Литмир - Электронная Библиотека
A
A

19. Хэтэуэй

Стивен вернулся. Я должна как можно скорее закончить письмо, потому что вернулся он в ужасающем состоянии. Даже не смог пролезть по моему туннелю. Он заполз в него, как больное животное забивается в нору, собираясь там умереть, и я нашла его, когда спустилась вниз, чтобы замаскировать вход в туннель. Он все еще там – я не смогла сдвинуть его с места. Ноги у него свисают из входа, и я злюсь и боюсь – злюсь на него, боюсь за него и боюсь, что меня обнаружат. Мне кажется, он меня не узнает. Порой, когда я приношу ему воды, он не соображает, что с ней делать, и выливает ее себе на лицо. А иногда хватает стакан и пьет так, словно хочет в нем утонуть. Воняет от него несусветно, потому что я не могу его вымыть, а у него понос, и писает он тоже под себя. Что мне делать, если Стивен умрет?

Он не умер (пишу на следующий день). Корабль въелся в его одежду там, где на ней были пятна, и когда Стивен сегодня утром попытался встать, от его одеяния остались одни лохмотья. Он весь грязный и вонючий, а лицо у него совершенно отрешенное. Я невольно вспомнила Пету в ту ночь – она точно так же сидела тогда в порванной одежде, обняв коленки и ничего не замечая вокруг. На правом плече у него глубокие шрамы, как после серьезной аварии. На лице – синяк, на руках тоже синяки, и на животе. А еще у него на руке припухлость, как от комариного укуса, и Стивен взрезал ее крест-накрест ножом. Это меня совершенно сбило с толку, и я снова задумалась о том, кто же он такой. (Только не спрашивайте, что именно я думала. Возможно, я просто насмотрелась фильмов про психов.) Я принесла ему одеяло, чтобы он смог снять свои обделанные лохмотья и прикрыться. Не знаю, как мне сказать ему, что я уже видела мужчин в подобном состоянии, причем не раз. Но с ним, похоже, такого еще никогда не случалось. А может, и случалось. В общем, я дала ему одеяло и велела ползти вверх по туннелю. Это было непросто. Он еще довольно слаб, а я уже довольно беременна. Сейчас он моется под водопадом, как Пета тогда. Я не хочу ему мешать, но, наверное, придется. Вода здесь не ледяная, однако и не горячая. Не хочу, чтобы он снова слег. Хотя, пожалуй, я сперва схожу вниз и принесу его рюкзак.

Стивен ушел. Я не имею в виду “скончался” – просто ушел. Когда я вылезла наверх с рюкзаком (я думала, что рожу, пока тащила его по туннелю; как он допер его сюда в таком состоянии, ума не приложу!), Стивен лежал у водопада, растянувшись на зеленом полу так, словно на него наступил великан и раздавил всмятку. Я вытерла его своей рубашкой и накрыла одеялом, потому что беднягу ужасно трясло и выглядел он кошмарно, а лезть в чужой рюкзак мне было как-то неудобно. Но пока было темно, он встал и оделся. Очевидно, запасная одежда была у него в рюкзаке, поскольку, когда зажегся свет, он был уже одет. Я могла бы поклясться, что не сомкнула той ночью глаз – боялась, как бы ему не стало хуже, – и все же, очевидно, я уснула.

Он посмотрел на меня таким взглядом, каким мужики в фильмах смотрят на случайную ночную партнершу, пытаясь вспомнить ее имя. Очень смешно, верно,? Я думаю, у него многое вылетело из памяти, и мне нетрудно было угадать, что он хочет узнать, хотя не хочет спрашивать. Но я-то помню, что не называла ему своего имени, поэтому я сказала ему, как меня зовут, и где я его нашла, и что случилось с его одеждой. Некоторые слишком яркие детали я опустила. Он сказал, что внезапно почувствовал себя так плохо, что чуть не загнулся. Он помнил, как шел через пещеру, но не мог вспомнить, как решил прийти ко мне. Как заполз в мой туннель, он тоже забыл. Похоже, ему было неловко, что его так скрутило. Он не признался, кто наставил ему синяков – в точности как вы, ребята, – но сказал, что его укусила какая-то голубая инопланетная букашка и он на всякий случай надрезал укус, чтобы яд вышел наружу. Значит, это вовсе не был какой-то ритуал самоистязания. И как я сразу не догадалась? Я же выросла в самых что ни на есть диких кварталах Лос-Анджелеса, так что по идее должна быть готова к здешней жизни. Но я ведь думала, что увижу блестящие пульты и маленьких гуманоидов с большими глазами!..

