О кратком мгновении, когда пулемет вдруг замолк и летчик принял решение таранить врага, в листовке повествуется так: «Вот нас разделяет уже каких-нибудь 9–10 метров. Я вижу бронированное брюхо вражеского самолета. В это время враг выпустил очередь из крупнокалиберного пулемета. Обожгло правую руку. Сразу дал газ и уже не винтом, а всей своей машиной протаранил противника. Раздался страшный треск. Мой ястребок перевернулся колесами. Надо было скорее выбрасываться с парашютом. Отстегнул ремень, поджал ноги, ползком добрался до отверстия и выбросился. Примерно 800 метров летел затяжным прыжком. И только когда услышал гул от падающего моего ястребка, раскрыл парашют. Взглянув вверх, увидел, как все больше воспламеняется вражеский бомбардировщик, как наконец взорвался и рухнул вниз…»

А вот что пишет в своей книге «Цель жизни» авиаконструктор А. С. Яковлев, восстановивший талалихинский ночной поединок по фронтовым статьям: «Чтобы дать представление о противовоздушной обороне Москвы, приведу один пример, рисующий борьбу с фашистскими пиратами на подступах к городу.

По сигналу воздушной тревоги на множестве аэродромов, опоясавших столицу, поднимались в воздух десятки и сотни истребителей, ведомых молодыми отважными летчиками истребительной авиации противовоздушной обороны, которые первыми принимали на себя удар врага. В ночь с 6 на 7 августа на одном из подмосковных аэродромов раздался сигнал тревоги. Посты воздушного наблюдения донесли о приближении фашистских бомбардировщиков.

Дежурные пилоты бросились к своим истребителям. Одним из них был комсомолец младший лейтенант Виктор Талалихин, лишь недавно окончивший аэроклуб имени Чкалова, а затем школу военных летчиков.

Лунная ночь позволила ему хорошо вести наблюдение. Вдруг на фоне желтого диска луны он заметил темный силуэт промелькнувшего самолета. Летчик дал полный газ своему истребителю. Нужно было догнать замеченный самолет и определить, свой он или чужой. Расстояние быстро сокращалось. И когда оставалось каких-нибудь 20–30 метров, Виктор ясно увидел на хвосте самолета фашистскую свастику, а на крыльях и по бокам фюзеляжа немецкие опознавательные знаки в виде черного перекрестья. Самолет был двухмоторным, и по его очертаниям Талалихин определил — «Хейн-кель-111»!

Летчик наклонился к прицелу, нажал гашетку на ручке управления. С первой же очереди один из моторов «хейнкеля» задымил, а затем из-под капота стало выбиваться пламя. Однако фашисту удалось развернуться. С горящим двигателем он пытался скрыться.

Талалихин нервничал. Неужели уйдет? Он боялся потерять противника в ночном небе, но горящий двигатель бомбардировщика был хорошим ориентиром. Талалихин догнал противника и сразу дал несколько длинных очередей, но, видимо, на этот раз промахнулся, потому что «хейнкель» продолжал уходить.

Виктор подошел к нему ближе, нажал на гашетки, но патронов больше не было. И он решил отрубить винтом своего истребителя хвостовое оперение врага.

Рванув сектор газа до упора, он стал быстро достигать противника. В этот момент стрелок из «хейнкеля» очередью прошил кабину истребителя, и рикошетом одна из пуль обожгла Талалихину правую руку, которой он управлял самолетом.

Обливаясь кровью, Талалихин решил во что бы то ни стало таранить врага. Он догнал фашиста. Истребитель на огромной скорости врезался в бомбардировщик, и тот, охваченный пламенем, камнем пошел к земле.

Самолет Талалихина от удара взмыл кверху и стал разваливаться. Летчик выбросился с парашютом, благополучно приземлился и вскоре был доставлен на свой аэродром.

На другой день Виктор поехал осмотреть тараненный им вражеский бомбардировщик. На месте падения «хейнкеля» была лишь груда обломков. Рядом с ним — бомбы, которые он не успел сбросить.

