Автомобили в отношении приносимой ими пользы на войне превзошли мои ожидания, но вот в чем я постоянно наблюдаю ненормальность: наши штабные военачальники так к ним привязываются и льнут, что не считают необходимым иметь при себе ни другого экипажа, ни упряжных лошадей (на к[ото] рых получают деньги!), ни даже верховых, и те пункты расположения войск, до к[ото] рых нельзя добраться на автомобилях, считают для себя уже вне пределов досягаемости; и как-то странно комически звучали сегодня слова Сиверса (порядочного, по-видимому, все же человека), передававшего нам, что-де дороги так отвратительны, что он не мог добраться до намеченных к объезду войсковых частей и принужден был возвратиться ни с чем. Здравый смысл, казалось бы, императивно указывал, что надо было взять верховую лошадь или к[акое]-н[и] б[удь] другое перевозочное средство и на них достигнуть намеченной цели, если только поездка была необходима и не являлась partie de plaisir[409], или только отбыванием лишь исходящего №. Штабные офицеры таким образом скоро разучатся ездить верхом, и пользование автомобилем влияет изнеживающим образом на их нравы…
22 ноября. Погода хорошая, 1°тепла[410]. Из Гольдапа прибыл санитарный поезд с ранеными. Бои разгораются. Командующий армией сегодня в хорошем настроении. Получил от своих из Москвы тревожную телеграмму со справкой о моем здоровье. Давно им не писал; было не до того, и времени не видишь, как оно бежит; а трепатни так много, что голова идет кругом. Отягчающим фактором безрадостной жизни здесь является наша российская склонность друг под друга подкладывать всякую пакость – стремление положить на лопатки не столько неприятеля, против кого ведется война, сколько своего брата сослуживца.
В Россию многие из офицерских чинов усиленно пересылают награбленное в неприятельских городах имущество…
Волшебная лунная ночь…
23 ноября. 2°тепла[411]. День погожий. Падает мокрый снег. Чуть свет – я в обычном уютном уголке у берега озера, где запасаюсь душевными силами на предстоящий деловой день, полный для меня самых тяжелых треволнений; как в капле воды отражается во всем повседневном нашем военном быте неприглядная живая фотография нашей вообще российской действительности; служение лицам, угодничество, хамство, грубое хищничество, плутовство, стремление ч[то] б[ы] только чисто было на бумаге… Закрыл бы глаза навеки, ч[то] б[ы] не видеть всей мерзости.
Солдатики наши, стоящие в немецких местечках, берут до нек[ото] рой степени предметные уроки по части культурности: всюду следы существовавш[его] здесь благоустройства, чего в России они у себя и не видали; «у немцев все одно к другому», т. е. все аккуратно сложено, говорят они, наблюдая, что и листья-то опавшие все сметены были в кучи для какой-то цели, и дворовые службы превосходны, и печи-то сделаны так великолепно, что от четырех-пяти плах жарко в комнате на целые сутки, и т. д.
Встретился с комендантом; передавал мне, что нынешней ночью производил он дозор и обыски по домам, в нек[ото] рых из них оказались скрывавшиеся пруссаки, в подземельях попрятавшие свой живой и мертвый инвентарь; обнаружены подземные кабели, по к[ото] рым неприятелю сообщается все, что у нас делается. Не думаю, ч[то] б[ы] мы могли скоро отсюда продвинуться вперед, а опасение имею, что могут нам устроить то же, что и для армии Самсонова.
Прочитал от 18 ноября «Новое время» и «Петроградскую газету», и от 16 ноября «Рус[ское] слово»; как они ни кричат, что «гром победы раздавайся», а у Лодзи наши дела, очевидно, неважны. Недаром Гинденбурга[412] Вильгельм произвел в маршалы! Утешаемся слухами, будто Италия, а затем и Румыния объявят войну Авст[ро]-Венгрии. Дай то Бог!
Пролетела днем масса уток к востоку; озеро освободилось из-под ледяного покрова. Может быть, это для наших действий и хорошо.
