Первая атака… Ведущий Калмыков по радио сообщает группе, что его самолет теряет управление и он возвращается на базу. Шерстнев передает оставшемуся без ведущего Полякову: «Виталий! Мы с Юрой отсекаем «мессеры», а ты атакуй головной «хейнкель».

…Через 15 секунд Поляков догнал «хейнкель» и, посчитав, что попал в «мертвое», то есть безопасное для себя, пространство, только нажал на гашетки, как из-под ног вырвалось пламя, опалило лицо. Только потом, на земле, выяснилось, что его, увлеченного атакой, сразил стрелок «хейнкеля».

— Что думали в тот миг?

— Да некогда было думать. Все возможные комбинации воздушных боев, вплоть до безвыходных, продуманы каждым пилотом и обсуждены на летных разборах и в беседах с боевыми друзьями еще на земле. Знаешь одно — враг не должен уйти! Единственное, что, помню, пронеслось в голове: если и погибну, то я-то один, а их на борту «хейнкеля» — четверо, да тонна бомб. И потом, я знал: этот бой я должен выиграть во что бы то ни стало!

Его пылающий «як» несется следом за торжествующим врагом, нависает над ним чуть выше справа и винтом рубит хвост бомбардировщика.

— Многие летчики признавались, что в момент тарана теряли сознание.

— Нет, этого не было. Да и что такое перед стальным винтом «яка» с его 400 оборотами в минуту хлипкий стабилизатор «хейнкеля»? Это же все равно что в электромясорубку кинуть, например, картофелину.

Но что действительно было, так это какая-то странная память, пунктиром. Помню, когда раскрылся парашют, оглядел небо и увидел падающий «хейнкель». Помню, на земле подбежали две девчонки с санитарными сумками и спросили: «Товарищ летчик! Вас в медсанбат или как?» Я их постарше года на два, на три, говорить стараюсь басом: «Или как. В полк». Дальше — провал. На какой-то машине добрался в полк. Друзья качали, поздравляли, трясли руки. А у меня вдруг разболелась моя «неглавная» левая. Я давай ее сжимать-разжимать, как привык за полгода в госпитале. Радуюсь — не подвела она меня, в строю теперь уж точно останусь.

— А сейчас побаливает?

— А я уже привык.

Виталий Константинович закатывает рукав рубахи: от запястья до плеча рука в шрамах, вмятинах, коричневых пятнах ожогов и по-прежнему сгибается с трудом. Как же мог он с такой рукой летать, совершить 175 боевых вылетов, вести штурмовки наземных целей противника, сбивать самолеты? Наконец, совершить тот, устрашивший многократно превосходившего числом врага воздушно-огненный таран? Трое против шестидесяти трех, да один из этих трех с перебитой, покалеченной рукой… В 1980-е годы один из молодых журналистов в статье к юбилею битвы на Орловско-Курской дуге написал о таране Полякова. Но по небрежности или неосведомленности автора получилось: три наших истребителя сразились… с шестью фашистскими самолетами. Что, наверное, по мнению журналиста, и так эффектно.

В те дни получил Виталий Константинович письмо из Ленинграда от своего однополчанина, после войны ставшего художником, Ивана Владимировича Коляскина, прочитавшего ту газетную статью. Возмущенный фронтовой друг писал:

«Я как сейчас помню: под вечер на фоне высокослоистой облачности с запада на восток шло, как мы насчитали с земли, 63 самолета противника, и все наши исправные машины тут же подняли в воздух, вам на подмогу. Ваше звено вначале четверкой, потом, когда командир звена, фамилии не помню, вышел подбитым из боя, ты пошел в атаку на ведущего группы бомбардировщиков. Одна атака, затем выход из нее на горящем самолете (за тобою шел густой шлейф дыма). Ты врезался в ведущего группы. Твой самолет после тарана взмыл «горкой», от него отделилась точка — ты с парашютом, потом повалили детали твоего ястребка. Самолет противника тут же начал разваливаться и падать. Наши ястребки уже взмывали один за другим в небо, а 63 фрица стали разворачиваться влево, бросая бомбы куда попало.

Эта потому, что ты долбанул ведущего. Это дорогая цена для противника — когда сбивают ведущего такой большой группы да еще таким устрашающим способом!

