— Ну, как знаешь, — Рэтт Батлер пожал плечами. — Я понимаю, после сытного обеда… — вытирая жирные руки о носовой платок, заметил Батлер, — хочется закурить, — и он протянул Мигелю недокуренную сигару.

Тот давился дымом, наблюдая за тем, как Рэтт Батлер доедает остатки мяса.

Ему страшно хотелось есть, но он пересилил себя и старался не думать о еде. Но что бы ни думал Мигель, перед его воображением проносились куски жареного мяса, целые корзины с хлебом, и ему казалось, что он съел бы все это в один присест.

А Рэтт Батлер жевал настолько аппетитно и спокойно, что Мигель Кастильо не выдержал:

— Да хватит тебе жрать! — крикнул он на своего попутчика.

Тот удивленно посмотрел на соседа.

— Так ты же наелся, что ты переживаешь?

— Меня прямо-таки мутит, — отвечал Мигель, — когда я смотрю на тебя, ведь я обожрался.

— А, понимаю, тебе тяжело, сейчас доем.

Рэтт Батлер поднес очередной кусок ко рту, а потом, немного подумав, брезгливо скривился и выбросил его на дорогу.

Мигеля Кастильо прямо передернуло, ему хотелось вырвать вожжи из рук Батлера, остановить коней, броситься назад и подобрать из пыли кусок недоеденного мяса.

А Рэтт Батлер, стряхнув крошки хлеба с пальцев, вытер из большим носовым платком, достал из нагрудного кармана сигару и откинувшись на спинку сиденья, закурил.

— Понимаешь, Мигель, стоит мне немного перекусить, как мысли сразу же становятся более радостными.

— Да, Рэтт, я тебя понимаю, — сказал Мигель Кастильо, поглаживая живот.

У него нестерпимо сосало под ложечкой, а рот был полон слюны.

— Мой брат — замечательный человек, — как бы обращаясь к самому себе, произнес Мигель Кастильо.

— Я тебя понимаю, таким братом можно гордиться, — сказал Рэтт Батлер, слегка натянув вожжи.

Кони побежали чуть быстрее, колеса застучали чаще, а за фургоном вновь потянулся длинный шлейф пыли.

— Знаешь, мой брат здесь самый главный.

— Неужели? — изумился Батлер.

— Конечно. Он здесь… — Мигель оглянулся, — почти как папа римский. Только папа римский там, далеко, а он здесь.

— Да, я понимаю, — закивал головой Рэтт, аппетитно затягиваясь сигарой.

— Он у меня замечательный человек, предлагал мне остаться у него дня на три-четыре. Говорит: «Брат, не надо тебе уезжать, побудь со мной», — размахивая руками, принялся объяснять Мигель Кастильо.

— Да, — соглашался Рэтт Батлер, не глядя в лицо Мигелю Кастильо.

— Он говорил: «Брат, оставайся, здесь полно всякой еды, есть хорошее вино, я тебя могу кормить и поить столько, сколько тебе захочется. Вообще, можешь жить у меня в монастыре, ведь я тебя люблю». Понимаешь, Рэтт, мой брат меня очень любит.

— Тебе хорошо, Мигель, у тебя есть брат.

— Да, — возбудился Мигель Кастильо, — я иногда к нему заезжаю, и он никогда не отпускает меня без угощения. Всегда мы с ним два или три дня сидим за столом. Ведь хорошо, согласись, Рэтт, когда есть брат, когда есть к кому прийти, есть у кого остановиться, есть с кем поговорить. Он мне никогда и ни в чем не отказывал, всегда угостит тарелкой супа даже такого бандита, как я.

— Да, Мигель, твой брат, конечно, хороший человек, — криво усмехаясь, произнес Рэтт Батлер, слегка натягивая вожжи.

Но лошади уже так устали, что едва волочили ноги по пыльной, выжженной солнцем равнине.

— И вообще, Рэтт, ты наверное думаешь обо мне плохо.

— Кто тебе такое сказал? — удивился Рэтт Батлер.

— Ну как же, я вижу по твоему взгляду.

— Я никогда такого не говорил. Вот ты о моей семье вспоминал всякое.

— Да забудь об этом, я же тогда всего лишь исполнял свою роль, а мать у меня просто замечательная.

— Конечно, если она вырастила такого сына, — язвительно заметил Рэтт Батлер.

Но Мигель Кастильо пропустил это справедливое замечание мимо ушей.

— Зато у нее есть второй сын, ты его видел. Мой брат — замечательный человек.