Приехали представители Петерб[ургского] купеческого общ[ест]ва, привезшие солдатикам и теплую одежду, и всякую всячину. Прибыл на обслуживание армии еще передовой отряд имени русского учительства с уполномоченным Генрихом Фальборком[413] и старш[им] врачом Гольдбергом, объявившие, что желают работать «на самых передовых позициях»; состав[лен] отряд из интеллигентн[ых] молодых людей; я им объяснил, где они должны находиться, ч[то] б[ы] принести наибольшую пользу для той цели, ради которой предназначен отряд.
Как я ни завален текущими делами, а все-таки я все тот же – не живу действительностью, а грезами и мечтами. Позволяю себя спросить, почему я не пишу почти ни слова о нашем начальнике-полковнике, своим мерзопакостным видом и гнусным поведением отравляющем мне здесь существование? Да просто потому, что как-то мне противно что-либо об этой гниде писать! Может быть, наберусь сил и изложу хотя бы характерную историю с моим намерением осмотреть головные эвакуационные пункты в Сувалках, Лыке и Граеве.
Получил сегодня сразу два письма от милых моих деток.
24 ноября. t°+2°R[414]; поля запорошены снегом. В ранние утренние часы мимо моего излюбленного местечка для мечтаний (около кладбища на возвышенном берегу озера) вдали по подножию горы вижу каждый день проходящую все одну и ту же военную фигуру с понурой головой – по-видимому, с душой, как и у меня, взыскующей вышнего града…
Посетил один из госпиталей, расположившийся здесь в «Hotel Conditorei» со зрительным залом и сценой; в первом размещены б[ольн] ые и раненые, во второй же устраивается батюшкой церковка. По телеграфным донесениям и по наличию приток раненых и б[ольн] ых поражающе пал. По пути встретил группу немецких женщин с детьми, к[ото]рых приветствовал «гут морген», они жалобно просили дать им хлеба и соли!
Газеты полны сообщениями об энергичной «чистке» столиц от немцев. Все как-то у нас делается чисто механически, между тем приезжают к нам сюда (да еще просятся на передовые позиции!) отряды во главе, как вчера, [с] разными генрихами фальборками, голденбергами и проч. Надо было бы для последовательности произвести чистку и от них, да мало того – еще и от тех, к[ото] рые теперь с немецкими фамилиями и даже несомненно с немецкими душами стоят у нас у кормила штабов и управлений?! Грустно было вчера за ужином слышать от командующего следующие слова: «О, как бы было теперь кстати, если бы вдруг да свалилась с неба одна бригада, к[ото] рую пустить бы теперь на правый наш фланг, она наступала бы да наступала, и все на пути своем мяла и мяла», или еще: «лучше теперь пусть будет ощущаться недостаток в снарядах, чем в офицерах…» А в последних действительно недостаток огромный!
Разочаровался я и в военном обозревателе «Рус[ского] слова» Михайловском, оперирующем на фантастических данных, в № от 19 ноября, например, по его исчислениям выходит, что в сражении под Лодзью за последние дни взято в плен нами до 5 немецких полков; ничего в действительности подобного не было и нет; штабные наши лишь ухмыляются! Относительно же возможности взятия Варшавы немцами говорят, что «все от Бога зависит». Что дела наши в общем неважны – живым барометром, мне кажется, служит тот факт, что ни Румыния, ни Болгария, ни Италия не хотят еще нарушать своего нейтралитета; очевидно, тянутся в сторону более сильного!
Смещенным от должности оказывается еще и командующий 2-й армии Шиндеман[415], недавно получивший «Георгия»; упорно передают, что великий князь – Верх[овный] главнокомандующий – Ренненкампфу в гневе за его неудачные действия побил морду. Давно бы следовало!
Крайний правый фланг наш храним лишь Николаем Чудотворцем; «второсортные» дивизии, состоящие из дяденек, признаются весьма ненадежными.