Короче говоря, я предложила ему куриный бульон с лапшой из пакетика, если он сумеет нагреть воду. Стивен вытащил из рюкзака огарок свечи, зажег ее, а потом мы целую вечность ждали в неловком молчании, как на первом свидании, пока согреется вода. У меня была глиняная кружка, у него – металлическая, и мы поели тепловатого куриного бульона. Стивен сказал мне, что люди едят коричневатые наросты, образующиеся на стенах. Я так и думала, что они съедобны. Перед уходом он в виде благодарности набросал мне карту, на которой указаны ближайшие пещеры и группы людей, которые поселились в них. Стивен ходил по пещерам шесть дней, пока не заболел, однако им конца не видно; похоже, корабль так велик, что его невозможно обойти пешком. Теперь я знаю, кто мои соседи – и думаю, кому из них нанести визит в первую очередь.

Часть 2

БОЛЕЗНЬ

20. Софи

Первый больной умер на девятый день, прямо перед тем как зажегся свет. Софи, лежавшая на своем обычном спальном месте, на открытом склоне, услышала, как кто-то зовет ее громким шепотом. Она бесшумно встала и пробралась между телами вперед, к ограниченному белыми флажками коридору. Как оказалось, ее позвала Адриен ла Флер.

– Извини, Софи, ты нужна нам в изоляторе.

Она схватила Софи за руку и повела ее, точнее, последовала за ней. Ла Флер часто подшучивала над собой, говоря о нехватке в детстве витамина А, поскольку в темноте она действительно видела хуже среднего.

– Если хотите, чтобы я взглянула на какие-то образцы, придется подождать до утра, – пробормотала Софи. – При свечке я ничего не разгляжу.

– Не в этом дело, – сказала л^ Флер и умолкла.

Работы по обустройству внутренних помещений находились на самой начальной стадии, и поэтому все здесь напоминало скорее руины, чем новостройку. Они вошли в коридор, стены которого местами доходили лишь до колена и тянулись узкой ленточкой между колоннами из аргиллита. Изолятор был единственным местом, где разрешалось жечь свечи и другие горючие материалы, поскольку запасы их в лагере были ограниченны.

Изолятор слегка походил на чистилище – огоньки свечей, выхваченные светом части тел и лиц и густые черные тени. Все фигуры либо лежачие, либо стоячие: лежачие дрожат мелкой дрожью, стоячие нерешительно и осторожно движутся в этом адском освещении. Людей явно прибавилось.

– Тридцать случаев уже, – сказала Адриен. В лаборатории патологии стены по крайней мере были выше уровня глаз. Софи настояла на этом, поскольку не хотела, чтобы ей мешали работать; кроме того, она боялась, как бы кто-нибудь из взрослых или детей не стащил ее инструменты. У нее похолодело в груди от раздражения и примитивного чувства собственности, когда она увидела, что лаборатория – ее лаборатория! – полна народу. Здесь были остальные медики, не находившиеся в изоляторе, а также Арпад, Доминик и несколько членов комитета. Когда Софи увидела, кто еще там находится, у нее волосы встали дыбом. На длинном куске аргиллита, который она пыталась обработать и сделать гладким, чтобы приспособить его под рабочий стол, лежал покойник. Свет единственной свечи в стенной нише падал на синевато-серое мертвое лицо.

– Доктор Хемингуэй! – сказал Альтман Мейер. – Мы очень надеялись, что вы окажете нам любезность и вскроете этого молодого человека.

Он пристально глядел на нее сверху вниз – очень высокий, с аккуратной патриархальной бородкой. Бывший хирург по операциям на грудной клетке, перешедший на административную должность, когда решил, что потерял сноровку, Мейер естественным образом стал руководителем их медицинской бригады, хотя никто его, собственно, не выбирал. Разговаривал он всегда очень вежливо и мягко и был самым благодушным из деспотов. Молодые коллеги боялись его до смерти. Софи как-то услышала, как один из начинающих врачей сказал: “Если бы он прикрикнул на нас хоть разок, мы знали бы, на что он способен. Но он никогда не кричит – и поэтому мы не знаем!”

26
{"b":"24937","o":1}