Литмир - Электронная Библиотека

— А в фартуке у вас те же самые коренья? — спросила девушка.

— О нет, Гортензия! — торопливо вскричала Барунка; — тут цветы для венков. Завтра праздник Божьего Тела; я и Манчинка будем дружичками.

— И я также! Я пойду с Гелой[72], — добавила Аделька.

— И мы пойдем! — закричали мальчики.

— А кто это такая — Гела? — спросила Гортензия.

— Гела — дочь кумы из того высокого дома, на котором лев.

— Ты должна говорить: из гостиницы, — поправила бабушка.

— И ты пойдешь на процессию? — спросила Барунка Гортензию.

— Конечно, пойду, — отвечала Гортензия, садясь на траву, чтоб помочь бабушке и Барунке уложить цветы.

— Ты еще никогда не была дружичкой в праздник Божьего тела? — спросила Барунка.

— Никогда. Но когда я еще жила у своей воспитательницы во Флоренции, то я была однажды дружичкой в праздник Мадонны и несла Мадонне венок из роз.

— А кто это Мадонна?

— Мадонной называют в Италии Деву Марию, — отвечала Гортензия.

— А вы, барышня, родом из Италии? Ведь это там, где стоят наши солдаты? — спросила бабушка.

— Да. Но только в том городе, откуда я родом, во Флоренции, их нет. А там делаются вот эти шляпки из рисовой соломы, которые на вас. Там на полях растут и рис, и кукуруза, на холмах сладкие каштаны и оливки; там кипарисные и лавровые рощи, прекрасные цветы и голубое безоблачное небо.

— Ах, я уж знаю! — прервала ее Барунка. — Это тот город, что в твоей комнате нарисован. В середине широкая река, а над рекой до верху построен город. Ах, бабушка, какие там хорошенькие сады и домики; у одного из них играет девочка, а возле нее сидит старушка — это Гортензия со своей воспитательницей... Ведь ты нам так рассказывала, когда мы были в замке?

Девушка не тотчас отвечала; она задумалась, руки ее неподвижно лежали на коленях; но через минуту она сказала с глубоким вздохом: «Oh bella patria! Oh, cara amica!»[73] — и в прекрасных глазах ее заблестели слезы.

— Что же ты рассказывала, Гортензия? — спросила любопытная Аделька, ласково прижимаясь к ней. Гортензия прислонилась головой к головке малютки и не удерживала слез, капавших с лица на колени.

— Барышня вспомнила о своей родине и о своих друзьях, — проговорила бабушка. — Вы дети еще не знаете, каково человеку покидать место, где он вырос. Хотя бы ему Бог знает как хорошо было потом, он все-таки не в состоянии будет забыть свою родину. И вы когда-нибудь испытаете это. А у барышни вероятно там есть родные?

— У меня нет никого родных, я никого не знаю, — отвечала печально Гортензия. — Во Флоренции живет моя добрая воспитательница, мой друг, Джиованна, и я иногда тоскую по ней и по моей родине. Но княгиня, добрая мать моя, обещала мне скоро отвезти меня туда.

— Как же княгиня так далеко отыскала вас, барышня? — спросила бабушка.

— Княгиня хорошо знала мою мать, они были приятельницы. Мой отец был тяжело ранен под Лейпцигом[74], и, вернувшись на свою виллу во Флоренцию, умер там через несколько лет вследствие своей раны; так рассказывала мне Джиованна. Мать моя очень тосковала по отцу и тоже умерла. Они оставили меня маленькою сиротой. Когда княгиня узнала об этом, то приехала за мной и увезла бы меня с собой, если бы Джиованна не любила меня как родную дочь. Княгиня оставила меня у нее, отдала в ее распоряжение замок, и таким образом Джиованна вырастила и всему научила меня. Когда я была уже взрослая, княгиня взяла меня к себе. О, я ее очень люблю! Так, как бы любила свою родную мать!

— Конечно и княгиня любит вас, как родную дочь, — говорила бабушка, — я это заметила, когда была в замке, и это мне очень понравилось. Да не забыть бы мне рассказать вам о Кудрне. Когда им Барунка отдала ваши деньги, они от радости прыгали чуть не до потолка; но когда старик получил место смотрителя за господскими полями и ему назначили двойной паек, то было столько удивления и радости, что и пересказать невозможно. До смерти будут молиться за княгиню и за вас.

— Только тебе, бабушка, они обязаны за все, твоему доброму слову, — отвечала девушка.

