Противно читать газеты с их постоянной тенденцией к обработке общественного мнения в смысле восхваления всего у нас и осуждения положения дел у противника. А так хочется знать только одну правду, хотя бы и горькую. Разумею лишь одну фактическую сторону, т[а] к к[а] к я лично лучше читаю и понимаю все не из строк, а между строк! И то, что понимаю, меня очень и очень не радует: возьмут, мне думается, Варшаву немцы… Судя же по газетным известиям о «победоносных» и «геройских» действиях наших войск, казалось бы, уж мы давно должны бы были быть в Берлине; прорвал наш центр неприятель – газеты и этот факт обращают в наш онёр и трубят: «Войска наши блистательно, мужественно теснят…» А прежде всего, думается, не следовало бы допускать прорыва, а раз это случилось, то следовало бы как-нибудь похитрее сманеврировать, ч[то] б[ы] окружить неприятеля и устроить ему мышеловку, но никак не давать ему мастерски вывернуться и выйти из кольца!..

О геройстве наших офицеров и нижн[их] чинов следует все-таки отметить, что много из них на вопрос «чем больны?» отвечают – эмфиземой, хронич[еским] бронхитом, неврастенией, геморроем, стремительно стараясь поскорее бы эвакуироваться в тыл; а по газетам судя ведь – это эпические герои!

К обеду приехал командир 3-й кавал[ерийской] дивизии, жаловался, что люди без сапог, лошади не кованы, и на многое другое, о чем в газетах не пишут. Поинтересовался он знать, куда денут теперь «Вяземскую лавру», как принято называть штаб Ренненкампфа… Порассказал, как там фабриковались всякие подвиги и отличия, включительно до таких шулерских поступков, что нарочно подстреливали свою лошадь, ч[то] б[ы] козырнуть, что пронзила ее неприятельская пуля.

Отдают должную справедливость и удивляются наши военачальники немцам, что везде у них запасены огромные склады и продовольствия, и снарядов; в расходовании же последних они не жалеют выпустить хоть сотню гранат по 2–3 человекам!

Завтра и особенно послезавтра вплотную начнут бомбардировать Летцен; условился с «Николаем Ивановичем» (японским офицером) вместе туда поехать на автомобиле. Мой попутчик в объездах Пономаренко ухитрился достать немецкую точную карту-двухверстку через раненого нашего офицера от убитого немца-командира; теперь уж, Бог даст, не заплутаемся в наших экскурсиях.

Наблюдая сверхроскошь в лечебных заведениях Красн[ого] Креста и сравнит[ельную] убогость обстановки в наших военно-врачебных учреждениях, хочется все это снивелировать и установить лишь один тип помощи страждущим из простого арифметического и практического соображения: что лучше пустить в обиход многомиллионной массы – тысячу ли собольих шуб, или же по стоимости их – сотни тысяч простых полушубков?!

20 ноября. +2°R[406]; ужасный туман. Плохо спал ночью – все мерещилось, что немцы возьмут у нас Варшаву; хотя в этом и было бы торжество здравого реального смысла, но чувство не мирится с ним, и я глубоко страдаю. Не верю я в наших вождей – корыстных, подкупных, бесчестных (исключений – не беру в расчет!), с извращенной идеологией об интересах родины, слишком личных, ч[то] б[ы] последние могли выходить за пределы их туго набиваемых карманов; при таких условиях в переживаемый момент, может быть, все спасение для России – в идеализме невежественных масс нашей «серой скотинушки»; при просвещенности же их – они не пожелали бы иметь над собой этих властных рук и потребовали бы от них принесения жертв на алтарь родины более равномерного с своими собственными…

Предрассветная кратковременная утром прогулка на излюбленное мной кладбище и озеро стала для меня органической потребностью – в эти только минуты людской тишины я и могу принадлежать себе самому, а затем наступает суета и толчея. Отношения ко мне полковника «Кувшинное рыло» (урожденного хама и лакея), бывшие при Одишелидзе опасливо-заискивающими, перешли теперь в просто опасливо-сдержанные.

