Все более и более выясняются подробности постыдного бегства на Холм 3-й гренад[ерской] дивизии, в к[ото] рой отцы-командиры теряли связь с своими полками, отыскивая их потом наравне с отбившимися от гостей нижними чинами. Начальник 3-й грен[адерской] дивизии Добрышин отстранен от должности (и поделом!), на место его назначен Парский (достойный человек!). Было бы теперь актом великой справедливости, если бы бегунцы-командииры частей были теперь же или расстреляны, или, по крайней мере, разжалованы в рядовые! Такого позора я не припомню и из японской войны. Вот они – революционеры-то, гасящие высокий дух войск, лишь в мирное время кажущиеся храбрецами![84]
По выезде из Избицы на Красностав – по левой стороне дороги уже устраивала свои позиции артиллерия, а за ней – и пехота. Жалобы расстроенного почтенного ветеринар[ного] врача корпуса Мелина на штаб, что не видит в нем никакой поддержки, а только одну обструкцию. Это стало общим стоном.
В 7 вечера был уже опять в Красноставе и остановился опять в том же реальном училище, благостно действующем на мою душу, напоминая всей обстановкой мою бывшую любимую деятельность при Рязанской гимназии. Вечерний звон в церковке еще выше поднимал мою душу в состояние райской настроенности, в к[ото] рой если не забывается, то значительно смягчается окружающая пакостная действительность.
17 августа. Теплый солнечный день. Обоз штаба не возвращали в Красностав, а, отойдя на север версты на 3 от Избицы, остановился в одной деревне (вынужденно ли, вследствие затора в дороге, или преднамеренно, согласно данной директивы – не знаю). Во всяком случае, мне сегодня необходимо будет войти в связь со штабом. Рано утром зашли ко мне Раевский, уполномоченный Кр[асного] Креста, вместе с светлейшим [князем] Горчаковым и еще к[аким]-то князем[85] или графом за указаниями, куда им теперь ехать на подвиги. Часов с 7 утра стала слышаться с ССЗ от Красностава артиллерийск[ая] канонада, продолжавшаяся, с перерывом около полудня, почти весь день; слышалась канонада и со стороны Избицы; обоз штаба пришел лишь к полудню, и [его] держали часов до 4 невыпряженным, ч[то] б[ы] следовать на север к Рейовцу[86].
Общее положение, много напоминающее в несколько раз уменьшенном размере картину мукденского отступления, когда все собравшиеся части в Телине[87], смешавшись, долгое время отыскивали друг друга. То же и теперь: масса отбившихся от частей командир[ов], врачей, нижних чинов; полная растерянность и паника; солдаты, предводимые своими начальниками, в ужасе бегут с поля брани. За 3-й гренад[ерской] дивизией закрепилась кличка «беговой» дивизии; виноват, конечно, не один ее начальник – Добрышин, а надо брать и выше его стоящих персон, и даже весь наш обществ[енно]-государствен[ный] распорядок; характерная для последнего получилась телеграмма от Плеве исправнику Красностава, что-де если он не устранит панические настроения среди жителей, то будет удален от должности.
К полудню Горжков[88] был уже занят австрийцами, бьющими и гонящими нас нещадно; вот вам и австрийцы, «к[ото] рых-де редко кто не бил»! Наших начальников следовало бы повесить на одну осину, а на эти роли нанимать бы немцев или англичан для руководства нашим прекрасным солдатом.
В обозах страшные беспорядки. Еще со вчерашнего вечера тщетно ждет ответа на свою телеграмму от штаба корпуса летчик относительно рекогносцировки… О том, как Плеве пригрозил придать его суду за то, что он выразился о 3-й гренад[ерской] дивизии, что-де они в смятении бежали. Значит, надо докладывать начальнику лишь на тему, что все обстоит благополучн[о]!
Раздумал я подавать секретное письмо Зуеву о неполной вменяемости слабоумного Федяя, так к[а] к вижу из разговоров и наблюдений, что все они, черти, одинаковы.