Под кустами невдалеке от самолета лежали четыре трупа, один из них — подполковник, на мундире — Железный крест. По-видимому, он собирался весело пожить в России: в его карманах нашли штопор, запасную вставную челюсть и пачку порнографических открыток…»

Кое-что из скарба немецких летчиков солдаты вручили победителю в качестве трофеев на память, и он демонстрировал москвичам эти вещи: железную этикетку с названием типа самолета, нашивку на командирском кителе за бомбардировку Нарвика, объясняя: «Нарвик, это норвежский порт, жестоко разбомбленный фашистами в апреле — мае 1940 года, после чего был выброшен мощный десант, которому пытались противостоять соединенные силы англо-франко-польско-норвежских войск, но фашисты оказались сильнее. А мы сражаемся с ними в одиночку и — держимся, не сдадим Москву! Честное слово!»

Свой таран объяснил просто: «Случается, когда использованы все боевые средства, нет больше горючего, не остается ничего, кроме человека и машины (выделено мною. — Л. Ж.). И все же враг не должен уйти! Его необходимо уничтожить хотя бы ценою своей жизни! Их в бомбардировщике — четверо, а я, если и погибну, — один!»

Командир полка майор Королев, услышав о такой готовности «уничтожить врага ценою своей жизни», поправил: «Надо думать о смерти врага, а не о своей! И все сделать, чтобы противника уничтожить и остаться живым!»

И Виктор, через месяц оправившись от раны, сбил еще два самолета врага. Вызванный в Москву на первый антифашистский митинг в Колонном зале Дома союзов, он произнес необычную речь о таране как об образе жизни в те годы испытаний всех граждан страны — на фронте и в тылу. Радио транслировало эти удивительные слова на всю страну: «Наши советские пилоты, не щадя жизни, идут на поединок с врагом, а когда нужно, бьют его тараном. Тут, конечно, мало одной храбрости. Нужны знания, умение, выдержка. Советские пилоты не боятся смерти, но мы не хотим погибать! Мы хотим уничтожать врага, а сами оставаться в живых, чтобы бить его, черную гадину, до победного конца!»

И отложив заготовленную речь, обратился в зал, к молодым фронтовикам, партизанам и труженикам тыла: «Молодые фронтовые друзья! Я называю всю нашу молодежь фронтовой, потому что сейчас вся наша Родина — фронт! Обращаюсь ко всем, независимо от того, кто вы — юноши или девушки, пилоты или трактористы, телефонистки или шахтеры, ученые или хлеборобы, слесари или ткачихи. Призываю всех смело и решительно на своем боевом посту или рабочем месте идти на таран гитлеровской банды! До победы над лютым врагом!»

Он был прав, 23-летний герой: вся страна была фронтом, и каждый на своем месте — на боевых позициях, в тылу врага или в мирной дали от фронта воевал, работал, учился с таким напряжением сил, будто шел на таран — трудностей, невзгод, препятствий, отчаяния и страха. Тем и победили.

Только Виктора Талалихина не было в июне 1945 года среди чеканивших шаг по брусчатке Красной площади Героев…

Сергей Утехин, автор биографической повести о Талалихине, расспросил многих однополчан о последних днях жизни Героя и восстановил тот трагический день 27 октября 1941 года.

Туманным утром эскадрилья ястребков под командованием Талалихина шла на бреющем полете на прикрытие наших войск в район маленькой деревни Каменки. Там шли тяжелые бои: фашистские танки упорно рвались к Варшавскому шоссе, грохот артиллерии сотрясал поля и леса, над рекой Нарой ползли клубы черного дыма, а где-то в темных тучах шли, как оповещали посты наземного наблюдения, армады немецких бомбардировщиков.

Шестерка их вынырнула из облаков в 11 часов по курсу наших ястребков.

— «Мессеры» слева! Атакуем! Действовать смело, решительно! — приказал по радио командир и первым ринулся в бой. За ним — ведомые. Машина Александра Богданова вслед за комэска облила огнем ведущего группы противника, и тот рухнул вниз. Остальные ушли в облака.

Но через минуты по курсу — новая группа. Сколько — не до счета. Быстро сманеврировав, Виктор сбил одну машину со свастикой. Но и его «ишачок» попал под огонь врага.

И-16 Виктора Талалихина не был объят пламенем, но неуклонно шел к земле… Значит, тяжело ранен или убит летчик…