будет, – с раздражением проговорил Теламон.

– Дружище. Ну и напугал ты нас, – произнёс Иолас.

Вместе они выволокли Автолика из-под крыла. Впрочем, не прошло и минуты, как вольный стрелок сам поднялся на ноги.

– Что с орденом, Иолас? Сколько наших полегло?

Тот замялся. За него ответил страшно обожжённый Клеант:

– Пока неясно. Считаем.

Автолик огляделся, переведя взгляд на Теламона. Видеть начальника Криптии, беспокоящегося за его жизнь, было непривычно и даже тревожно. Автолик мгновенно ощутил страшную причину, скрывающуюся за этим беспокойством.

– Кого мы потеряли, Теламон?

Начальник тайной службы поджал губы.

– Калигана. Его больше нет.

Автолик опустил голову. Вот и причина. Ничто не могло примирить давних соперников крепче, чем смерть их общего друга и наставника.

– Кто убил его?

– Асамар. Он и заправлял этим налётом. Спланировал и атаку змеев, и мнимых полчищ хаймаров, перекрыл лестницы между этажами. Он же убил и начальника стражи Гермия. Однако больше он никого не убьёт. Как ни странно, благодаря Седьмому миротворцу.

– Маркос победил его? – оживился Автолик. – А сам-то он как? Жив? Где он?

– В лазарете. Спит. Он получил столько ран, что теперь нескоро встанет на ноги… Ну, чего встали, за работу! – прикрикнул Теламон на воинов Криптии.

То тут, то там слышались горестные вскрики и плач, когда кто-то находил погибшего собрата, то тут, то там раздавались взрывы радости, если близкий человек оказывался жив. Когда всех раненых и убитых унесли, дело дошло до трупов врагов. Крылатые змеи были слишком велики, чтобы их тащить по ступеням – их скидывали вниз, где грузили на тачки и вывозили за городские стены. Туда же отправляли груды хаймаров. Тело Асамара было решено предать огню, чтобы всякие чернокнижники не шастали на его могилу в расчёте получить часть его силы.