В Сохачев[407] уже прибыл наш 2-й Кавк[азский] корпус; бои под Лодзью продолжаются уже дней 20 беспрерывно; мне представляется, что дерутся не люди, а какие-то тени…

Сегодня за обедом Сиверс шутя произнес: «Из доставленных сведений сообщаю, что 2-й Гвардейский корпус немцев взят нами в плен!» В шутке слышалось много гадкой горечи. А немцы-то взяли себе, да крепко засели, и их придется вышибать разве что с запада. В России – у нас, говорят, идут безумные манифестации по поводу воображаемого пленения немецкого корпуса – пленения, оказавшегося не с руки нашим ремесленникам, а не художникам дела.

К вечеру туман рассеялся; наступила чудная лунная ночь; заслышалась отдаленная канонада в стороне Летцена. Раненых пока прибывает мало; при разгаре же боев поеду в 3-й Сибирский корпус посмотреть деятельность его перевязочных пунктов и госпиталей.

21 ноября. 0°R[408]. Ясный голубой день. На тверди небесной еще приветливо смотрит луна, постепенно бледнея в лучах восходящего солнца. Дошли до меня слухи, что мой адъютант по поездкам капитан Пономаренко уже слишком позволяет себе эксплуатировать подведомственн[ые] мне санитарн[ые] учреждения в смысле приема всяких даяний… Форменный мошенник, но для эвакуационного дела человек расторопный и полезный; каждое утро он усердно с молитвенником в руках молится перед иконой. Отлично уживаются в человеке религиозность с греховодничеством! И чем плутоватее он, тем набожней!

Ощущается большой недостаток в офицерах, и солдаты остаются в положении овец без необходимого числа пастырей; прапорщики – народ все ненадежный; для увеличения комплекта нижних чинов сокращают число денщиков, доводя их до одного на двух обер- или штаб-офицеров.

Сегодня – Введение во храм Божией Матери; сходил к обедне в костел, где совершал богослужение наш православный священник; хор телеграфистов недурно пел. Солдатики, ставя каждый свечку, преусердно молились.

Встретил, наконец, чуть ли не единственную местную жительницу, старушку-немку, на коромысле несущую воду; приветствовал ее «гут морген», растроганная таким обращением, она мне сердечно ответила к[акими]-то немецкими словами.

Полетел наш поправлявшийся аэроплан в неприятельскую сторону; показалось мне это чем-то бутафорским, как и многое из того, что у нас совершается… Вчера днем помешал нам туман, минувшей ночью помешала луна, почему предуказанное задание не было исполнено. Выходит не то, что у опытных мореплавателей, для к[ото] рых всякий ветер бывает попутным. Все бы нам наступать стеной да церемониальным маршем, а ч[то] б[ы] искусно сманеврировать – на это мы не горазды.

Один из генералов сегодня за обедом высказал мысль, что нашу конницу надо было бы лишить коней, ч[то] б[ы] ей неповадно было так часто и быстро отступать!

По поводу помещенного в какой-то газете описания касательно Мищенко, что он ест, что он думает и как проводит время – Сиверс выразился, что он отлично себе представляет, как Мищенко проводит время и что ест и думает; но никак не может себе представить, как Мищенко атакует!

Немцы в том факте, что наши дороги чрезвычайно испорчены, видят доказательство, что Россия готовилась к войне не менее 10 лет!

Нек[ото] рые из несчастных жителей Лыка приезжают в Марграбово приобрести хлеб и соль, но увы!..

Из газет видно, что в России забродило новое движение, направленное к освобождению наших русачков от немецкого засилья, – движение, по-моему, могущее внести трагическое расстройство и в мирные семейные отношения, и в экономическую жизнь страны, если только будут действовать с этой целью полицейскими мерами зоологического национализма; раньше нас, овечек, все оберегали от вредного влияния жидов, теперь будут предохранять нас от немцев утопическим путем поголовного их изгнания из России. Опекуны наши забывают, что не тот «жид», кто еврей, а тот «жид», кто жид! Куда опаснее всякой неметчины наша российская подлость и продажность!