Перевязочн[ые] пункты и госпиталя предоставлен[ы] были самопомощи и ставились обычно под расстрелом своего и неприятельск[ого] огня. Не ошибся я, предрекая, что надо до известной лишь степени палку перегибать: отступать – отступай, но до известных лишь границ, а то выйдет, что было и в Маньчжурии. Раз битый другим петухом петух уже постоянно будет от него бегать. Пошли, Господи, мне сил вынести всю нравственную муку текущей войны. Буду, елико возможно, терпеть; ведь должна же когда-нибудь она и кончиться.
По выступлении на Рейовец – Избица запылала! Типы полковника Мартынова[89] (корпусн[ой] интендант) и генерала Лопатина (председат[ель] суда), разговоры их о наших неудачах, ошибках, секретничании, etc.
Около 8 вечера прибыли в Рейовец. Штаба своего не видали целый день – весь он у Избицы, где рвались снаряды. В костеле красноставском целый день – моление. Лица у всех встревоженные, озабоченные. Я всех успокаиваю, что это частичный неуспех, и через один-два дня, может быть, мы будем торжествовать победу(!), а австрийцы энергично прут на жел[езно] дорожн[ую] линию Люблин[90]-Холм. Посмотрим, чем-то это все кончится в ближайшие дни. Из случайно попавшейся в красноставском клубе газеты от 9 авг[уста] узнал, что Брюссель взят немцами. Душевно страдаю этим.
18 августа. Часов в 8 утра выступили из Рейовец; так совершается до сих [пор] согласно приказу по армии «энергичное» наступление на неприятеля. Вчера, оказывается, только что я выехал из Красностава, последний стал обстреливаться неприятелем; по обыкновению в обозе произошла страшная паника. Третий день не вижу штаба, где он? Связи между частями никакой, всякий предоставлен самопомощи.
Я опередил обоз штаба и прибыл вместе с судейскими и с[анитарно]-гигиенич[еским] отрядом опять в Холм – в Красные казармы. Ужасная пыль… Я загрязнился к[а] к черт, две недели не могу переменить белья; оно уложено – в обозе. Некогда помыться и выстирать белье. Подходя к Холму, увидели мчащихся десятки автомобил[ей]: то поспешно выезжает на Брест[91] штаб армии нашей во главе [с] Плеве[92]. Упорно говорят, что он будто бы сменяется за нелепое и неумелое руководител[ьство] армией. Давно пора! Шум автомобилей, автобусов, мотоциклет[ов], канонада и общий гвалт, и вся кутерьма с неразберихой, какой не видел даже на японской войне, страшно напрягают нервы.
Федяя называют «Пердяем».
О пантофельной почте среди евреев.
О председ[ателе] суда Лопатине – Хлестакове – Тартарене – Фальстафе: беседа его со священник[ом], что все отлично, но непременно надо увозить семью… Надо быть-де покойным, но жарит возницу улепетывать скорее.
Подозрительные ранения солдат главн[ым] образ[ом] в руки да ноги. Продовольствен[ные] транспорты отходят на Влодаву[93]… Мы начинаем «отыгрываться», как зарвавшийся игрок. Наш корпус как цельная боевая единица теперь не существует – развеян и рассыпан. Такого хаоса не видел я и в японской войне. Пришли в Холм, откуда и начали. До сих пор валяются бумаги, бланки, к[ото] рые я напоминал «Пердяю» – сжигать, а не сегодня-завтра Холм будет в руках австрийцев (слова «Пердяя»: «Теперь война не с японцами» – значит, об отступлении не может быть и речи!). Холм совершенно не защищен в инженерном отношении и военной силой. Боимся, что австрийц[ы] перережут жел[езную] д[орогу] из Люблина на Холм; поезда уже стали приходить из Люблина неаккуратно.
Никто ничего не знает, действуют каждый по-своему; связи никакой. Выселяются поспешно из города и богатые, и бедные… Перспектива оставить здесь сотни тысяч пудов продовольств[енных] продуктов! Пообедали в «Empire», недурно. Токарев[94] – командир Сибирского полка, не убит, а лишь ранен.