— Я уже это слышал, — холодно заметил Рэтт Батлер, его этот разговор начинал утомлять.

Но Мигеля Кастильо трудно было остановить. Он принялся расхваливать своего отца.

— Представь себе, Рэтт, мой отец любил меня больше всех, больше всех моих сестер и братьев. Он любил меня даже больше, чем старшего брата. Когда он умирал, он все время вспоминал меня. Он держал за руку моего брата и говорил с ним, словно бы это я сидел с ним у постели.

— Интересно, что же он ему говорил?

— Он говорил, что любит меня, что я самый хороший сын и очень жалел, что я не смог быть с ним в эту минуту.

— А где ты был в это время? — некстати поинтересовался Рэтт Батлер.

Мигель Кастильо задумался, потом махнул рукой.

— О, это слишком долгая история.

— Но я думаю, она короче дороги, которая нам предстоит?

Мигель Кастильо криво усмехнулся.

— Но ты-то, Рэтт, не знаешь, куда мы едем. Ты знаешь всего лишь имя на могиле, а я знаю название кладбища.

— Поэтому мы и вместе, — заметил Рэтт Батлер.

— Когда умирал мой отец, я не смог приехать к нему по одной причине.

— Наверное, это была очень важная причина?

— Нет, Рэтт, я бы, конечно, приехал, если бы знал, что он умирает, но меня невозможно было разыскать.

— Конечно, Мигель, ты же не сидишь на месте.

— Я тоже, Рэтт, не заметил, чтобы у тебя был дом.

— У меня есть дом, но он далеко отсюда.

— Где? — поинтересовался Мигель.

— Зачем тебе это знать, ведь ты никогда не приедешь ко мне в гости.

— Это ты верно сказал, Рэтт. Если мы найдем деньги и сможем их поделить, то вряд ли когда увидимся.

— А что ты с ними собираешься делать, Мигель? — вдруг поинтересовался Рэтт Батлер.

— Я всегда мечтал стать богатым. Главное, чтобы деньги были у меня в руках, а что с ними делать, я придумаю.

— Наверное, ты проиграешь их в карты.

— А это, Рэтт, не твое дело. Это будут мои деньги, что захочу с ними, то и сделаю, и не ты будешь читать мне нотации, если я проиграю их в карты.

— Мигель, а может твою долю отдать твоему брату? Монастырь не очень богатый, как я успел заметить, а ты, наверное, приезжаешь туда слишком часто.

— Какая тут связь? — изумился Мигель.

— Ты их объедаешь. А после этого, Мигель, ты станешь там желанным гостем, и они будут денно и нощно молиться за тебя.

— Нет уж, Батлер, — зло сказал Мигель Кастильо, — если тебе так хочется, можешь отдать монахам свою долю, а я распоряжусь своими деньгами по собственному усмотрению.

— Так ты же, Мигель, еще не придумал, что с ними станешь делать.

— Этого и не нужно придумывать, все получится само собой. Когда деньги в руках, не думаешь, на что их тратишь. Есть много людей, которые тебе в этом помогут.

— Я боюсь, они помогут тебе истратить их слишком быстро, — заметил Рэтт Батлер. — А еще может случиться, Мигель, что из-за этих денег тебя пристрелят.

— Уж не ты ли? — пристально посмотрел на Батлера Мигель Кастильо.

— Нет, если бы я хотел тебя пристрелить, я бы сделал это намного раньше. Какая разница, стрелял бы я в веревку или в тебя.

— Ладно, можешь не прикидываться, — рассмеялся Мигель, — я знаю, почему ты еще не всадил в меня пулю. Ведь я-то знаю, где расположено кладбище, а ты знаешь только имя. Не станешь же ты, Рэтт, объезжать все кладбища и искать нужную тебе могилу?

— Я думаю, это заняло бы много времени, но такая задача, в общем-то, выполнима. А вот тебе, Мигель, понадобится вечность, чтобы раскопать все могилы на одном кладбище.

— Ладно-ладно, Рэтт, мы оба знаем нужные вещи, мы нужны друг другу и поэтому давай держаться вместе. Не будем ссориться.

— А я и не ссорюсь, — заметил Рэтт Батлер, — я всего лишь рассуждаю. Ведь ты и не догадываешься, Мигель, что все люди делятся на две категории: одни — это те, которые думают, а вторые — которые выполняют.

— И к какой же категории, по-твоему, отношусь я? — насторожился Мигель.

— А ты вообще не подходишь ни к одной из этих категорий. Ты не думаешь и не хочешь что-нибудь делать, ты берешь только то, что ползет тебе в руки.