Повернуть назад в панике 62 оставшихся бомбёра — это здорово! Ты лишил их прицельного и назначенного района бомбометания. Вот важность твоего поступка. Надо удивляться, откуда появилась версия о «6 самолетах противника»? Ерунда! Взяли бы в архивах журнал боевых действий нашего полка, там четко зафиксировано — 63!»

Но Виталий Константинович опровержения в газету не послал. Потому что какая теперь разница, сколько их было? Главное — в Орловско-Курской битве наше господство в воздухе было признано противником. В книге В. Швабедиссена «Сталинские соколы…» целая глава так и называется: «Советские ВВС добиваются превосходства в воздухе».

Однополчанин, сам боевой летчик, в этом письме указал главный итог того фантастического боя: сержант Поляков сбил ведущего большой группы бомбардировщиков и заставил повернуть вспять 62 оставшихся, лишив возможности прицельного и назначенного района бомбометания. То есть выполнил главный завет истребителя, изложенный в наставлениях времен Первой мировой войны русскими асами: «Закон победы… заключается в воздействии на психику воздушного противника… важно нагнать страх на неприятельских летчиков. Моральный элемент в воздушном бою — все!»

За этот подвиг сержант Поляков получил первое офицерское звание — младший лейтенант и был представлен к званию Героя Советского Союза.

«Мы, тогда двадцатилетние, хорошо знали нашу русскую историю, — охотно вспоминает детские годы генерал. — В школе нам читали отрывки из летописей. На всю жизнь запомнилась повесть о Евпатии Коловрате. Ордынцы сожгли Рязань, истребили ее жителей от мала до велика, уходят с богатой добычей. Да нагоняет их войско Евпатия Коловрата всего-то в 1700 ратников, и «начал сечь татар без милости мечами, и почудилось татарам, что мертвые восстали»…

Да, мы тогда, после поворотной битвы под Сталинградом, понимали, что воюем не только за себя, но и за тех, кого уже нет в нашем строю: за погибших смертью храбрых в первый тяжелейший период отступлений; за тех, кто полег под фашистскими бомбами и артснарядами, не успев повоевать; за тех, кто по трагическим обстоятельствам попал в плен и мучается там от своего бессилия отомстить врагу; еще за тех, кто по малодушию или предательской сути своей сдался в плен сам. Погибших под бомбами больше всего жалко. Потому и не щадили себя наши летчики-истребители в бою с бомбардировщиками врага. Знали: может, я и погибну, но один, а тысячи спасенных от неупавших бомб отомстят на земле за меня, и пусть врагу чудится, что «мертвые восстали»!

В нашем полку таранами сбили фашистские самолеты еще двое летчиков. В небе Сталинграда, расстреляв боезапас, винтом отрубил хвост «рамы» Илья Чумбарев. Это было 14 сентября 1942 года, в самый разгар битвы за Сталинград. Пехота требовала уничтожить вражеский разведчик, зависавший над нашими позициями. Илья был ранен обломками падавшей «рамы», но смог посадить на пределе физических сил свою машину. Продолжал сражаться до Победы. За тот таранный бой получил звание лейтенанта и орден Красного Знамени. Впоследствии — орден Ленина и два ордена Красной Звезды.

На Орловско-Курской дуге тараном сбил бомбардировщик Николай Крючков, приземлился нормально. Награжден орденом Красного Знамени, затем — другими орденами».

…В рассказе скупого на эмоции генерала Полякова сквозит обида за друзей-таранщиков, не награжденных Звездой Героя. Он-то знает, что такое осознанно пойти на смертельный риск.

…Верно говорят, что детство человека — кладовая, в которой копятся не деньги и недвижимость с движимостью, а собираются жизненные силы, знания, навыки, умения на всю предстоящую жизнь.

Что накопил Виталий Поляков, чтобы к двадцати годам быть готовым на подвиг?

…Родился он в деревне Оборино Ярославской области. Бегал с друзьями за три версты в школу в Самарино. Учился хорошо, хотя он, единственный ребенок в семье крестьян-льноводов, с малолетства участвовал во всех крестьянских работах. Навыки и умения, в них приобретенные, и создали, по мнению летчика-героя, то крепкое, неприхотливое, выносливое и жизнелюбивое поколение победителей самой сильной армии мира, покорившей пол-Европы.