— Приличных посадочных площадок в этом районе нет, но это не страшно, — уговаривает ворчунов Нестеров. — Нам придется только вспомнить школьный расчет посадки на точность.

Он, двадцатисемилетний человек, легко входит в роль отца-командира, хотя среди подчиненных есть и ровесники, и постарше, и солдаты-новобранцы, они в основном с Украины, — зеленые юнцы. На их плечах все аэродромное хозяйство: палаточные ангары для самолетов, сами самолеты и охрана их. Нешуточные обязанности. А кое-кто из пилотов явно продолжает держать дистанцию с низшими чинами.

— Сейчас война, а потому никто не должен отказываться от любой работы, какое бы положение ни занимал, — строго внушает Нестеров офицерам на разборах полетов.

Он вместе с мотористами заправляет машины горючим, помогает солдатам ставить палатки-ангары и следит, чтобы все как следует отдыхали, повторяя: «Невыспавшийся летчик — пол-летчика, выспавшийся — два летчика!»

— Наши машины отлетали свое, моторы выходят из строя в воздухе, как лететь в тыл на разведку? — задают ему законный вопрос.

Что он мог ответить? Он сам чудом избежал плена, когда, вылетев на разведку под Львов со штабс-капитаном Лазаревым, был вынужден сесть за вражеской линией обороны. Жители ближайшего села помогли поджечь самолет, снабдили едой и проводили к линии фронта. А там и вовсе повезло: взяли в плен часового, он оказался русин — так называли себя карпатские украинцы, обрадовался, поняв, что может уйти вместе с «братушками» от проклятых австрияков, провел через линию фронта.

Первое, что сделал Нестеров, вернувшись, — написал рапорт о необходимости пулеметов на борту самолетов.

Пришел отказ: самолет не способен вести воздушный бой, потому пулеметы авиаотрядам не положены инструкцией.

Пришлось воззвать к летной изобретательности. Поручик Розенберг, с первых дней войны под общий смех «забронировавший» сиденье в кабине чугунной сковородкой, внес второе дельное предложение: приспособить к самолету пятифунтовую гирю на тросе и попробовать опутывать ею винт неприятельской машины — должна рухнуть! Нестеров решил приладить к носу самолета нож — им можно вспарывать аэростаты. Все летали, вооруженные карабинами и браунингами, но толку было мало — попробуй попасть с движущегося объекта по движущейся цели! И бывало, расстреляв патроны, противники разлетались, грозя друг другу кулаками или с досады швырнув в противника пустой карабин.

Нет, надо проверить давнюю идею Яцука — таран.

«Гром сотен пушек утром 18 августа 1914 года возвестил начало наступления русской 8-й армии генерала Брусилова. 19 августа перешла в наступление 3-я армия генерала Рузского. Авиация армии, в том числе и авиаотряд П. Н. Нестерова, вела интенсивную воздушную разведку» — так описывают фронтовую обстановку тех дней К. Трунов и М. Голышев в книге «Петр Нестеров».

…7 сентября группа летчиков задержалась в штабе армии, оживленно обсуждая события дня и результаты воздушной разведки.

— Большое спасибо вам, господа офицеры, за ценные сведения, которые вы нам представили, — сказал генерал-квартирмейстер штаба 3-й армии полковник Бонч-Бруевич. — Только авиация помогла нам во многом прояснить обстановку на фронте и получить сведения о противнике. Но положение остается чрезвычайно тяжелым. Дальнейшая судьба наших операций во многом зависит от того, удастся ли нам скрыть от австрийцев направление движения наших корпусов. Ведь у противника также имеется авиация, и она действует весьма активно. Особенно нас беспокоят разведывательные полеты одного австрийского «альбатроса». На этом самолете, видимо, летает весьма опытный разведчик. Совершенно недопустимо, чтобы мы могли терпеть наглые полеты австрийца, который может сорвать наши намерения.

— А как вы, господин полковник, полагаете прекратить полеты этого австрийца, когда у нас на самолетах нет никакого оружия, кроме револьвера? — задал вопрос присутствовавший при этом разговоре Нестеров.

— Что делать? — бросил полковник. — Надо придумать способ атаки и напасть. Мы на войне, а не на маневрах. Надо рисковать, раз требует обстановка. Я верю в храбрость русских летчиков!