— И, барышня! К чему бы послужило мое доброе слово, если б оно не упало на добрую почву? Из него не взошло бы благословения, — заметила бабушка.

Букеты были уже связаны, и бабушка собралась с детьми домой.

— И я пойду с вами до перекрестка, — сказала Гортензия, взяв за узду коня, щипавшего траву. — Хотите, мальчуганы, я вас покатаю на лошадке?

Мальчики вспрыгнули от радости, и Ян в одно мгновение очутился на лошади.

— Ах ты, маленький шут! — заметила бабушка, увидя как смело держался Ян. Вилим тоже показывал вид, что не боится, но покраснел до ушей, когда Гортензия посадила его на лошадь, и только тогда ободрился, когда Ян посмеялся над ним. И Адельку посадила Гортензия на Попинка, но сама шла возле и держала ее; девочка была в восторге, а мальчики заметили насмешливо, что она сидит как обезьянка, и Бог знает что еще кричали, так что бабушка должна была остановить их. На перекрестке Гортензия села на своего белого коня, спустила голубое платье ниже стремени, надвинула покрепче черную шляпку, еще раз махнула детям хлыстиком, и конь ее, заслышав звучное приказание «avanti»[75], как ласточка полетел с ней в гору по аллее. Бабушка потихоньку добралась с детьми до Старого Белидла.

На другой день утро было прекрасное, небо было чисто, как будто выметено. Перед Старым Белидлом стоит тележка, на тележке Ян и Вилим в красных камзолах, в белых панталонах, с венками в руках. Пан Прошек ходит около породистых лошадей, гладит их по лоснящимся бокам, перебирает густую гриву и глазом знатока осматривает и лошадей и сбрую. Порой подходит к дому и кричит!

— Вы все еще не готовы? Торопитесь!

— Сейчас, тятенька, сейчас! — раздаются голоса изнутри дома.

И это сейчас продолжалось еще добрых полчаса; наконец, из дому выбежали девочки, с ними и Манчинка, за ними пани Прошкова, бабушка, Бетка и Ворша.

— Будьте повнимательнее, да посмотрите за птицей, — приказывала бабушка. Султан хотел приласкаться к Адельке и нюхал венки, которые она держала в руках; она подняла обе руки кверху, а бабушка отогнала Султана, сказав ему: «Разве ты, глупый, не видишь, что Аделька дружичка!»

— Словно ангельчики, — заметила Бетка Ворше, когда дети усаживались в тележку. Пан Прошек сел на козлы возле кучера Вацлава, взял возжи в руки, щелкнул языком, лошади гордо вскинули головами и тележка помчалась к мельнице, словно гонимая ветром. Собаки пустились вдогонку, но когда пан погрозил им, они вернулись назад, с неудовольствием улеглись на крыльце на солнышке и наконец захрапели.

Как все красиво в местечке! На домах везде ветки, галереи вокруг площади превратились в рощу. По дороге и по тропинкам везде настлан зеленый тростник. На четырех концах площади поставлены алтари, один красивее другого. Посередине, около статуи св. Яна Непомука, под зелеными липами приготовлена мортира[76], около которой собралась кучка подростков. «Из этого будут стрелять!» — сказал пан Прошек, указывая детям на мортиру.

— Но я буду бояться, — озабоченно сказала Аделька.

— Чего же тут тебе бояться, ведь это зашумит почти также, как упавший с полки горшок, — утешала ее Манчинка. Такой стук Аделька часто слыхала дома и поэтому успокоилась.

Экипаж остановился у большого дома, на котором висела вывеска с белым львом и большая кисть винограда. На пороге появился пан Станицкий, приветливо снявший свою черную бархатную шапочку с длинною кистью. Не менее приветливо улыбалась гостям и кума в серебряном чепце и короткой шелковой кофте; а когда маленькая Гела хотела за нее спрятаться, то она взяла ее и Адельку за руки, поставила их рядом и сказала: «Ну-ка, покажите-ка, как это к вам пристало!»

вернуться

72

Гела - Елена.

вернуться

73

Oh bella patria! Oh, cara amica! - О прекрасная отчизна! О, дорогая подруга! (итал.)

вернуться

74

 Битва под Лейпцигом (16-19 октября 1813г.) - крупнейшее сражение в череде Наполеоновских войн, в котором император Наполеон I Бонапарт потерпел поражение от союзных армий России, Австрии, Пруссии и Швеции.

вернуться

75

Avanti - вперед (итал.).

вернуться

76

Мортира - короткоствольное артиллерийское орудие.

23
{"b":"249310","o":1}