Это прозвучало как вызов.

— Я даю вам, господин полковник, слово русского офицера, что австриец перестанет летать, раз это необходимо.

— Верю вам, господин штабс-капитан.

«Вчера три неприятельских самолета хотели нагло прорваться, но стоило мне в «милочке» подняться, как сразу же утекли назад, — пишет Нестеров жене. — Ну, покажись они еще раз над моим аэродромом! Я придумал против них одно средство — буду биться в воздухе! Только ты не беспокойся, риску в этом никакого!»

В ночь перед воздушным боем, к которому готовился Нестеров, разразилась буря. Одетые в легкое летнее обмундирование люди, насквозь промокшие и продрогшие, крепили тросы палаточных ангаров, Нестеров подбадривал их:

— Ребята! Мы должны спасти самолеты, а то и воевать будет не на чем! А буря скоро утихнет!

У этого человека сил было на десятерых, хотя многие знали: в полете у него бывают головокружения. А летает он с первого дня войны почти ежедневно, для чего держит два «морана»: одноместный (он называл его «милочкой») и двухместный; пока один чинят, другой готов к полету, и только сам летчик не знает отдыха…

К утру развиднелось, буря стихла. Развели костры и сушили вымокшую одежду, перешучиваясь, вспоминали бурную ночь. День обещал быть ясным, солнечным — летным.

И появились три «австрийца»: они словно хотели выяснить, что осталось здесь после бури.

— Аппарат! — вскричал Нестеров и бросился навстречу выводимому Нелидовым из ангара «морану» — самому быстроходному в отряде и самому «вооруженному» — к нему был прикреплен трос с гирей для опутывания винта врага. Но трос оборвался при взлете, а мотор, едва подняв самолет, чихнул и остановился. Пришлось садиться.

— Срочно почините мотор, а пока приготовьте двухместный «моран». Если прилетят — вызывайте! — приказал Нестеров и пошел в штаб.

«Австриец» прилетел вскоре. Один. Он кружил над ангарами. Собирается сбросить бомбу? Нестерову сообщили о том по телефону, он примчался, но готов к полету был только двухместный «моран».

— Я с вами, — кинулся за ним поручик Александр Кованько. — Лететь одному нет смысла, а «альбатроса» в одиночку не заставишь сесть.

— Нет, я один. Второй «моран» будет готов только через час. Неужели ты думаешь, что «альбатрос» прилетит в третий раз?

— Но чтобы вынудить его сесть, нужно лететь вдвоем!

— Я лечу, Еж, попробую все сделать один!

— Я возьму револьвер и попытаюсь пулей достать австрийца.

— Револьвер не годится. Тут надо наверняка! — твердо закончил разговор Нестеров и вскочил в аппарат.

«Моран» взвился в воздух, и австрийский «альбатрос», завидев его, пошел в сторону. «Моран» Нестерова быстро догонял его.

По рассказу очевидца, летчика 9-го авиационного отряда поручика В. Г. Соколова, события в воздухе развернулись так.

Австриец летел над городом прямо на запад, на высоте 1000–1500 метров. С земли велась по «альбатросу» беспорядочная ружейная стрельба. Нестеров на своем быстроходном «моране» обходил город с южной стороны и, набирая высоту, шел наперерез австрийцу. Вскоре они летели уже на одной высоте. Нестеров поднялся еще выше, сделал над противником круг.

Маневры П. Н. Нестерова были быстры и решительны. Так мог действовать человек, который все заранее обдумал, был уверен в себе и принял непоколебимое решение — уничтожить врага. Австриец, заметив опасного и решительного противника, стал увеличивать скорость за счет снижения при полных оборотах мотора. Он понимал, что уйти от быстроходного «морана» ему не удастся.

Нестеров зашел в хвост австрийцу и ударил по «альбатросу» своим «мораном». После удара «моран» стал по спирали падать вниз. Австрийский «альбатрос» еще несколько мгновений держался в воздухе, затем завалился набок, вошел в пике и стал стремительно падать.

Сотни военных, а также жители города напряженно следили за драмой в воздухе. Из штаба армии к месту падения самолетов помчалась штабная легковая машина с врачом. По воспоминаниям поручика Соколова, он в другом автомобиле вместе с офицером также помчался к месту катастрофы.